Олег Верещагин - Про тех, кто в пути стр 28.

Шрифт
Фон

Что я сам скажу за Польшу? Хорошая страна, хорошие люди... Меня даже не каждый день били! - он кивнул. - Но потом пришли немци. Боже ж мой! От них можно было сбежать таки куда угодно! Чистому смех, но мне так хотелось жить, молодой человек, шо я сбежал сюда.

- Я... - я поперхнулся. - Но я же ничего не говорил...

- Нет-нет-нет! - сапожник всплеснул руками. - Но когда такой красивый молодой человек смотрит на старого Мойшу Шмуля такими добрыми глазами - шо ж, сразу ясно, ему таки хочется вежливо спросить: "Таки как тебя сюда занесло, старая зараза?!"

- Я... ничего не имел... - покраснел я.

Еврей снова вздохнул:

- Понимаю, понимаю... Так шо ж у молодого человека?

- Дядя Мойша, у него подошва оторвалась, - вмешалась Нина. - И денег нет, ты почини, ага?

- Ага, - вздохнул еврей. - Снова и опять это страшное слово. Почини подошву. Прибей каблук. Переставь голенище. Пошей головку. И денег нет, как будто я не еврей, а русский. Где ви видели, шо еврей работает бесплатно?! Чистому смех! - он снова всплеснул руками.

- Они носятся по улицам так, шо обувь на них горит синим пламенем - я вам это говорю! А кто должен спасать их бедную обувь, шоб их не пороли папы и мамы? Это делает старый еврей Шмуль. За ага. Или за копейки, которых едва хватает на чёрствый хлеб.

Да. Давайте сюда обувь, молодой человек. И садитесь с Ниной на тот топчан. Если б ви знали, какие люди садились на тот топчан, боже ж мой! Ви бы садились на него будто он сделан из чистого золота. Да.

Вздыхая и что-то бормоча себе под нос, он осмотрел поданную мной кроссовку. Я, сидя на топчане, потихоньку оглядывался. Нина присела рядом и переплетала косу, не глядя на меня, что казалось слегка обидным.

- Шо я скажу за эту обувь? - неожиданно спросил в пространство сапожник. - Шо я скажу? Я скажу, шо это не обувь. Обувь была в раньшем времени, когда я шил сапоги из мягкой шевро господам официэрам - ещё таки в Польше. Как они били меня по морде! - он зажмурился и крякнул.

- И как они платили! Генерал Зденевицкий насыпал мне полный правый сапог злотых. Он сказал: "В этих сапогах можно жениться и ложиться в гроб!" - вот так. Но, к сожалению, он уже был женат, а в гроб его не клали.

Ви слышали, молодой человек, что такое Дахау? Нет, ви того не слышали, и то ж ваше счастье! Наверное, мои сапоги носил потом какой-нибудь молодой и красивый эсэс, дай ему бог всего, шо он заслужил... Потом - уже здесь! - я шил на весь отряд Глеба Дикого!

Ви знаете, молодой человек, кто был Глеб Дикий? Как, ви и того не знаете?! Тогда шо ж ви знаете вообще, я вам скажу?! Эти люди ценили хорошую работу. Они знали, шо сапоги и патроны - вот две важные вещи, а остальное мелочи жизни...

Но увы - у них спрашивает теперь о качестве моих сапог сам Саваоф, ах-ах-ах... - он покачал головой. - Вот, молодой человек. Носите. Носите и вспоминайте старого Мойшу, который никогда не делал плохой работы...

Кроссовка была починена великолепно. Зашнуровывая её, я с интересом спросил:

- Послушайте, а зачем вам столько зеркал? Вы их продаёте? Или собираете?

Еврей, занявшийся каким-то своим делом, вновь обратил ко мне свой нос. И печально спросил:

- Молодой человек, где у вас сердце?

- Я не хотел вас обидеть... - оторопел я, но он меня терпеливо перебил:

- Я таки спрашиваю, молодой человек, где у вас сердце?

- Здесь, - чувствуя себя крайне глупо, я коснулся левой стороны груди.

- Тогда посмотрите туда, - хозяин мастерской ткнул в трюмо. - Нет, ви посмотрите, посмотрите! Похож на вас, правда? Кто это?

- Это моё отражение, - сердито бросил я.

- Так это таки ви?

- Конечно, кто же ещё!

- Тогда скажите мне, молодой человек... - он выдержал паузу. - Скажите мне, ради бога - где у него сердце? И после как сам скажете об этом, спросите себя, почему таки мне интересны зеркала?

В слегка обалделом состоянии я вышел на улицу - и только там заметил, что эта девчонка, Нина, вышла за мной. Я задержался, кивнул ей:

- Спасибо, я бы не знаю, что без тебя делал.

Это, кстати, было правдой. Она тоже кивнула в ответ и сказала, вытянув тонкую руку:

- Иди вон туда. Свернёшь в переулок и не останавливайся, пока не дойдёшь до стены. А там попадёшь, куда надо.

Я хотел спросить, откуда она знает, куда мне надо. Но не стал.

10.

Не знаю, что там думала обо всём Нина. Может быть, я просто тормоз, а её советы были рассчитаны на нормального человека. Не знаю. Зато точно знаю, что я опять ухитрился заблудиться. Хорошо было Олегу Первому - махнул рукой по воздуху, и зазвучал "Нау".

Олега Второго это, похоже, вообще не очень колебало. Но я-то оказался в каком-то саду - именно саду, не парке. Было солнечно, жарко и тихо. Ни одной тропинки. Хорошо ещё, что деревья, как и положено деревьям в саду, росли довольно далеко друг от друга, а кусты встречались нечасто.

Но я всё же сказал несколько многообещающих слов - никому и низачем, просто ругань иногда помогает. И, присев под корявую яблоню, начал есть, вытащив кое-какие припасы.

Интересно, где я сейчас? Кстати, не исключено, что это и есть лето 42-го в Любичах! Эта простая в общем-то мысль меня встряхнула. Я быстро запил хавчик водой и прислушался. Так... Криков казнимых оккупантами не слышно, моторы не гудят, а гудят пчёлы. Предположим... Но будем осторожны.

Будем очень осторожны; почему-то мне кажется, что появление около аэродрома по-походному одетого парня с двумя "вальтерами" немцев не обрадует и где-то даже насторожит. А вступать в перестрелку - не для нас.

Мы пришли и ушли. Вот и вся задача. Ни для кого никакой головной боли, вот наш девиз. Подумав это, я сообразил, что нервничаю и усмехнулся.

Я уверился в том, что это и есть нужные мне места и времена. И даже попросил мысленно извинения у Нинки.

Больше всего мне хотелось ещё немного посидеть и отдохнуть. Но это значило, что, посидев, я решу поспать. А ребята там, тогда, сейчас, может быть, погибают... Эта мысль помогла подняться. А через полминуты я буквально уперся в двухэтажный ветхий сарай.

Он высился посреди небольшой полянки, среди высокой зелёной травы, сочной даже на вид. Чернело большое прямоугольное окно (или небольшая дверь?) под дырявой крышей, через щели в которой разбегались во все стороны тонкие верёвочные провода.

Задрав голову, я почти споткнулся о трухлявую лестницу и подумал: а что, если влезть по ней наверх - и оттуда, как орлу в горах, окинуть зорким оком окрестности: где группируется супостат?

Да, очень боюсь. Но это не страшно, если так можно выразиться. Я скинул в траву рюкзак и поднял лестницу - она пачкала руки склизкой трухой и вполне могла подломиться, когда до верха останется всего ничего. То-то хрястнусь...

Лестница встала, как надо. Я пошатал её и понял, что до меня ей пользовались нередко - на карнизе явно имелись выбоины, в которые она и вошла. Ну, тем лучше... Разговаривают двое "новых русских" у ворот рая. Один другому говорит: "А ты чисто прав был, братан - твоя тачка быстрее..."

- Куда ты лезешь? - спросил я сам себя. И полез вверх.

Лестница прогибалась и многообещающе попискивала, похрустывала и издавала ещё какие-то угрожающие звуки. Я лез и напевал:

Всё выше, и выше, и выше

Стремим мы полёт наших птиц

И в каждом пропеллере дышит

Спокойствие наших границ...

Странно, но сейчас песенка не вызывала у меня отторжения и тоски, а наоборот - помогала карабкаться:

- Вздымая ввысь свой аппарат послушный... йохарный бабайссс! - я уцепился за карниз и вскинул себя внутрь. Но оказалось, что подломилась только верхняя перекладина. - Ссссука, - с чувством сказал я. И, отряхнувшись, начал оглядываться.

Чердак был не такой уж и большой - не во весь сарай, вернее, а так - ничего, солидный и высокий. А осмотревшись подробней, я невольно улыбнулся. Когда-то - года три назад - у нас с ребятами был подобный "штаб" на чердаке одного назначенного под снос дома.

Похоже, как, наверное, похожи все мальчишеские "штабы" - в шалашах, в подвалах, на деревьях, на чердаках... Но тут давно никто не был - вокруг лежал солидный слой пыли. На стене висели мотки верёвок, фонарь, два скрещённых сигнальных флага и какая-то карта.

В углу лежала покрытая мешковиной охапка соломы. Тут же стоял перевёрнутый фанерный ящик. Возле дырявой замшелой крыши торчало большое, похожее на штурвальное, колесо. Над колесом висел самодельный телефон, старый, как из фильмов про начало ХХ века.

Постеров нет. Никаких, даже старых. Так. Похоже, что я точно на месте. Подойдя к окну я, к своему разочарованию, не увидел ничего, кроме зелени садов. Теперь ещё придётся слезать...

Просто ради интереса (и ещё чтобы отдалить этот момент) я снял трубку телефона и - тоже как видел в кино - покрутил кривую ручку. Она зажужжала. А в следующую секунду неожиданно чистый и близкий мужской голос спросил:

- У телефона. Кто это? - и, не дожидаясь моего ответа: - Сейчас иду.

Если сказать честно - я испугался и очень. Трубка прыгнула на рычаг. Я отскочил к окну, едва не свалился наружу, не сводя глаз с аппарата, оказавшегося подключённым!

Потом, по-прежнему не отрывая от него взгляда, перенёс ногу наружу, стараясь нащупать следующую, не треснувшую, ступеньку... и опять чуточку не сыграл вниз, услышав оттуда чей-то короткий свист.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке