– Для тех, кто плохо слушал, повторю: через два года война России со Швецией начнется. А мы как раз между жерновами сидим. Отсюда надо сваливать.
– Под копыта рыцарей?
– Боря, ты забыл почему мы сюда, в Кронштадт перебрались? Мастер правильно сказал: в этом мире есть только две категории людей, рабы и воины. Кем мы не хотим стать, мы уже решили. Пора привыкать к тому, кем стать придется. Хотим стать полноправными жителями России, не прятаться, не выкручиваться – придется рискнуть. И, кстати, стоит помнить, что Россию в течении всей ее истории все вокруг пытались сожрать. Зубы-то они, конечно, пообломали, но предки наши воевали непрерывно. Всегда. Привыкайте, господа.
– А куда торопиться? Ты же сам говорил, до войны со Швецией еще два года. Можно и подождать немного.
– А вот тут все с точностью до наоборот, – вступил в разговор Росин. – Сейчас мы все еще налегке, а что будет через два года? Кто-то из девушек почти наверняка успеет ребенка родить или в положении окажется, сами мы барахлом обживемся. Вот хорошо-то с детьми малыми и полными тюками от стрел бегать! К тому же, друзья мои, нам нужно что-то кушать. Сейчас мы огород немецкий раздракониваем, а что следующей весной делать станем? Чем копать, что сажать, как землю вспахивать? Подумали? Короче, я с Матохиным согласен, пора отсюда когти рвать, своими становиться и оседать куда-нибудь надолго, по полной программе. Возражения есть?
– У индейцев спросить надо, – выдал последний аргумент Вирикин. – Может, они не захотят.
– Как раз индейцам наша крепость по барабану, – покачал головой Костя. – Они свои вигвамы на любой поляне поставить могут. Предложу пойти с нами: захотят – пойдут; не захотят – останутся. Ну, решили? Тогда я пошел.
Зализа торопливо пробежался до причала и встречал иноземного воина уже там. Из подслушанного разговора он понял не много, но главную мысль вынес: островитяне пойдут с ним и предавать не собираются.
– Здравствуйте еще раз, – вышел из ворот Росин. – Простите, не знаю, как зовут.
– Государев человек Семен Зализа, сын Прокофия, – положил руку на грудь опричник и коротко поклонился.
– А я Росин, Костя. Алексеевич. Есть у нас одна просьба, Семен Прокофьевич. Если мы все уйдем воевать с Ливонским орденом, то наши женщины останутся здесь беззащитными. А места, как вы сами говорили, беспокойные. Нельзя ли их всех переселить в более безопасное место? Ну, и барахло наше кое-какое от греха увезти?
"Семь девок спрятать? – мысленно обрадовался Зализа. – И получить взамен полсотни судовой рати и чуть больше бездоспешных смердов? Да хоть на всю жизнь!"
– С радостью помогу, – вслух согласился опричник. – Поселим пока в моей деревне. За своих близких ратник всегда должен быть спокоен.
В крепостице началась суета сборов. Первыми, естественно, собрались варау: индейцы сняли шкуры со своих вигвамов, затоптали костры, покидали в рюкзаки котелки – и оказались готовы в путь. Рыбацкая лодка, в которую весь гарнизон поместиться все равно не мог, стала сновать между берегом и островом, и вскоре все племя оказалось на месте будущего Петергофа.
Клубники провозились намного дольше, потратив время не столько на укладывание палаток и мытье кухонных котлов, сколько на снятие силков, расставленных по всему острову и разделку тушек пойманных зайцев и косуль – не бросать же их! Дело кончилось тем, что на Котлин опустились ранние сентябрьские сумерки, и отправку оставили до утра.
Следующим днем Зализа и Росин с первой лоймой переплыли пролив, высадились на берег, поднялись на невысокий, поросший березняком холмик. В изумлении огляделись. Вокруг стояла нетронутая зеленая трава, шелестела листва деревьев, застенчиво шуршали у болота кусты.
– Вот блин, – первым признал очевидное Росин. – Удрали.
Индейского племени варау в роще не было.
Дождь
Первое, что всегда делала Матрена, завидев неспешно двигающуюся пару лошадей с одиноким всадником – это затапливала баню. Нислав ввиду дома коней своих никогда не гнал. Один раз свалился, решив похвастать мастерством, больше позориться не хотел. Он спокойным шагом подъезжал к дому, спускался на землю, снимал с седла пищаль, тщательно обтирал ее тряпицей, относил в дом. Затем так же старательно протирал и ставил рядом бердыш. Расседлывал лошадей, заводил их во двор, в конюшню, самолично наливал теплой, из уличной бадьи, воды, насыпал овса.
Затем поднимался в дом. Хозяйка, стараясь не смотреть на мужика, накрывала на стол. Он неторопливо ел, затем отправлялся проветривать баню. Женщина торопливо заканчивала дела по дому и по хозяйству – и вскоре слышала хрипловатый крик:
– Матрена, спинку потри!
Она заходила в жаркую, полную клубов пара баню, скидывала с себя одежду, и уже там они наконец-то здоровались по-настоящему. Здоровались долго, дотемна, а в преддверии полуночи оставляли начинающее остывать помещение баннику с его друзьями: чертями, лешими, овинниками; а сами перебирались на мягкий перьевик.
После двухлетнего поста мужик Матрене попался ненасытный. Он не давал покоя ей весь вечер после бани, на следующий день обязательно заваливал после обеда, и еще хоть раз днем, и только к третьему дню немного успокаивался – но поутру дня четвертого его обычно забирал барин в очередной объезд.
Так случилось и в этот раз. Хозяйка едва успела задать баланды свиньям и загнать в подпол кур, как Нислав зазвал ее в баню, и сам же помог побыстрее скинуть все верхние и нижние юбки. Вторым днем он наконец-то забрался перекрывать крышу и, пользуясь своей близостью, пару раз спускался "попить водички" – и еще кое-зачем. Третьего дня съездил в лес вывезти несколько замеченных накануне сухостоин, а после обеда пилил их на ровные чурбаки. Четвертого дня стал собираться в путь – но барин не появился, и стрелец, приготовив в дорогу оружие, допоздна обкашивал травянистые прогалины неподалеку от дома. Нашлась работа по хозяйству и на пятый день, и на шестой, однако мужчина начал волноваться.
– Вот что, Матрена, – решился Нислав на седьмой день. – Если Семен Прокофьевич появится, скажи, что я к нему в Анинлов поехал. Беспокоюсь, мол, как бы не случилось чего с начальником.
Оседлал он с собой только одного жеребца – все-таки не в дальний поход собрался, а в однодневную поездку. Однако пищаль, бердыш, перекованный из "макаровского" затвора нож и кистень с собой взял. После давешнего случая с вышедшим из леса бандитом он не расставался с ножом и кистенем даже в бане.
Вообще-то имел в душе Станислав Погожин и еще одну мыслишку: съездить на Неву, в Келыму. Поговорить с товарищем по несчастью, узнать как он, чем живет. Посоветоваться о своем житье-бытье. Может, придумать чего на пару. Именно поэтому, поздоровавшись с Лукерьей, испив кислой яблочной ухи с рыбным расстегаем и узнав, что барин уехал в усадьбу и более не возвращался, бывший патрульный не повернул назад, а поехал дальше, к Тярлево, оттуда налево, к двум озерам, на развилке за березовой рощей налево, проехал еще пару километров, и услышал дробный топот.
Из-за поворота тропы вырвался всадник, ведущей в поводу взмыленного коня. При виде стрельца он натянул поводья, останавливая жеребца:
– Ты, Нислав? – тяжело дыша, поинтересовался он. – Семен Прокофьевич где?
– Нету, – всадником был молодой воин, которого Погожин пару раз видел в засеке у Невской губы, но имени не знал. – Сам обеспокоился, решил в округе посмотреть.
– Свены у Невы встали, – выдохнул воин. – Я на Ижоре упредил, а он еще не знает. Семен Прокофьевич с той стороны шел, дружину вел с Березового острова.
– Я не встретил.
– Стало быть, к россоху еще не подошел. Пеший он, на ладье прибыл.
– Там еще деревенька есть… – вспомнил Станислав. – К ним-то гонца посылали?
– На Ижоре костры зажгли, – кратко объяснил воин. – Увидят.
– Ладно, – поняв, что сейчас не до визитов, Станислав повернул коня следом за воином. – Поехали барина искать.
Зализу они застали как раз на распутье у березовой рощи. Следом за ним шли пешими полсотни человек, среди которых Погожин с изумлением распознал несколько знакомых лиц. Следует отметить – члены исторических клубов смотрели на него с куда большим удивлением. Видимо, даже в этом мире им редко встречались верховые люди, одетые в форму сотрудников РУВД, но с пищалью у седла, бердышом в руках и свисающим с форменного ремня, рядом с кобурой, кистенем.
– Семен Прокофьевич, свены! – торопливо выкрикнул засечник. – К Березовому острову лоймы подошли. Много, с пушками. По крепостице палят. Горит ужо крепостица.
– Как горит? Малохин! – обернулся Костя к своим людям. – Ты же говорил, в пятьдесят четвертом война будет!
– Так датировка от сотворения мира шла, мастер, – развел руками бывший учитель. – Могли и перепутать. К тому же, в пятьдесят четвертом наши Выборг взяли, а когда воевать начали, не сказано. Может, они вообще в отместку за этот набег на Выборг пошли!
– Сколько лодок? – уточним у вестника опричник.
– Три десятка, Семен Прокофьевич. Никак не менее.