Уздечку коня Зализа хладнокровно отдал молодому стрельцы, попытавшемуся было загородить ему проход, полонянина спустил на землю и толкнул по ступенькам вниз. Витая лестница уходила глубоко вниз, но уже на втором повороте опричник повернул в узкую щель, отворил дощатую дверь и они оказались в допросной комнате. Сейчас здесь царила тишина и полумрак: солнечный лучик, проникший сквозь узкое высокое окно, пробитое в полутораметровой стене, оказался не в силах разогнать темноты в таком большом помещении.
У стены дед Капитон разбрасывал свежую солому. Судя по тому, что еще непримятые стебли прошлогоднего жита покрывали весь пол, работу он заканчивал.
– Прими, Капитон, – Зализа сильно хлопнул полонянина промеж лопаток. – После обеда подьячего пригласи, допросные листы писать.
– Никак, станишника поймал? – дед повернул к ним лицо. Полупрозрачная русая бороденка, большой нос с глубокими оспинами, оставленная ливонским цепом глубокая вмятина во лбу, над правым глазом, отнюдь не украшали мастера заплечных дел, но работу свою он делал хорошо, без лишней злости, вдумчиво и неторопливо.
– Вот еще, на татей бумагу переводить. Осина да веревка с петлей – вот и все их допросные листы. Этот чужеземец из других будет, чародей иноземный. Запри его покрепче, да снеди дай. Я сегодня еще не кормил.
– Дам, дам, – кивнул Капитон, принимая полонянина. – И сам схожу, Ефпрасинья заждалась ужо. Ну, иди.
Чужеземца повели еще ниже, а опричник стал подниматься наверх. Раз уж он приехал в Копорье, следовало навестить воеводу.
Воевода крепости, Павел Тимофеевич Кошкин, был племянником боярина Кошкина, дочиста разгромившего литовское войско у Дорогобужа, за что Павла Тимофеевича особо отмечал государь и уважали служилые бояре. Сам воевода отличиться ничем пока не успел, но и себя не ронял, честно выполняя долг перед отчизной. Предупрежденный о приезде опричника, он встретил его в дверях, вежливо, как равному поклонился, и пригласил в горницу.
Оказалось, Зализа попал на какое-то празднество: за столом уже сидело шестеро человек: двое стрелецких полусотников, сотник, начальник артиллерийского наряда черносотенец Архип Моловец из Тулы, иерей ближнего к воеводскому дому храма преподобного Сергия отец Петр и еще один незнакомый опричнику священник. Судя по тому, что на столе стояли пироги, Семен попал к самому началу застолья.
– Порубежник здешний, государев человек Семен Прокофьевич, – явно для незнакомого Зализе гостя представил его воевода.
После того, как опричник уселся за стол, воевода Кошкин лично отрезал от большой буханки ломоть хлеба, передал его Зализе, пододвинул к нему солонку.
– Благодарствую, Павел Тимофеевич, – кивнул Семен, однако этим чествование гостя не закончилось. Вернувшись во главу стола, хозяин взял расписную миску, с опричного. блюда наколол два куска залитого густым соусом мяса, передал прислуживающему за столом отроку Паренек поднес миску Семену, с поклоном произнес:
– Чтоб тебе, государь, кушать на здоровие.
– Очи всех на Тя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполняеши всякое животно благоволения, – перекрестившись, произнес перед трапезой краткую благодарственную молитву Зализа.
Оба священника одобрительно кивнули.
– Спокойно ли на рубежах у Невы, Семен Прокофьевич? – вежливо поинтересовался воевода, и Зализа невольно поморщился. Боярин Кошкин подцепил ножом пирог с общего подноса, и повторил свой вопрос: – Так как на рубежах у Невской губы, государев человек.
– Варяги деревеньку сожгли на реке, – со вздохом признал Семен.
– Значит, на Ижорском погосте вместо шестидесяти трех деревень осталось только шестьдесят две… – укоризненно попрекнул засечника воевода. Зализа понял, что о его промахе наверняка уйдет грамота в Разрядный приказ.
– Дурное это место, Павел Тимофеевич, – не столько попытался оправдаться, сколько пожаловался опричник. – Ужо который раз беды с ним случаются. Не даром чухонцы деревеньку сию Землей Мертвых называют. Бают даже, навка там живет, смерть на местных людишек наводит. Ну откуда в наших землях варяги взяться могли?
– Может, свены? – не поверил один из пятидесятников.
– Нет, эти совсем дикие. Доспехи древние, неполные.
– Так это ты против них шуйских вотчинников исполчил, Семен Прокофьевич? – проболтался воевода о том, что успел получить о деяниях Зализы достаточно полный донос.
– Нет, Павел Тимофеевич, – покачал головой опричник, – Не на них. После набега варягов объявились там же на берегу чужеземные колдуны числом более двух сотен, из которых сотня кованной рати, навели на варягов чары, заманили их в сарай, да и сожгли живыми.
Над столом повисла мертвая тишина, а Зализа, наконец-то почувствовавший себя спокойнее, подцепил на кончик ножа "опричное" мясо и принялся его неторопливо объедать.
– Ты исполчил двух бояр против двух сотен латной рати?
– Мы завели их в болота к Невской губе, – немного покривил душой опричник. – Заплутав, они перебрались на Березовый остров, изгнали свенов и стали там вместо них.
Гости облегченно зашевелились, их настроение явно переменилось в пользу опричника. Воевода сделал знак прислуге и те унесли блюда с недоеденными пирогами, поставив на их места миски с вареным и жаренным мясом, печеной рыбой и несколькими покрытыми румяной корочкой цыплятами. Зализа подцепил ножом одного цыпленка, прикину на глаз его размер и целиком переложил к себе на широкий хлебный ломоть.
– Почто ты принял их за чародеев, сын мой? – после того, как гости разобрали угощение, поинтересовался отец Петр.
– Платья на них чудного вида, отче, ведут себя странно, шатры с собой носят шелковые, бесовского вида, дым выдыхают вонючий, молитвы не творят, стальные листки, как бы пергаменные с рунами дивными разбрасывают, следы слизней и улиток болотных отвердевают и торбы себе из них делают.
Гости за столом начали испуганно креститься.
– А не могут чародеи сии из Ливонской волости к нам засланы, дабы умы людские смутить и от грехов подданных государевых, от христовой веры отринувшихся, внимание наше отвлечь?
– Не знаю, отче. На многих из них доспех ливонский, но называют они себя русскими, речь нашу понимают зело, и на вопросы отвечают языком понятным.
– Никак ты разговаривал с ними, Семен Прокофьевич, – навострил уши воевода.
– А как же, Павел Тимофеевич? Трех полонянинов я взял из чародеев. Один у меня в деревеньке допроса ждет, одного я сюда привез и Капитону в допросную избу отдал, – с этого момента Зализа почувствовал себя оправданным за разоренную деревеньку полностью, и потому с чистой душой признался в небольшом промахе: – Один из колдунов, допрошенный с пристрастием, душу свою врагу рода человеческого отдал, и вот что после себя оставил.
Опричник снял с пояса кошелек, развязал и передал отцу Петру зеленый, покрытый арабской вязью амулет.
– Никак сарацины объявились? – удивился тот. Зализа промолчал, доедая цыпленка, и священник передал амулет воеводе. Тот взял деревянный кругляшек, поднес к глазам, силясь распознать надпись, но вскоре сдался:
– Не знаю таковых слов. А не могли сарацины с Ливонским орденом дружбу свести? Все нехристи.
Присутствующие промолчали, и тут воевода спохватился, что за словами государева человека забыл сообщить гостям самое важное: