Глава восьмая
I
ПСКР "Адамант".
17 октября 1854 г.
Андрей Митин
– Классику надо читать, Игореша, – наставительно произнес Андрей. – "В августе 44-го" Богомолова. Там как раз про такой порошочек есть. А то, понимаешь, разбаловались: баллончики, электрошокеры нано, мать их, технологии… Основы забываете!
– Не трави душу! – скривился Белых. – И ведь знал я! Сам применял как-то, в учебном выходе, от собак дорожку следов присыпал. Нашли в лесу охотничью заимку, а там пакетик красного молотого перца и пачка "Беломора". Все закаменевшее, наверное, лет пятнадцать пролежало. Ну, мне это добро не курить… Перетер табак из папирос в пыль, смешал с этой дрянью и воспользовался. Все, как учили!
– Плохо, выходит, учили! Не оправдали, товарищ капитан-лейтенант, доверия, оказанного партией…
– Хорош его троллить, Дрон! – не выдержал Велесов, разглядевший веселую хитринку в глазах друга. – Ну, не сообразил, бывает. А тебе, каплей, урок: предки не дураки и не лохи. "Кайенскую смесь" лондонские гопники еще в конце восемнадцатого века применяли.
Велесов постучал пузатым портсигаром по столу, нащупал выступ на торце, нажал. Мелодично звякнула пружина. Белых успел только открыть рот, чтобы крикнуть: "Не надо!", но крышка откинулась и… Велесов вдохнул, сморщился, борясь с неодолимым позывом, и, не сдержавшись, чихнул. Из портсигара взметнулось облако красноватой пыли. Друзья, не сговариваясь, кинулись прочь из каюты, сбивая стулья, налетая на стены и друг на друга – глаза у всех троих были плотно зажмурены.
– Поняли, каково это? – с мстительным удовлетворением поинтересовался Белых, когда все трое, сияя красными физиономиями, как стоп-сигналами, устроились на ветерке, на вертолетной площадке. Адская смесь не попала в глаза, но кожа чесалась дико, слизистые носа невыносимо свербели, вынуждая то и дело разражаться оглушительными чихами. – Я полсуток на стену лез, глаза промывал – ни хрена не помогает!
– А почему вы его не повязали? – спросил Андрей. – Сразу, как только взяли?
– Что, так и вести по городу, связанным? Мы Блэксторма расспросили про Фибиха, так он, сука, даже запираться не стал: знаю, все скажу, только на словах объяснить не смогу, лучше проведу. Я и поверил – в старом городе такой лабиринт, черт ногу сломит! Веду его аккуратненько, под ручку, с другой стороны Змей – в бок наглу ствол упер, чтобы не дергался. Так до места и дошли. Осмотрелись, заныкались в переулке. Выждали момент. Вий Блэксторма держал, пока мы с мичманом на пару сработали. Делов-то на рыбью ногу… В доме, кроме Фибиха, был капрал морской пехоты, его мигом успокоили. Вернулись в переулочек. С отходом проблем не предвиделось, дворами добраться до базы – раз плюнуть, дело, считай, сделано. Тут-то я и лоханулся! Стал я Фибиха перепаковывать, чтобы своими ногами шел, отвлекся – тут этот гад-репортер пыль свою мне в рожу и кинул! Боль адская, я отшатнулся, Ваньку Калянджи с ног сбил. Он молодчина, не растерялся, Фибиха к земле придавил, за горло держит. Змей – он на стреме стоял, в конце переулка, – прибегает, ствол наготове. А все, поздно, Блэксторм, мать его, уже ноги сделал. Ну, мужики меня к берегу, где "Скиммер" заныкан. Карелу по радио скомандовали – бросай все, хватай Фро и туда же. Через два часа были уже на "Улиссе", а я до вечера волком выл, так жгло!
Велесов едва сдержал очередной чих.
– Тебя подвели стереотипы. Привык думать: ежели западный журналист – то непременно какая-нибудь трусливая либеральная сволочь, которая при малейшей опасности принимается вопить о правах человека и неприкосновенности прессы. А здешние репортеры – волчары еще те. На Западе такие после вьетнамской войны, считай, перевелись. Этот Блэксторм, зуб даю, начинал криминальным хроникером и, как полагается джентльмену, ходит с кастетом в кармане. Такому палец в рот не клади, оттяпает по плечо.
– Где сейчас Фибих, на "Улиссе"? – спросил Андрей.
– На "Алмазе". На крейсере карцер имеется, все честь по чести – запоры, окошко зарешеченное. У двери матрос с револьвером, хрен он оттуда куда денется!
– А дальше что? Так и будут держать в карцере?
– Не знаю, – пожал плечами Белых. – Фибих – их кадр, пусть сами и решают, как у них там принято. По мне, так и возиться незачем. Пулю в затылок, колосник горелый и ржавый к ногам, и все дела. Нет человека – нет проблемы.
– Злой ты, Игореша, негуманный, – укорил спецназовца Велесов. – А ты его спросил, как он дошел до жизни такой? Может, он не предатель вовсе, а страдалец за общечеловеческие ценности? Может, он собирался европейскую цивилизацию спасать от расейского крепостнического варварства?
– А пошел он со своими ценностями! – взвился Белых и оглушительно чихнул. Велесов с Андреем рассмеялись. – Тебе… (апчхи!) легко рассуждать, а вот… (апчхи!) схлопотал бы в рожу этой дряни – не так бы… (апчхи!) запел!
– Я стараниями Фибиха схлопотал пулю в плечо, – ответил Велесов. – Так что имею право на некоторую иронию. А ты терпи, в следующий раз будешь внимательнее… Рэмбо!
II
Пароходофрегат "Владимир".
17 октября 1854 г.
Велесов С. Б., попаданец
Серебристая раскладушка ноутбука смотрелась в кают-компании более чем странно. Ладно бы вокруг была попсовая позолота и завитушки в стиле какого-то там Людовика – на яхтах миллионеров сочетание хай-тека и псевдоампира в порядке вещей. Но интерьеры "Владимира" отличались строгостью, даже аскетичностью: темные дубовые стенные панели, начищенная до солнечного блеска бронза иллюминаторов, простая мебель, кипенно-белые накрахмаленные скатерти. Напротив орехового буфета, в котором поблескивает столовое серебро (на каждом предмете гравировка "Владимиръ"), красуется на высокой подставке модель судовой паровой машины – подарок завода братьев Ренни. Над ней, на переборке, – бронзовая табличка судостроительной верфи: "T. J. Ditchburn & C. J. Mare" в Блекволле, Англия. Рядом большой штурвал с выгравированными по латунному ободу турецкими буквами – трофей, взятый с "Перваз-Бахри", память о победе в первом в истории бое паровых кораблей.
Взоры собравшихся в кают-компании были обращены к большому экрану, висящему над маленьким кабинетным роялем. На экране раскинулась панорама варненской гавани, забитой десятками судов. Громады линкоров, узкие, вытянутые тела гончих морей, фрегатов, пароходные трубы, сплошной частокол мачт. Парусные суда и пароходы стояли борт к борту, от пристаней в несколько рядов. Картинка плавно поворачивалась – камера снимала с высоты в полсотни метров, двигаясь по большой дуге со стороны моря. Мелькнул силуэт старого линейного корабля без мачт – турецкий блокшив, стерегущий рейд.
– Леха, обзор сверху, – скомандовал старший лейтенант Бабенко, придерживая пальцем прутик гарнитуры. Картинка послушно ухнула вниз.
– Все-таки выторговали "Горизонт"? – тихо спросил Андрей, наклонившись к плечу Велесова. – Помню, как Фомич требовал его на сухой путь, целый скандал устроил!
– Ничего, обойдутся гидропланом. Стоит здесь появиться "эмке" – англичане сразу переполошатся. А эту стрекозу поди заметь, особенно на фоне неба!
Картинка наехала на стоящий с краю фрегат. Было хорошо видно, что люди на палубе занимаются своими делами, не обращая внимания на летучего соглядатая.
– Если можно, господа, покажите поближе во-он те… – попросил Истомин. Он прибыл на "Адаманте", сопровождавшем из Севастополя вторую флотилию минных таранов. – Нет-нет, не там, а на траверзе крепостной башни… Кажется, там "Санс-Парейль" – тот, что правее. Да, благодарю вас, так хорошо…
Стеньги линкора спущены, с перекошенных рей свисают неопрятные фестоны парусов. Кургузая труба слабо курится дымком, над палубой гигантскими двускатными палатками натянуты тенты.
– Верно, он, – согласился Бутаков. – А за ним – "Джеймс Уатт", тоже винтовой, систершип нашего знакомого, "Агамемнона". Я его видел в Вулвиче в прошлом году.
Велесов поднял руку. Истомин, который вел совещание, кивнул:
– Похоже, мы пришли вовремя, господа. "Джеймс Уатт" должен состоять в эскадре адмирала Нэйпира, действующей на Балтике, – однако вот он, здесь. Видимо, англичане сразу после бегства в Варну стали стягивать на Черное море дополнительные силы, и прежде всего новейшие паровые корабли линии. Уверен, если поискать, здесь и "Сен-Жан Д′Акр" найдется, и "Дюк оф Веллингтон", его тоже забрали у Нэйпира. Так что не будем строить иллюзий: англичане не помышляют о заключении мира!
– Что ж, тем хуже для них, – усмехнулся Зарин. – Как говорили в дни моей гимназической юности: "Кто не спрятался, я не виноват". Николай Александрович, как дела с готовностью минной дивизии?
Краснопольский встал, одернул китель. Было видно, что он волнуется.
Нехорошо, подумал Сергей, старший лейтенант до сих пор не отошел после катастрофы "Заветного". Хорошо, если просто нервничает, а вдруг потерял веру в себя? Краснопольскому предстоит вести в атаку "минные тараны" – дело это отчаянное, на грани самоубийства, а потому требующее железной выдержки и филигранного расчета. Стоит запаниковать, замешкаться – и все, пиши пропало…