Однако такая осведомленность хана произвела на русских послов удручающее впечатление. Неужто и впрямь Святозар Константинович стал израдником?
- Опять же очень многое зависит от навыков и умения, а потому мне все равно трудно судить, - снова вывернулся Пестерь. - Ты сказываешь, что орудия еще в пути. Что ж, когда их привезут, тогда и поглядим.
- Привезут, непременно привезут, - кивнул Вату. - Вместе с княжичем привезут. Правда, Святозар отчего-то очень злобился на своего… как это по-вашему?..
- Братанича, - угрюмо отозвался Ожиг Станятович, давая передохнуть Пестерю.
- Вот-вот, на братанича. Уж не знаю, чем он так ему досадил. Только вы не подумайте чего плохого, - встрепенулся Вату. - Неужто я не понимаю и дал бы в обиду старшего внука каана.
- Ты хочешь сказать, хан, что княжич Николай Святославич жив и сейчас гостит у тебя? - медленно уточнил бледный Пестерь.
- Что я хочу сказать, то я и говорю, - строго заметил Бату. - Он и впрямь жив, и ему очень нравится гостить у меня. Конечно, если дед будет очень настойчиво просить его вернуться, то он, как послушный внук, не посмеет пренебречь такой просьбой. Погодите-ка, - встрепенулся джихангир. - Кажется, он - наследник Святослава? Ай-яй-яй! - вдруг горестно завопил он. - Получается, что если с княжичем что-то случится, то Святослав лишится своего наследника. Как же это я не подумал. Надо было окружить его не сотней, а тысячей своих людей, чтобы с его головы и пылинки не упало.
- Ты немного ошибся, хан, когда сказал, что в случае смерти княжича Николая Святослав лишится наследника, - прервал притворные причитания Бату посол и с радостью подметил, как лицо собеседника вытянулось от удивления.
- Разве он не наследник? - недоверчиво уточнил Бату. - А князь Святозар говорил мне совершенно иное.
- И он тебя не обманул, - вздохнул Пестерь. - Только у царевича Святослава много детей, так что в случае смерти княжича Николая он потеряет лишь одного из сынов.
- Не одного из, а старшего, - поправил его Бату, для наглядности подняв указательный палец правой руки. - Это очень важно, урус.
- Значит, все унаследует его следующий сын, - равнодушно пожал плечами Пестерь.
- И каану Константину будет совсем не жаль своего старшего внука?
Вот когда Ожиг Станятович не просто обрадовался - возликовал, что не его поставил Константин в начальные послы. Давать ответ на такой вопрос, да притом совершенно не имея времени на раздумье, - задачка еще та.
- Так ведь война, - выдохнул Пестерь побелевшими губами. - Вон сколь людишек полегло от рук твоих воев. В иной семье не одного, а сразу двоих оплакивают. Получится, что и нашего царя горе не минует. Что уж тут теперь. Да и грех живого человека оплакивать. Ты же сам сказал, что он жив.
- Я боюсь, что если мы не сможем договориться с кааном, то княжич от столь тяжких переживаний может скончаться, - заметил Бату.
- Отчего ж с хорошим человеком не сговориться. Ты сказывай, хан, сказывай, - поторопил Пестерь.
- Я ведь уже говорил, что мне самому ничего не нужно, - напомнил Бату. - Мое сердце жаждет только справедливости. Пусть твой каан не мешает мне устанавливать ее у булгар и сам займется тем же в собственных владениях. Святозар - воин. Ему больше по душе вольная кочевая жизнь. Поэтому он хочет немногого - все степи с крепостями, какие только есть у Константина. Ну и еще сам град Рязань. У кочевых народов принято родовой улус отдавать младшему из сыновей, чтобы он помог своим родителям сытно и спокойно жить в старости.
- Ты считаешь, что если мой государь не отдаст Рязань Святозару, то у него к старости не будет ни куска хлеба, ни глотка воды, ни крова над головой? А мне казалось, что кому бы он ни отдал свои земли, все равно от голода не умрет, - невозмутимо ответил посол.
Бату фыркнул и одобрительно посмотрел на Пестеря.
- Ты молодец, - похвалил он. - Хорошая шутка помогает даже в серьезной беседе. Но у нас в степи Яса едина для всех. Ее соблюдает и простой пастух, и великий каан Угедей, который не спорил со своим отцом, а моим дедом, когда тот завещал родной улус не ему, а младшему сыну Тули.
- И наш государь говорит, что Русская Правда едина для всех - от царя до смерда, - согласился Пестерь. - Но в ней прописано иное. И как нам тогда быть, великий хан, если весь русский народ от Галича и Киева до Рязани и Нижнего Новгорода будет жить по Русской Правде, а сам царь - по Ясе твоего деда? Хорошо ли это? Одобрит ли его народ?
- Хоп! Я сказал все, что хотел, - буркнул Вату, вновь не сумев найти нужного ответа. - Передашь мои слова своему царю и привезешь мне его ответ. Но ты должен поторопиться. Святозар - мой союзник. В благодарность за то, что он для меня уже сделал, - я имею в виду крепости на Яике и искусство огненного боя, - я обещал подарить ему жизнь княжича. Он свое слово уже сдержал. Я не знаю, что мне ему ответить, когда он приедет сюда и напомнит о моем слове, - и пытливо впился глазами в лицо посла, однако, не заметив на нем ни тени тревоги или волнения, разочарованно продолжил: - Если ты очень поспешишь, то я, пожалуй, немного обожду с ответом Святозару, а потом все будет зависеть от слов твоего каана, - и снова пристально посмотрел на Пестеря.
Однако проклятый урус будто издевался над ханом, держа свои чувства за семью замками.
- Иди, - почти сердито повелел Вату. - Я устал и хочу спать. И еще у меня много дел, - невпопад добавил он. - А ты иди и думай.
Однако невозмутимость Пестеря была лишь маской. Каждый, кто смог бы сейчас проникнуть в большой посольский шатер, на вершине которого реяло красное полотнище с гордым белым соколом, широко раскинувшим свои крылья и сжимающим в когтях меч, увидел бы совсем иное.
Посол метался из одного угла в другой, благо шатер, в отличие от круглой юрты, эти углы имел. Все остальные, сидя на лавке, лишь молча наблюдали за этим.
Иногда усилием воли Пестерь заставлял себя остановиться, а то и усесться на лавку, но ненадолго, после чего вновь продолжал блуждать из угла в угол.
- Что ищет - неведомо, - прокомментировал Яромир.
- Пятый угол, - пояснил Ожиг Станятович. - Вот только найдет ли, бог весть.
- Ну как я государю скажу, что его внук в полоне, а сын и вовсе иуда?! - завопил Пестерь, возмущенно глядя на сидящих товарищей. - А вы тут расселись как ни в чем не бывало, словно вам и дела до этого нету!
- Кто легко верит, тот легко и пропадает, - невозмутимо отозвался Ожиг Станятович. - Мало ли что там нехристь сбрехнет. Покамест у нас ни видо-ков, ни послухов, ни самого Святозара. Да и княжича Николая хан нам тоже не показал. Одни словеса голимые.
- Это ты к чему? - буркнул Пестерь.
- К тому, что есть близ Рязани селище, Березовкой прозывается. А в нем смерд проживает. Его за язык все Клюкой величают. И вот этот Клюка иной раз такое загнет - на санях лжу не увезешь. На деле же - ни крупицы правды. Вот у кого хану поучиться бы.
- Так ты мыслишь… - растерялся Пестерь.
- А тут и мыслить неча, - хмыкнул старый боярин. - Лжа все это голимая. Так почто над ней голову ломати?
- А ежели нет? - вступил в разговор худой как жердь Копр - человек воеводы Вячеслава. - Что касаемо пушек, то тут он не сбрехал. Мои люди самолично их в стане у хана углядели. Малых орудий аж семь десятков да больших девять. Спрашивается, откель они у него?
- Так это он в степи отнял у тех, кого побил, - предположил Яромир.
- В степи полсотни орудий было и ни одного тяжелого. Выходит, остатние в Оренбурге взяты. А как поганые в крепость проникли? - спросил Копр.
- Разве устоишь, когда на тебя такая силища наваливается? - буркнул Ожиг Станятович.
- Отчего же не устоять. Вон Сувар-то, перед глазами. И силища не помогает. Выходит, что… - а договаривать не стал, толкнув в бок Церя. - Скажи им про Святозара.
Церь смущенно кашлянул в кулак и тоскливо покосился на Копра.
- А надо ли? - осведомился он тихо.
- Надо, - отрезал Копр. - Это начальные у нас разные. У них - боярин Коловрат, у меня - воевода Вячеслав Михалыч, у тебя - боярин Любомир. Но государь надо всеми ими единый, стало быть, и мы все одним делом занимается, разве что с разных сторон на него глядим. Чего уж нам таиться. Опять же неведомо как завтрашний день сложится, кто из нас живой останется, - безжалостно продолжал он. - Хорошо, если все семеро, а если один? Выходит, все про все и ведать должны, чтоб в случае чего государю от наших смертей урона не было.
- Перемигнулись тут мои людишки с охраной, коя нас от прочего стана отделяет, - нехотя начал Церь. - Они хушь и нехристи, а до хмельного меду большие любители. Ну а пьяный, как малый, - что на уме, то и на языке. Так вот, сказывали они, что видели Святослава в большой гриднице в Оренбурге, где басурмане пир устроили по случаю победы. Сидел Святозар на том пиру в обнимку с Бату да еще с кем-то из ханов. И княжича Николая они тоже видели, хошь и мельком. Раны у него тяжкие, так что сбрехал хан про здравие, но живой.
- И как я про все это государю сказывать стану?! - вновь простонал Пестерь.
- Как есть! - отрезал Церь. - А не хошь, так я, коль жив буду, сам ему поведаю. Мои людишки языки им развязывали, стало быть, мне и ответ держать.