Дабы не мучить московского отрока, Зализа уселся за волошинское – здесь все оставалось волошинским! – привезенное из Франции бюро. Замежьинские плотники успели залечить дубовыми заплатами сотворенные кистенем пробоины, но цвет пока не подобрали, и причудливая мебель из розового ореха казалась покрытой светлыми лишаями. После недолгих раздумий про свадьбу Семен писать не стал – гонец сам все видел – а токмо пожаловался на ливонскую угрозу, да пожелал Андрею еще больших успехов в служении государю и Святой Руси. Порадовался за него от души – а потому и грамота получилась светлая, радостная.
Приняв в руки свиток, отрок тут же поднялся в седло и умчался в сторону Новагорода. Оттуда до Москвы у него имелась государева подорожная. А Зализа остался и вовсе один.
Вечером Алевтина не пришла. Ложиться в постель без нее Семен не захотел, и полночи просидел на подоконнике, благо закрывать ему ставни никто не стал. Он сидел, жевал неведомо как попавшую в светелку боярской дочки, жесткую, как темляк, ленту вяленного мяса. Теперь он начинал жалеть, что женился на Алевтине. Ранее, пока он приходил к ней, когда хотел и кидал на кровать, все было куда проще. Ну да, все равно. Завтра он опять поднимется в седло, и на несколько дней отправится в объезд Северной пустоши. Потребно земли между Ивангородом и Чудским озером осмотреть: как бы ливонцы не проторили там тайные тропы, не нашли брода, не настелили гать через болото. Двумя тысячами кавалеру Ивану даже мимо вымершего Пскова не пройти: там Печерский монастырь на дороге, Изборск, Остров, Опочка, Порхов неподалеку обеспокоиться за разбой могут. А вот Северная пустошь – она пустошь и есть. Городов нет, в крепостях стрельцов слишком мало, чтобы в поле выходить. Если Ивангород разбойники обойти смогут – их уже ничто не остановит.
Зализа задумчиво почесал ухо.
Итак, у него оставалось всего две недели и пара дней в запасе. Надо поспешать. Он еще раз попытался найти способ привести на Ижорский погост хотя бы три сотни хороших воинов. С тремя-четыремя сотнями ратников ливонских рыцаре отогнать можно – они воевать не способные, только грабить. Вот только где эти сотни взять?
Еще опричник подумал о том, чтобы на этот раз поехать через пустошь без Нислава – пусть стрелец перед ратными месяцами хоть недельку дома отдохнет, хозяйством займется, Матрену трофимову потискает. Хороший из него ратник получился, даром что иноземец нерусский. Хотя, что значит: "русский"? Голядь, Вятичи, Вотяки, Водь, Венеды, Буртасы, Булгары, Ижора, Берендеи, Древляне, Кривичи, Печенеги, Мокша, Меря, Литва, Мордва, Корсь, Пруссы, Словены, Радимичи, Татары, Самоеды, Тиверцы, Половцы, Чудь, Гузы, Черемисы, Уличи, Северяне, Весь, Дреговичи, Полочане – вот из кого русские полки состоят! Многие и сами давно себя русичами называют. Вот и иноземцы волошинские себя русскими…
От неожиданной мысли, пришедшей ему в голову, Зализа едва не вывалился из окна. Он вскочил, посмотрел на небо: скоро уже светать начнет, высунулся наружу и заорал:
– Ярыга, коня мне седлай! Немедля!
Он запасливо сунул мясную ленту в зубы и принялся торопливо одеваться: чистая косоворотка, свободные порты из синего понитока, поверх них – недавно купленные в Куземкино алые сафьяновые сапоги, батарлыг. Теперь – плотный, толстый войлочный поддоспешник, взятый вместо кожаного из Анинлова в ожидании близких холодов; зешелестевший металлом тяжелый юшман, со множеством завязок и крючков от горла до пояса. Затем заколол пряжкой на левом плече темно-синий плащ из бумазеи. Снова подошел к окну: конюшня стояла уже открытой, внутри кто-то суетился. Зализа застегнул наручи – четвертого дня копорьский кузнец отковал ему новенький наруч на левую руку. Положил на место засапожник, опоясался саблей в деревянных, обтянутых кожей, ножнах. Опричник проверил, на месте ли длинный охотничий нож с резной костяной рукоятью, потом сунул за пояс тяжелый кистень, кошелек с парой золотых алтынов и несколькими медными денежками. Пожалуй, все. Боевой топорик, колчан, новый щит из легких тополиных досок должны быть у седла, а совью он перестал возить с собой практически сразу – на лесных дорогах поставленная вертикально она постоянно цеплялась за ветки. Держать же ее все время в руках – руки отвалятся.
В повседневной одежде Зализа наконец-то почувствовал себя уверенно стоящим на земле, а не порхающим как мотылек. Он взял шлем, подшлемник и пошел во двор. Ярыга как раз выводил из конюшни пару жеребцов.
– Ну что, Твердислав, не дал я тебе на перине понежиться? – усмехнулся опричник, принимая поводья. – Ничего, ближайшую неделю без меня отдохнешь.
Позади хлопнула дверь. Зализа не обратил на это внимания, вставил ногу в стремя, привычно запрыгнул в седло, и только теперь увидел сбегающую по ступенькам в одной поневе Алевтину. Жену…
Опричник криво усмехнулся.
– Ты куда? – схватилась за поводья супруга.
– На службе я государевой. Али забыла?
– А почему ночью? Случилось что?
– В Копорье мне надобно до вечера поспеть. Иначе не угонюсь.
– Ввечеру ничего не говорил… Случилось что?
Зализа отрицательно покачал головой.
– Сиротой ты меня сделал, так хоть вдовой не оставь… – она отпустила поводья и со всей силы ударила его кулаком по сапогу.
– Не оставлю, – на этот раз он улыбнулся ей по-настоящему, как жене. – Обещаю.
Ярыга экономно, на полстворки приоткрыл ворота усадьбы. Зализа толкнул пятками коня, выехал наружу и помчался по узкой дороге, оставляя позади себя молочные вихри стелящегося по траве предутреннего тумана.
Елеосвящение
Стены небольшой комнаты иерея храма преподобного Сергия были полностью обиты светло-зеленым английским штофом. Большой письменный стол, изготовленный из светло-розового ореха тоже наверняка прибыл из Европы, кресло с высокой прямой спинкой сильно напоминало немецкое. О Святой Руси здесь напоминали только толстый том священного писания на углу стола, распятие над головой отца Петра, да высокий складень на полочке в красном углу. Хотя, пожалуй, тяжелый медный пятирожковый подсвечник со свенскими вензелями, тоже напоминал о Руси – наверняка трофейный.
Опустившись на деревянную лавку у стены, Зализа предпочел смотреть вниз, на гладко струганные доски. Не стоило показывать собеседнику свое отношение ко всему этому кричаще изысканному убранству.
– И много их там, сын мой? – задумчиво сложил священник ладони перед лицом.
– Около ста заблудших душ, отче. Нет у них на острове ни храма, ни служителя божьего, ни наставника. Называют они себя христианами, отче, но к таинствам церковным приобщиться не могут и скоро от лона отпадут вовсе.
– Это хорошо, что вы заботитесь о душах православных христиан, сын мой, и помните об их нуждах… – уткнулся носом в кончики пальцев иерей.
– Именно этому наставлял нас государь Иван Васильевич. Никогда не забывать о вере христовой, о нуждах Православной Церкви и Господа нашего Иисуса Христа, – напомнил отцу Петру Зализа. – А потому на землях Северной пустоши, врученных им моему ведению, безбожности я попустить не могу. Посланный на остров купец сообщал, что оставленные без присмотра людишки креститься ноне начали забывать, слова непотребные произносят, неопоясавшись, ходят. Думаю, отче, к ним немедленно следует послать достойного пресвитера дабы вразумить их и наставить на путь истинный.
– Меня радует твоя забота о делах христовых, сын мой, – повторился отец Петр. Необходимость начинать миссионерскую деятельность его явно не радовала, но и отказать в этом начинании после столь настойчивого и прямолинейного приглашения он никак не мог. – Не может ли сие путешествие оказаться опасным для нашего посланника? – поинтересовался иерей.
– Я готов лично сопроводить его на этом пути, отче, – с готовностью предложил Зализа.
– Пожалуй, знаю я иеромонаха, которого не испугают опасности при исполнении долга своего пред Господом, – внезапно вскинул голову отец Петр. – И рыбаки монастырские в Керновке его знают, на Березовый остров отвезут. Ступай, сын мой, и возвращайся утром, он будет тебя ждать. Благослови тебя Господь, раб Божий Семен.
Зализа радостно встрепенулся: он ожидал, что искать лойму для путешествия придется именно ему.
– Ты хочешь вернуться назад, мастер? – вкрадчиво поинтересовался Мягкая Лапа, входя в загородку к Росину.