– В общем, попали, – сделал вывод Росин. За прошедшие дни он успел настолько свыкнуться с мыслью, что они, всем фестивалем, ухнулись в шестнадцатый век, что не ощутил даже удивления. Хотя чувство легкого разочарования в душе все-таки промелькнуло. – Привал.
Люди вернулись на холмы, принялись устанавливать палатки. Вскоре загорелись костры, в котелках забулькал ароматный чай. Все как всегда: лес, костры, палатки. И трудно даже представить себе, что вокруг стоит не начало двадцать первого, а середина шестнадцатого века. В душе Росин по-прежнему не желал верить в возможность подобного приключения, но холодный разум подсказывал ему, что ради дурацкого розыгрыша никто не станет сносить старые и строить новые деревни, никакое "шоу скрытой камерой" не сможет сравнять с землей огромные мегаполисы и полностью истребить дороги. Разве только, как сказал "Великий магистр", все они оказались бредом воображения больного психа. Но даже в такой ситуации – что это меняет конкретно для них?
У одного из костров негромко зазвучала гитара, послышался хриплый мужской голос:
Что такое осень? Это небо,
Плачущее небо под ногами,
В лужах разлетаются птицы с облаками,
Осень, я давно с тобою не был.
К мужской хрипоте присоединился сильный, звучный женский голос, и далеко над ночным заливом растекся припев к песне еще не родившегося Юрия Шевчука:
Осень – в небе жгут корабли,
Осень – мне бы прочь от земли,
Сколько может длиться печаль
Осень – дальняя да-аль…
Кронштадт
Утром в Вилы прискакал Агарий, радостно перекрестился, увидев опричника:
– Ты здесь, воевода! А я ворога за россохом на тропе ждал.
– Как язык? Не убег?
– Помилуй, воевода, как можно! Этого я к себе привязал и до самого дома не отпустил. Сыну передал, держать наказал крепко. Взнуздали его и в подпол спрятали.
– Из поместья вестей нет?
– Есть, воевода, – Агарий слез с коня и встал рядом, придерживая его за уздечку. – В Еглизи тать приходил, из Никольского болота вылез. Поросенка разинского поймал, крупы себе ссыпал из овина, Матрену обидел по бабему делу.
– Повесили?
– Кому же вешать, Семен Прокофьевич? Ты в отъезде, Никита Разин в поле ушел, жонка его с детьми малыми в подпол спряталась. А Матрена, – дед усмехнулся, – у нее, мобыть, у самой в ентом месте чесалось. Баба здоровая, а одна столько лет векует…
Зализа зло шлепнул себя кнутом по сапогу: ну вотчинник Антелев, прости Господи его душу! Все поместье обезлюдел, смерды наперечет. Матрена два года назад, аккурат к приезду нового хозяина в поместье, овдовела, не успев забрюхатить. Теперь одна бывшее мужнино хозяйство на себе волохает. Хоть бы Никита Разин с ней согрешил, что ли… Глядишь, прибавка бы в людишках пришла, как байстрюки подрастут – двор бы поднялся. Прям, хоть сам поезжай брюхать!
– Как узнал про станишника, Агарий?
– Так Лукерья сказывала, воевода. Я как назад вертался, мимо дома твоего проехал.
Зализа зло сплюнул, и перекрестился, мысленно попросив у Бога прощения за сквернословие. Пока он тут непонятно каких чужеземцев ловит, в собственном доме тать объявился. И поместью убыток, и за станишничество в Северной пустоши все одно с него спросится.
– Может, помощь требуется, Семен Прокофьевич? – поинтересовался подошедший боярин Мурат. – Ты только скажи. Пока все оружные, завернем и к тебе в усадьбу.
– Благодарствую, Мурат Абенович, – коротко поклонился опричник. – Но в болоте конному воинству делать нечего. Сам татя поймаю. А нам выступать пора.
Спустя несколько минут конный отряд втянулся на тропу, ведущую к ивановской деревеньке Мухоловке. В обоих селениях, что лежали между Невской губой и боярской усадьбой, стояло по три двора, так что дорога к ним оказалась более-менее наезженной, однако до тракта, ведущего к Неве и ореховому острову, по которому местами два всадника могли ехать бок о бок, ей было далеко. Над головой постоянно свисали толстые сучья, так что копья пришлось взять в руки и опустить острием вперед, а местами и самим всадникам пригибаться, избегая ударов ветвей по лицу. Тропинка хитро петляла меж толстых стволов, огибала ямы, местами спускалась к ручейкам – в результате конникам приходилось двигаться со скоростью, не намного превышающей скорость пешехода. Разумеется, трое засечников легко шли бы здесь рысью – но требовать того же самого от менее опытных к скачкам по лесным тропам ополченцев Зализа никак не мог. Опричник с горечью начинал понимать, что к вечеру его небольшой отряд доберется только до Горбунков. Там опять придется встать на ночлег: не лезть же в лесную чащобу в темноте?! А раз так, получается, что пешая рать неожиданно вырвалась вперед почти на два дня пути.
– Эй, мужики!
Росин приподнял голову со сложенного брезента, заменяющего ему подушку и сонно потряс головой.
– Эй, мужики, голос подайте. Свои или нет? Стрелять буду…
– Из чего стрелять? – спросил кто-то в стороне.
– Из автомата Калашникова.
Костя рывком вскочил на ноги и вытаращился в темноту:
– Кто здесь?! Отзовись! – душу обожгло радостной надеждой: неужели снова дома? Неужели кошмар с шестнадцатым веком остался позади, растворился как дурной сон? Ради такого Росин был готов даже сесть на губу за нарушение границ какого-нибудь охраняемого объекта. – Не стреляйте, мы свои, питерские!
– О, черт, неужели повезло? Огонь поярче разведите! Помогите нам, а нас раненые.
Кто-то кинул на тлеющие угли пучок камыша. Тот поначалу зачадил сизым дымом, а потом резко вспыхнул огнем, и Росин увидел внизу у склона Валентина – фестивального "викинга".
– Да помогите же, хватит смотреть!
Мастер первым сбежал вниз и ступил в мягкое песчаное русло ручейка, следом спустился еще кто-то. "Ярл" повел их за собой, и вскоре люди различили у берега силуэт одномачтовой шлюпки.
– Что случилось, Валентин.
– Потом расскажу, помогите.
В предутреннем сумерке они скорее угадали, чем увидели нескольких лежащих на дне раненых. По счастью, большинство из них сами прекрасно могли ходить, но троих пришлось нести на руках.
– Эй, на холме! – громко закричал Росин. – Юшкина разбудите!
Кто-то догадался кинуть в угли еще камыша, и в свете полыхнувшего пламени люди смогли быстро вернуться в лагерь. Потихоньку начинало светать, и сонный лекарь смог осматривать раненых уже в предрассветных лучах. Из шести четверо оказались легко ранены стрелами в руки, ноги, плечи. У одного стрела торчала из живота, еще у одного – из середины спины. Третий "викинг" с огромной раной в груди оказался мертв.
– С-суки! Сволочи! – в бешенстве взвыл Валентин. – Ну почему? За что? Твари!
– Ты можешь нам сказать, что случилось?
– Эти уроды… Из Кронштадта… Понимаете, мы как вас потеряли, решили в город доплыть, осмотреться. Ну, там джунгли дикие, утки, выдры кругом. Разве только удавы на ветках не висят. Мы подумали, что назад вы возвращаться не станете, а в город вам вовсе не продраться. Ну, и спустились дальше, в залив.
Он яростно заскрипел зубами и стал колотить кулаками по тонкой липе.
– В общем, подумали, как вы на берег выйдете, то костры всяко разведете. А мы заметим. А тут… Ну, в общем, дым над Кронштадтом поднимался. Мы и поплыли. Думали, если и не вы, так хоть спросим у местных, что и как. Подплыли, а там бруствер земляной с частоколом. Мы покричали им, чтобы вышел кто, а они как начали по нам стрелами садить! Шлюпка вон, вся как перьями обросла. С-суки!
Валентин заскулил, словно собирался расплакаться, потом принялся яростно мутузить несчастную липку.
– Ну, успокойся, Валя, – попытался обнять его за плечи Костя, но "викинг" извернулся и схватил его за грудки:
– Росин, помоги мне, Росин. Взять их надо. Перебить надо, всех до единого! Козлы, уроды, Росин! Нельзя их там оставлять, нельзя! Ну же.
– Перестаньте, гражданин, – попытался вмешаться невесть откуда взявшийся милиционер. – Обо всем случившимся нужно сообщить в органы внутренних дел. Даже если мы не в двадцатом веке, власть должна существовать…
– Какая власть, идиот в портупее?! – налившись красным заорал Валентин. – Лес кругом! Закон тайга, медведь прокурор. Если мы этих сук с острова не вытащим, ни одна блядь этим заниматься не станет!
– Мастер, – закончив перевязки, выпрямился Юшкин. – Четверо легких, на месяц больничного. У того, который с пробитым легким… Ну, где-то пятьдесят на пятьдесят. Я ему антибиотиков вколол, может и обойдется. А с животом хреново. Перитонит. Нужна срочная госпитализация.
– Я тебе что, скорую сейчас рожу? – не выдержал Росин.
– Погоди, – схватил лекаря за руку Валентин. – Что, Петька… Тоже?
– Если вы в течении часа доставите его в хорошо оборудованный госпиталь, – поморщился Юшкин, – то шанс еще будет. А если нет…
– Ой, суки… – схватился за голову "ярл". – Ну почему?! Просто спросить хотели! Росин! – Валентин опять кинулся к мастеру. – Помоги, Росин. Ну хочешь, на колени встану? Хочешь, рабом всю жизнь буду? Росин, ты хотя бы доспехи нам одолжи, мы сами им шеи посворачиваем. Ну не можем мы голой грудью на стрелы идти, Ро-осин…
"Викинг" все-таки расплакался.
– Да что я сделать могу? – развел руками Костя. – Они на острове, а мы здесь.
– Так шлюпка же есть! – моментально встрепенулся "ярл". – Она большая, крепкая. Залив спокойный. Человек тридцать возьмет запросто. За шесть ходок всех на Котлин перевезу.
– Постой, Костя, – подал голос Немеровский. – Ты чего, очумел? Ты что, крепость штурмовать собрался? Какого хрена?
– Что-о?! – Валентин кинулся на ратника, но его вовремя схватили и удержали от драки.