Минут десять, не меньше, Росин бродил по ельнику не встречая врагов. Со всех сторон доносились крики, шум схваток, и только он один бегал туда-сюда, как неприкаянный, иногда натыкаясь на окровавленные тела. Когда, наконец, за очередной елью показался одетый в кольчужную рубаху незнакомый воин с двусторонней секирой, Костя даже обрадовался:
– Иди сюда!
Свен не просто пошел, он побежал, вскинув секиру над головой и со всей силы обрушил ее на подставленный мастером щит. Лезвие пробило преграду насквозь и едва не достало Косте до уха. Захватчик рванул огромный топор к себе – но не тут-то было. Вытащить глубоко засевшее лезвие из многослойной фанеры оказалось не просто – а Росин со всей силы ткнул в беззащитное тело своим коротким широким мечом. Противник, охнув, сложился пополам, и Костя завершающим аккордом обрушил лезвие ему на шею чуть ниже затылка. Бармица выдержала, кольчужная сетка не разошлась, но захватчик все равно безжизненным кулем свалился на землю.
– Зараза! – торчащий в щите топор делал его тяжелее как минимум втрое, а на прогалину выбегал новый латник.
– Достал, сволочь! – решился Росин и кинул щит. – Жопа подкралась незаметно.
Он сам учил своих учеников древней истине: из битвы возвращаются "Со щитом или на щите"; без щита воин не жилец. И вот, на тебе. Единственной надеждой на выживание было то, что противник орудовал двуручным мечом.
– Х-ха! – попытался развалить Росина надвое свен.
Костя повернулся и втянул живот, уходя от удара – лезвие чиркнуло-таки по нагрудным пластинам – и коротко, низом, стукнул захватчика по ноге чуть выше колена. Нога подломилась, и Росин, не задерживаясь, пошел дальше. Опять вокруг никого, а звуки схваток смещаются все дальше к поляне. Нет, вот послышалось позвякивание совсем рядом. Костя повернул туда и увидел лежащего мента, и возвышающегося над ним свена, медленно, с наслаждением поднимающего меч для последнего удара. Росин кинулся вперед и едва ли не в прыжке выбросил перед собой меч.
– О-о! – торжество победителя сменилось предсмертным стоном. Меч упал вниз, вонзившись в землю Погожину возле уха, а свен все еще продолжал стоять, вскинув руки над головой. Слева из-под мышки у него торчала замотанная изолентой рукоять, справа – кончик лезвия.
– Хрен теперь достанешь, – с сожалением посмотрел на падающего захватчика Росин и вместо своего меча выдернул из земли свенский. – Ты как?
– Почему-то живой, – с невольным стоном ответил Станислав.
– Крови нет. Встать-то сможешь?
Погожин попытался приподняться, и тут же откинулся назад из-за страшной боли в груди.
– Ой, мама.
– Постой, – Росин обошел его вокруг, подхватил двумя руками под затылок. – Внимание, встаем!
– А-а! – все тело окатило новой волной боли, но Погожин смог подняться на ноги. – Бердыш… Бердыш подбери…
Они стали пробираться сквозь ельник и через несколько десятков метров оказались на краю поляны.
Юля стояла за уложенными в ряд ранеными, крепко сжимая в руках лук. В зарослях ельника то и дело мелькали незнакомые лица и доспехи – девушка моментально выпускала стрелу. Большей частью она промахивалась: специально под выстрел никто не подставлялся. Однако два незнакомых воина уже лежали на земле: один со стрелой в ухе, другой – в горле. Промелькнула еще одна тень – тренькнула тетива. Юля пошарила рукой в колчане, и поняла, что стрел больше нет. Это был конец. Она вспомнила про пухлые пучки, оставленные в кустарнике у тропы, и едва не застонала от досады – тащить ей было лениво! Теперь за лень придется платить, и платить дорого.
Некоторое время свены по-прежнему не решались выходить из леса, однако вскоре поняли, что по ним больше не стреляют. Сперва один, потом другой вышли из леса и остановились на самом краю. Потом выбрался третий, с большой секирой в руках и, посмеиваясь, пошел через поляну прямо к ней.
– Не сметь, нехристи! – снял с себя распятие отец Никодим, и двинулся навстречу, держа перед собой в левой руке крест, а правой придерживая цепь. – Остановитесь, и не берите грех на душу. Покайтесь немедля! На колени, дикари!
Воин широко усмехнулся, занес секиру над головой – монах взмахнул правой рукой, разжимая левую, и крест, описав короткую дугу, ударил нехристя в висок. Свен упал сперва на колени, а потом откинулся на спину.
– Прости мя, Господи, – перекрестился иеромонах, одел распятие на шею и забрал секиру из рук убитого врага. – Прими Господи грешную душу человеческую, во имя Отца и Сына, и Святого Духа.
Из зарослей выступило сразу пятеро воинов – но на этот раз членов клуба "Черный Шатун". Свены попятились в сторону, а клубники двинулись к раненым, выстраиваясь между ними и врагами.
Воины выбирались из леса еще около четверти часа, опасливо оглядываясь и расходясь к своим – свены к свенам, клубники к раненым. Вскоре стало выявляться истинное соотношение сил: полтора десятка русских воинов против почти полусотни захватчиков.
– Ребята, – подступила к ратникам Юля. – Хоть нож какой дайте. А то я вся… Как голая, что ли…
Под дробный топот на поляну из-за взгорка вылетели всадники. Закованные в сверкающие доспехи, с развевающимися плащами за спиной, они тут же опустили копья и с веселым татарским пересвистом помчались на не успевших собраться в строй свенов. Те в ужасе бросились в рассыпную: после блужданий по ельнику единственной защиты пешего от конного – копья – ни было ни у кого. Но куда бежать латнику от всадника?! Удар пики с граненым наконечником – витязь бросает оружие в теле врага, выхватывает саблю и продолжает скачку, сеча направо и налево. На всем ходу, разбрасывая по сторонам безжизненные тела врагов, витязи вихрем пронеслись по поляне и врезались в ельник. Только густая чаща и смогла их остановить.
Один за другим конники стали разворачиваться и неторопливой трусцой возвращаться к поляне. Только теперь стало понятно, что в казавшейся несокрушимой лаве имелось всего два десятка конников. Один из них продолжал гарцевать у ельника, возвышаясь над двумя пешими ратниками:
– Живы, православные?
– Василий? – узнал друга своего барина Погожин. – Откуда?
– Из Храпши ополчение привел, – спрятал саблю в ножны черносотеннец. – А ты никак недоволен, Нислав? Ну, тогда печалься: завтра еще три десятка из Замежья и Пехенеца подойдут. То-то мы на Неву сходим посмотрим, кому здесь побаловать захотелось. Никакой работы ратной тебе не оставим, не угонишься…
Но отведать свенской крови русским клинкам больше не удалось: неожиданно наткнувшись в лесной чаще на кованную рать, свены предпочли отступить на лодки и уйти назад. Они шли сюда грабить и веселиться, а отнюдь не ложиться костьми в безлюдных болотистых лесах. Правда, ложиться костьми им пришлось все равно: спустя два года под Выборг с ответным визитом пришли московские полки и забрали город в свои руки. Навсегда.
Белесое небо от края и до края плакало мелким моросящим дождем. Обтекали холодными струйками деревья, дрожали под множеством мелких ударов листья, склонилась под тяжестью капель трава. Кони тяжело переставляли ноги по глинистой тропе – поверх каждого копыта успела налипнуть грязевая блямба в полпуда весом. По счастью, идти оставалось совсем немного: подворники уже отворяли ворота усадьбы.
Хлопнула дверь, на крыльцо выскочила Алевтина, на ходу завязывая платок. Лошади в сопровождении пешцов входили по двор, нетерпеливо всхрапывали, косясь в сторону конюшни. На спине одного из жеребцов лежал укрытый синим плащом воин – голова безвольно качалась на крупе из стороны в сторону, а шею прикрывала неширокая окровавленная тряпица.
– Семен! – ахнула женщина, сорвалась со своего места, сбежала по ступенькам, кинулась к коню, схватила его за расстегнутый ворот доспеха, затрясла: – Семен! Ты же обещал!!!
– Осторожней, боярыня, – испугался Василий. – Убьешь человека!
– Как, – замерла Алевтина. – О-он жив?
– Жив, боярыня. В горло ранен. Лекарь островитянский сказывал, до зимы разговаривать не сможет, а потом оклемается. Слаб пока, крови пролил много.
– Жив… Эй, Твердислав! – спохватилась она. – Снимай боярина, в дом неси.
От толчков Зализа застонал, открыл глаза. Сделал несколько хриплых вздохов, и губы его неожиданно растянулись в улыбке. Он поднял руку, указывая в небо, помахал, попытался что-то сказать – но вместо слов из горла вырывался хрип. Подворники распустили ремни, сняли его с лошади. Семен опять помахал рукой, зашевелил губами.
– Сейчас, боярин, – прикоснулся к его пальцам ярыга, – сейчас снесем.
И Зализа сдался. Он просто смотрел на небо, с наслаждением принимал на лицо капли, стекающие, словно слезы, по щекам, губам, застревающие в усах. Дождь. Над Северной пустошью шел осенний затяжной дождь, который мог капать днями, неделями, месяцами, к зиме превращаясь в снег, а весной – снова в дождь. Опричник всем своим нутром чувствовал, как вокруг набухают и поднимаются болота, как узкие тропки превращаются в ручьи, а дороги в полосы глубокой, глинистой непролазной грязи, по которой нет пути ни конному, ни пешему, ни телеге, ни волокуше, ни могучему изюбру, ни ползучему гаду. Какой там Ливонский орден?! В ближайшие полтора-два месяца, до первых крепких морозов по Северной пустоши не сможет пройти вообще никто. Войны и разора на доверенных ему государем землях – не будет.
Дождь.
01.11.01
Северная пустошь, Санкт-Петербург.