ГЛАВА V
КОРА
Меня разбудило пение. Тея пела в саду песню о тигровом мотыльке:
Он весь, как крыльев цвет его, двояк:
То злато дня, то чернь глухих ночей.
И то, что в нем от тигра, любит мрак,
А что от мотылька – огонь свечей.
Я вылез из-под груды волчьих шкур, зевнул во весь рот и стал карабкаться наверх, чтобы выяснить причину столь необычайного веселья. В тот момент, когда я вышел в сад, Тея как раз извлекала последнюю морковку из ее земляной норки. Меня даже в дрожь бросило от этого зрелища. Конечно, я выращивал морковь, чтобы ее есть, но после того, как были обезглавлены маки, я приходил в ярость от любого покушения на мое заметно поредевшее хозяйство. Голубые обезьяны сидели на стенах и наблюдали за тем, что делает Тея. Один смельчак спрыгнул на землю, быстро подскочил к ней и получил морковку. Я злобно посмотрел ему вслед, но от этого его аппетит не уменьшился. Тея поднялась с колен и улыбнулась:
– Мы отправляемся на пикник. Завтрак сейчас будет готов.
– В чем же мне идти? – спросил я. (Я еще не был одет.)
– Так и иди, – ответила она. – Во время пикника все должны чувствовать себя свободно.
Взяв с собой яйца дятла, сваренные вкрутую, жареные каштаны, сыр из молока волчицы, сырую морковь (последних представителей дружной семейки с моей грядки), медовые лепешки и оплетенную ивовыми прутьями бутыль с вином, мы двинулись в сторону поля Драгоценных Камней. Когда мы выходили из дома, Икар был совсем сонным. Прямо перед уходом я вытащил его на улицу, отнес к фонтану и подержал под струей, но теплая вода не смогла разбудить его до конца, и он еле передвигал ноги. Тея и я болтали, а когда речь зашла о триях, этих неисправимых воришках, Икар стал прислушиваться.
– Их женщины очень красивы, – сказал я, – если не обращать внимания на золотые глаза и трепещущие без остановки крылья. Но не вздумай влюбиться в такую.
– Почему? – спросил он.
– Потому что… – начал я, но тут мы пришли на поле Драгоценных Камней, и Икар так и не получил ответа на свой вопрос.
Представьте себе поле, вспаханное титанами. Оно похоже на бурное море – борозды глубоки, как впадины между вздымающимися волнами, и как корабли, поднятые на их гребни, торчат огромные валуны. Но это не великаны изувечили землю, а землетрясения, и растения – трава, кусты шиповника и алые маки, крепко цепляющиеся за стены глубоких провалов и ползущие вверх по каменистым уступам, – лишь немного облегчают ее страдания, но не могут излечить раны. Tee очень понравились маки, она даже сорвала один, но дикая картина, открывшаяся перед ней, повергла ее в ужас.
– Земля сердится, – сказала она. – Это сделала не Великая Мать, а кто-то из северных богов, может быть, Плутон. Наверное, он выбрал это поле местом своих забав.
– Зато здесь нас никто не видит, – заметил я, – и мы в полной безопасности. Знаешь, любимое развлечение панисков – поиздеваться над теми, кто пришел на пикник. Один из козлоногих отвлекает их внимание своим кривляньем, а в это время остальные, схватив приготовленный завтрак, убегают.
Я стер с одного из камней грязь и предложил Tee сесть:
– Это халцедон. После пикника я возьму его с собой, и работники сделают тебе из него ожерелье. Здесь можно найти любой камень – сердолик, агат, яшму.
Но только я опустил корзину на траву, как из-за ближайшего валуна показалась маленькая войлочная шапочка. То есть не шапочка, а прическа Пандии.
– Я почувствовала запах лепешек, – сказала она, – и мне показалось, что их больше, чем вы можете съесть.
– Иди к нам, – пригласил ее Икар, проявив благородство, правда, без особого энтузиазма, так как на самом деле лепешек было гораздо меньше, чем требовалось. Тея еще не поняла, какой у минотавра аппетит.
– Слишком много есть – вредно, – объяснила Пандия. – Одна моя знакомая, к счастью не очень близкая, съела столько, что сама стала сладкой, и голодный дикий медведь, прятавшийся за деревом, проглотил ее целиком, ни кусочка не оставил. Представляете? Свою собственную кузину!
Перед едой, как обычно, Пандия привела себя в порядок. Она расчесала хвост, вычистила лайковые сандалии и аккуратно, чтобы концы были одной длины, завязала пояс из кроличьего меха.
– Я сочинил о медведях стихотворение, – сказал я. – Оно начинается так:
Медведи любят – ники все:
Брус-, чер– и земля-нику.
Забудут вмиг о колбасе,
Наткнувшись на клубнику.
Но любят более всего
Отведать сладкой булки,
Ну, той, что мы берем с собой
На дальние прогулки.
А вот еще одно, о страшном медведе, который съел твою знакомую:
Косматейший, бурейший,
Толстейший, голоднейший -
Из всех медведей он,
Наверно, медведейший!
– Мне очень нравятся твои стихи, Эвностий, – сказала Пандия. – Они почти такие же красивые, как твой хвост, а он такой элегантный. Но от всех этих разговоров о медведях мне так захотелось есть, что я даже не могу воспринимать поэзию.
Икар протянул ей наши медовые лепешки, которые были завернуты в льняной платок.
– В округе нет ни одного дикого медведя, – заметил он.
Мы и оглянуться не успели, как Пандия проглотила почти все, что было в платке, а оставшиеся кусочки быстро спрятала в свою тунику.
– Мы будем собирать камни? – спросил Икар. – Тельхины из них что-нибудь сделают для нас. Камни можно складывать в корзину.
– Мне бы хотелось иметь амулет от стригов, – сказала Пандия и пошла следом за Икаром на каменную гряду. По дороге она выуживала из туники кусочки лепешек и клала их себе в рот.
Тем временем Тея ела морковку. Она откусывала ее так аккуратно, что совсем не было слышно хруста. Легкий ветерок сдувал волосы с ее ушей, а она свободной рукой снова прикрывала их локонами.
– Тея, – сказал я, – ты похожа на испуганного кролика.
Она улыбнулась и наморщила нос:
– Только усов не хватает.
А затем Тея вновь превратилась в женщину, и волосы ее были такими мягкими, а руки такими маленькими и изящными, что я чуть не заплакал, и мне безумно захотелось, чтобы она утешила меня, прижав к груди, как маленького, обиженного мальчика.
– Тея, – прошептал я.
– Что, Эвностий?
– Тея, я…
– Хочешь морковку?
– Нет.
– Что ты делаешь, чтобы она была такой хрустящей и желтой?
– Удобряю, – сказал я. – Главным образом рыбьими головами.
И в этот момент, как теплый луч солнца, внезапно пробившийся сквозь тучи в пасмурный и холодный день, в меня вселился то ли бог, то ли демон, я взял из рук Теи морковку, а затем крепко ее обнял. Я сделал то, что казалось мне совершенно естественным, таким же естественным, как принять душ в фонтане или встать на колени, рассматривая бутон мака. Но, повинуясь богу (или демону), я совершенно забыл о своей недюжинной силе. Наверное, я был чересчур груб, и, конечно, Тея не ожидала от меня ничего подобного. Она лежала в моих объятиях, как пронзенный стрелой фавн. Я сломал ей позвоночник, мелькнула у меня страшная мысль. Сокрушил своей звериной силой это нежное создание, будто крепко сжал в руке хрупкое яйцо ласточки.
– Тея, – простонал я, разжав руки, но все еще поддерживая ее. – Тея…
Со спокойным достоинством она отвергла мою помощь и сказала:
– Эвностий, мне стыдно за тебя. Ты ведешь себя, как Мосх.
Лучше бы она отругала меня, ударила, но не наказывала, как нашкодившего ребенка или гуляку-кентавра. Да еще к тому же сравнила с Мосхом!
Я сердито выпалил:
– Он целует всех подряд. А ты прожила в моем доме целый месяц, и до сегодняшнего дня я даже ни разу не прикоснулся к тебе. Но я не евнух.
– Я же говорила, что ты для меня – как брат.
– Я не хочу быть твоим братом. У меня нет к тебе никаких братских чувств. И потом, у тебя уже есть Икар. Я хочу быть…
– Отцом? Действительно, ты на десять лет старше меня.
– Нет, это еще хуже. Мне не нравится твой отец.
– Не нравится? Но ты же никогда его не видел. Он такой красивый и гордый!
– Я знаю его! – ответил я. – Мне не хотелось тебе говорить, но я был знаком с ним еще до твоего рождения.
У Теи перехватило дыхание.
– В лесу?
– И я знал твою мать, дриаду.
– Я не хочу о ней ничего слышать.
– Нельзя рассказать об отце, не упомянув мать. – И я громко крикнул: – Икар! Пандия!
Они появились из-за гряды. Руки у них были грязные. Вдвоем они тащили полную корзину камней.
– Медведи? – прошептала Пандия, глядя на меня округлившимися от ужаса глазами. – Нас сейчас съедят?
– Нет, медведей нет, – сказал я. – Мне просто нужно вам что-то показать.