* * *
Обнаружив караван, "Улисс" долго прятался в тумане, не выпуская добычу из цепких лучей локатора. Благо ветер окончательно стих, пароход с тяжело груженным судном на буксире выжимал не больше трех узлов. "Саб Скиммер" на малых оборотах крался на траверзе неприятеля, в восьми кабельтовых, "Улисс" держался далеко за кормой. Когда совсем стемнело, Белых приказал идти на сближение. Предстояло поразить паровой котел из крупнокалиберного пулемета, да так, чтобы вызвать взрыв. А когда команда займется собственным спасением, подошедший "Улисс" положит парочку ядер под корму парусника. После чего можно будет принимать капитуляцию. Для пущего эффекта жертву предполагалось осветить прожектором.
– Дистанция двести десять… двести семь… двести… – негромко считал Вий. – Пора, командир.
Белых поднял переговорник:
– Гринго, начинаем. Дождитесь, когда рванет, – и по плану. Работаем!
"Корд" тяжко загрохотал, отдача качнула катер. Струйка трассеров впилась в кожух чуть выше ватерлинии. Вий поправил прицел и снова надавил на спуск. Лента со звоном поползла в окошко приемника, но Белых ничего не слышал – уши заложило могучим стаккато крупняка. Пули калибра двенадцать и семь вгрызались в колесный кожух, вверх, в стороны летели щепки, высверки срикошетивших трассеров, и вдруг по ушам ударил пронзительный змеиный шип. Пароход озарила тусклая вспышка, грохнуло, цель затянуло облако пара, подсвеченное изнутри оранжевым.
– Прекратить огонь!
"Корд" замолк, но мир вокруг оставался немым – словно уши были заткнуты ватными тампонами. Потянулись долгие, беззвучные секунды, и вдруг из темноты вырвался узкий слепяще-белый луч, уперся в высокую корму парусного судна. Белых поднял дюралевый цилиндрик, дернул шнур, и над гибнущим пароходом повисла мертвенно-белая люстра осветительной ракеты, добавляя в мизансцену мистической жути.
* * *
– Значит, англичане… – сказал Белых. – Выходит, прав ты, дядя Спиро!
Грек самодовольно ухмылялся всеми морщинами.
– А я говорил, кирие! У османов – откуда вапоры? Все в Крым ушли, последний мы забрали!
– Что пароход… – махнул рукой Белых. – Вот транспорт – это да! Я, как узнал, какой у них груз, меня аж пот холодный прошиб. А ежели, когда мы к ним на палубу полезли, нашелся бы настоящий турецкий герой, да и пальнул бы из пистолета в один из бочонков? Рыбам на корм – и то не осталось бы…
Захваченный барк, кроме прочих грузов, вез в Крым шесть сотен пятидесятифунтовых обитых медью бочонков с черным порохом.
– Да уж, – хмыкнул Вий. – Да и мы… я вон тоже дал очередь по палубе, туркам под ноги, чтобы не дергались. А прошило бы до трюма – что тогда?
– Трындец котенку, – согласился Карел. – Это вам не паровой котел, до небес рванет…
– Кстати, о котле… – встрял Тюрморезов. – С корыта аглицкого сколько народу подобрали? Я это к тому, что их куда-то девать надоть!
Англичане так и не сумели спустить шлюпки с пылающего от носа до кормы парохода, и подошедшему "Улиссу" пришлось вылавливать уцелевших из воды.
– Фюнф унд цванцихь… Двадцать пьят меншен, – ответил Лютйоганн. – Фиэр официрен… четире. Дер капитэн тот ист… умирайт.
– Точно, – подтвердил Змей. Он, как знаток языка вероятного противника, вел предварительный допрос. – Двадцать пять рыл, из них три офицера. Капитан в момент взрыва был на мостике, его первым пришибло.
– Обер-машинист… как это по-рюсски… глафни мьехарик. Эр загт… сказаль – дер дампфер "Шпиттфойер" фюнф канонен хат… пьят канонен иметь.
– Вооруженный пароход "Спитфайр", – привычно перевел Карел. – Пять орудий, сто сорок индикаторных сил. Мы подобрали старшего механика, он все и выложил. Звать Джозеф Чарчер. Говорит, конвоировали турецкий барк с генераль карго для экспедиционных сил в Крыму. Правильно мы угадали: они, хитрозадые, прямо к Евпатории идти побоялись, решили спуститься на юг вдоль побережья. Вот и дохитрились! А пошли бы напрямки – глядишь, и пронесло бы.
– Я так думаю, англичан отпускать неможно, – произнес казак. – Это вам не турка-каботажник, это враг настоящий, густопсовый. Особливо которые офицера́. Таких посадишь в трюм – оне стенку проковыряют, часового пришибут, да и сбегут! Я что предлагаю: оттащим турецкое корыто буксиром к Аккерману, а то у нас на него команды не хватит. А англичан пока подержим в канатном ящике. Мои молодцы их не упустят. Сдадим – и снова в море, османа ловить!
Капитан-лейтенант задумался. В словах Тюрморезова был резон: они уже недосчитались двух десятков человек, отряженных в призовые команды. К тому же никто на "Улиссе", даже дядя Спиро, не имел опыта управления таким большим парусником, а прибегать к помощи турок, даже и приставив к ним надзирателей, Белых не хотел. Рискованно.
– Зря вы их из моря вынули, вот что, – продолжал подъесаул. – Потопли бы – вот и ладно, и нам забот, и им маеты меньше. В неволе – рази ж это жисть?
– Капитан… – негромко сказал Карел. – А может, их… того? Наглов, я имею в виду… Женевских конвенций мы не подписывали, да и нет их тут еще. Чего с ними валандаться? Скажем, что так и было…
– Охренел? – опешил Белых. – Ты что, хочешь, чтоб нас повсюду ославили как палачей и военных преступников? Это тебе не Сирия и не Донбасс, тут по правилам воюют, а не по понятиям!
Два года назад Карел взял отпуск "по семейным обстоятельствам" и семь месяцев провел в одном из добровольческих подразделений на юго-востоке Украины. Да и в Сирии успел отметиться – группа Белых осуществляла там прикрытие саперов, разминировавших Пальмиру.
– А кто узнает-то? – нехорошо сощурился главстаршина. – До берега никто не доплыл, все тут. Скажем – потонули вместе с пароходом.
– Не выйдет, – с сожалением покачал головой Вий. – Нет, я вообще-то не против, а только наши же и раззвонят. Я не про казачков, те кремни, – поправился он, поймав возмущенный взгляд подъесаула. – А вот греки и волонтеры – те точно не удержатся. Нам оно надо?
– Ладно, пока их в канатный ящик, а завтра решим, – вынес вердикт Белых. – Да смотрите, чтоб офицеров отдельно, и обыщите хорошенько всех! А ты, дядя, ставь караулы. Сам сказал, что станишники англичан не упустят, никто тя за язык не тянул.
– Слово дадено – что пуля стреляна, – кивнул казак. – Не боись, Иваныч, все сделаем. От Тюрморезова ишо не одна лярва не уходила!
– А этого стармеха давайте сюда, – скомандовал Белых. – И позовите Фро… то есть Ефросинью Георгиевну. Зря, что ли, ее переводчиком зачислили? Расспросим англичанина по всей форме. А ты вытаскивай ручку и блокнот, – велел он Карелу. – Будешь протокол допроса вести, раз такой умный…
– Может, сразу пассатижи? – осклабился главстаршина. – Чтобы, значит, разговорить?
– А-атставить пререкания! – взревел капитан-лейтенант. – Шагом марш – испа-а-алнять!
II
Из дневника Велесова С. Б.
"4 октября. Я надолго забросил дневник. Ранение, Альма, знакомство с Великим князем, блокада Евпатории, подготовка кораблей, минные дела… В общем, обязуюсь когда-нибудь заполнить пропущенные страницы, а пока – к делам текущим.
Союзники носа не кажут с плацдарма. Я ждал, что дня через два-три после альминской ретирады они предпримут новую попытку. Но вместо этого они принялись возводить полевые реданы, рыть траншеи, оборудовать батареи. Ну и кто кого, спрашивается, будет осаждать?
И ведь не могут не понимать, что ничего путного из этого не получится! Севастополь в течение всей осады имел сухопутную связь с внешним миром, получал, хоть и скупо, продовольствие, огнеприпасы, даже подкрепления. Здесь же – глухой мешок: на море пиратствуют севастопольские фрегаты, на суше плацдарм охвачен казачьими разъездами, а на ближних высотах русские возводят люнеты. Накапливают силы, подвозят стройматериалы, шанцевый инструмент, артиллерию. Над плацдармом сутки напролет висит "Горизонт", то и дело в гости наведывается гидроплан из Качи. Авиаторы не ограничиваются разведкой – то ящик стрелок вывалят на ряды палаток, то забросают зажигалками обозные телеги. Мелочь, комариные укусы – но и они способны довести до бешенства или, наоборот, подавить волю к сопротивлению.
5 октября. А мы-то гадали, почему французы сидят тише воды ниже травы! Ларчик просто открывался: оказывается, они остались без главнокомандующего! Маршал Сент-Арно, страдавший, как и в нашей реальности, раком в последней стадии, скончался.
Мы узнали об этом практически из первоисточника: спецназовцы, отправленные на плацдарм для сбора сведений о моем добром друге Фибихе, приволокли с собой ни много ни мало адъютанта бригадного генерала Лумеля. Все прошло тихо, без стрельбы и поножовщины: в темноте высадились на берег с надувной лодки, преодолели лабиринты из штабелей досок, бочек, тюков, обозных повозок, зарядных ящиков и бог знает еще какого барахла. Редкие караулы, следившие за порядком в лагере, не представляли для матерых диверсантов помехи. У первой же палатки они прихватили одинокого су-лейтенанта. Беднягу затащили под телегу и наскоро допросили. Французик, перепуганный появлением таких страшилищ (спецназовцы были в полном боевом обвесе, в маскирующей раскраске), и не подумал запираться. При нем нашлись письма, написанные генералом жене, отданные адъютанту для отправки на родину. Но не склалось: письма вместо супруги генерала прочитали в штабе князя Меньшикова.
"Маршал Сент-Арно покинул нас! Он был в кризисе, и хотя вчера вечером он выглядел немного бодрее, врач уже не надеялся на улучшение. И вот – ужасный итог! Увы, жестокое обострение недуга совпало с невиданным в карьере маршала фиаско – да еще и в ходе самой грандиозной из его военных кампаний! Что касается меня, того, кто особенно его любил, то переношу это слишком болезненно…"