Берег - это полки каана. Разгроми их, и все, а разобраться потом с утесом-городком - пара пустяков. Субудай, уверенный в том, что джихангир непременно одобрит его решение, когда, гм-гм, выздоровеет, уже отправил гонцов к Шейбани с повелением от имени Бату снимать осаду Биляра, продвигаться к устью Вятки и незаметно сосредоточиться на ее противоположном берегу.
Две или три тысячи воинов желательно направить в обход для удара со стороны леса, но этот вопрос не поздно будет решить и вечером, вместе с джихангиром. К этому времени он как раз должен очнуться.
Старый Субудай ошибался крайне редко. Вот и теперь Бату, ослабевший и бледный после своего буйства, но - хвала Тенгри - спокойный, одобрительно кивнул и заметил:
- Ты мудро сделал. Не зря я держу тебя у своего сердца. - Но тут же внес и поправку: - Мы ударим не только со стороны леса, но и с реки. От ту-мена Бурунчи осталось почти восемь тысяч людей, которые не уберегли своего темника и всех тысячников, - пусть искупят свою вину. Пять тысяч из них я поставлю на острие келя. Они нанесут самый первый удар. Остальные три чуть позже, по сигналу, который мы им дадим, двинутся со стороны реки. Когда урусы вступят в бой с ними, тогда мы ударим всерьез сразу с двух сторон - с леса и со спины. Пушки, которые мы привезли с собой, поставим позади, в обозе.
- Но с ними никто не умеет обращаться, - напомнил Бату юный Берке, довольный тем, что сумел хоть в чем-то оказаться посмышленее своего старшего брата.
- Правильно, - кивнул нимало не смутившийся хан. - Но урусы об этом ничего не знают. Если у них кто-то и таится сзади наших туменов, то при виде их побоится нападать. А для пущего страха у каждой пушки надо поставить воина с огнем в руках, чтобы враг видел их еще издалека. Тогда те тысячи, которые стерегут наш товар, мы тоже сможем бросить на урусов.
- А их пушки? - спросил Субудай.
- Ты разве не понял, почему те злобные урусы, которые так доблестно отбивались от трусливых шакалов Шейбани, ни разу не выстрелили из них? - хмыкнул Бату. - Да потому, что у них нет огненного зелья.
- У них - нет, но что будет, если его привез с собой Константин? - усомнился Субудай, но Бату только отмахнулся от одноглазого полководца.
- Даже если и привез, то немного, - заметил он. - К тому же, когда мы сойдемся вплотную, они не смогут стрелять из них, опасаясь побить своих же. И еще одно, - добавил хан. - Нашим дозорам как-то удалось отбить у урусов несколько телег.
- Да, я помню, - кивнул Субудай.
- Тогда вспомни и то, что лежало на одной из них. Камнемет! - торжествующе выпалил Бату. - Зачем им камнемет, если у них есть много огненного зелья? Ни к чему. Значит, его мало. Да и изготавливали камнемет в спешке, поэтому он такой маленький и совсем не опасный для моих воинов. - И произнес твердым уверенным голосом: - Я понял свою ошибку. Мне вообще нужно было рассчитывать не на эти пушки, а только на доблесть и отвагу воинов. Когда мой великий дед воевал с ханьцами, он любил говорить, что одному монголу никогда не одолеть ста врагов, но один его тумен всегда победит десять туменов, потому что ханьцы - землепашцы, а меч в их руках появляется раз в год, да и то не в каждый. Урусы - такие же землепашцы. На два их тумена приходится три моих, а если считать людей Шейбани и остатки тумена Бурунчи, то и вовсе больше четырех. Стыдно надеяться на что-то еще при таком перевесе. Великий воитель, взирая на меня с высот Вечного Неба, не утерпел и поднял на дыбы урусскую крепость Яик, чтобы я даже не думал об огненном бое. Я понял его предупреждение и повинуюсь ему… А вот поле узковато, - заметил он со вздохом. - Будь оно чуть пошире, и было бы совсем хорошо. А еще лучше… - и он мечтательно прищурился, - чтобы к Константину прискакали гонцы и сообщили, что хан Гуюк взял Рязань.
- Да, я думаю, эта новость не понравилось бы каану урусов, - подтвердил Субудай.
Оба они не знали, как обстоят дела у сына Угедея и его братьев, и того, что всего четыре дня назад та часть монголов, что двинулась к столице урусов, еще на подходе к Рязани была вынуждена принять бой.
…Гуюк обожал лесть. Хан считал, что наследник великого каана лучше всех прочих людей во всех отношениях, исходя из одного только факта своего высокого рождения. Иначе просто не могло быть. Об этом, если уж на то пошло, наглядно свидетельствовало все окружающее. Кто рождается у тигра? Только тигренок. А у волка? Только волчонок. А кто может сравниться с его отцом Угэдэем, который одновременно был и могучим тигром, и мудрым змеем? Никто.
Если бы еще он не пил… Именно вино, как считал Гуюк, было главной причиной временного умственного помрачения отца, когда тот подписывал завещание и выбирал наследника. Вино да еще его подлые гнусные советники.
Но ничего. Он еще докажет отцу, что тот сильно ошибался в своем старшем сыне. Хитрец Бату поначалу предложил ему идти на Волжскую Булгарию. Правда, он честно заявил, что, скорее всего, сам ка-ан Руси Константин кинется на защиту своей столицы, но зато у булгар большие города. Стоит ли людям Гуюка менять богатую добычу на честь победы, которая то ли будет, то ли нет?
Ну, с Бату и без того все ясно. Его отец и сам был весьма сомнительного происхождения, вот он и ревнует к сыну каана. Гуюк еще по совместным боям с ханьцами помнил, насколько огромно честолюбие Бату и его жажда почестей и славы. Зря отец принял решение помочь сыновьям своего старшего брата. Нет, объявлять великий поход на западные страны, конечно же, нужно было, но почему он назначил джихангиром именно Бату?
В этом Гуюк тоже видел злобные происки отцовских советников, и единственная возможность доказать обратное заключалась в победе над кааном Руси Константином и во взятии его столицы. Его сердце не злобилось так сильно против этого народа, как у Бату, в котором с раннего детства растил и лелеял лютую ненависть одноглазый Субудай. Русичи были для Гуюка лишь средством для возвышения, но не в собственных глазах, в них он и так котировался выше некуда, а в глазах отца.
Хорошо, что он решил отказаться от штурма крепостей, воздвигнутых на берегах рек русским кааном, хотя Бату и советовал не оставлять за спиной врага. Ни к чему тратить драгоценное время. Они и так падут, когда кончатся съестные припасы. Может быть, имело смысл осадить только самые крупные, да и то небольшими силами, чтобы сковать действия воинов, засевших в них.
Строго говоря, это изменение в первоначальном плане не было его выдумкой. Так считал только сам Гуюк, которому на самом деле все эти мысли подкинул осторожный и дипломатичный хитрец Менгу, чуть ли не единственный чингизид, за исключением сыновей Чагатая, который мог поладить с надменным сыном великого каана.
Впоследствии, когда Гуюк со словами "Я думаю, что…", огласил его на совете, Менгу, посмеиваясь в душе над наивностью своего двоюродного братца, ни разу не попытался оспорить это мнимое авторство. Главное, чтоб все шло как надо, а остальное неважно.
Более того, и сам план глубокого рейда придумал Менгу, а не Бату, с которым старший сын Тули поделился кое-какими мыслями. Разговор состоялся наедине, но Бату поначалу ничего не ответил, сказав лишь, что подумает.
- Думай, - пожал плечами Менгу, все так же беззаботно улыбаясь. - Только я же вижу, как тебе нелегко приходится. То, что ты - джихангир, назначенный по великому ярлыку верховного каана, - одно. Но есть и другой его ярлык. А в нем сказано совсем иное. Да к тому же имеется еще и третий - нашего дяди Чагатая. И своей властью наши братья никогда не поделятся. Если двое правят одной повозкой, то она опрокидывается. А что с ней станет, если поводья в руках держат сразу трое?
Бату помрачнел. Про другой ярлык он хорошо знал. Про третий - тоже. Да и как не знать, коли тот же Гуюк и Бури прожужжали о них все уши, и не только одному джихангиру. В нем Угедей возлагал на своего сына Гуюка начальство над всеми войсками, выступившими из Центрального улуса. А Чагатай возложил руководство туменами, выделенными из его улуса, на внука Бури.
Вот и выходило, что Бату - джихангир лишь наполовину, а если разбираться, то над половиной туменов он не властен. Зато коли принять план Менгу и умно его подать, тогда войск у него будет меньше, но он останется их полным владыкой. Однако, зная строптивый нрав Гуюка, Бату вначале решил предложить все наоборот.
- Ты вместе с Бури, Менгу и Кульканом пойдешь на хана Волжской Булгарии, - сказал он на на совете, состоявшемся через пару дней после взятия Оренбурга. - Города там богатые, добычи много. Я же возьму на себя самое тяжелое - пойду голыми степями и лесами в обход, чтобы взять столицу русского каана. Конечно, придется вначале разбить его войско. Думаю, что мои тумены справятся, хотя это будет нелегко.
Менгу удивленно посмотрел на Бату, но не сказал ни слова, только еще ниже опустил голову, чтобы никто не заметил легкую усмешку, скользнувшую по его губам. Зато Гуюк раскипятился не на шутку.