- Ах да, очень важно, - проговорил Джек. - Луй - дальновидный малый. Заслуживает всего, что о нём говорят. Между двумя войнами придумал, как ему выиграть следующую: обрушить английскую денежную систему. Отличный план. Нужен исполнитель. Тут подворачиваюсь я. Я знаю Лондон. Кумекаю насчёт металлов и чеканки монет. Есть организаторский опыт по Бонанце, Каиру и всему такому. Вот только светского лоску нет, да и верить мне сложно. Как восполнить мои изъяны, чтобы использовать достоинства? Де Жекс. Родовитости - хоть отбавляй. Сумеет втереться в любую гостиную - а я тут как раз не силён. Видел, и не единожды, как я чудил из-за некой Элизы - да, доктор Уотерхауз, я называю её имя вслух, - и понимает, что это крюк, которым меня легко зацепить. Гадюка-судьба подстроила так, что Элиза вышла за молодого герцога д’Аркашона, рожала ему детей и половину времени проводила среди французской знати, имеющей привычку запросто убивать родителей, братьев и прочих родственников. Отравить её де Жексу было бы проще, чем волосок из носа вырвать. На том и сговорились: я еду в Лондон рушить хвалёный фунт стерлингов под приглядом несносного де Жекса, а Элизу оставляют в покое.
Как всё изменилось за двадцать лет! Война окончена, друзья мои, и Франция одержала верх. Хотя Англия получила кое-какие обглодки, не обольщайтесь - на испанском троне сидит Бурбон. Луй не прочь посадить на британский трон Джеми-скитальца, но ему это вовсе не так важно, как было в 1701-м заполучить Испанскую империю! То, над чем я трудился - подрыв денежной системы, - приняло новую форму. Раньше целью было сгубить заморскую торговлю - единственное средство финансирования войны. Теперь цель помельче: разжечь скандал, настроить дельцов из Сити против вигов. Не надо кроить возмущённую мину, Айк, вы отлично знали, чем я занимаюсь. Сейчас я в силах это осуществить, или буду в силах, когда Болингброк назначит испытание ковчега. Стану ли? Предам ли я свою страну Франции? Возможно. Англия много сделала, чтобы заслужить мою ненависть. Есть ли у меня сильный мотив? Уже нет. Элиза овдовела. Её французские дети выросли и делят своё время между Парижем и Аркашоном. Её немецкий мальчик всегда при ней. Она уже два года не ступала на французскую землю. В итоге теперь де Жексу куда труднее её убить - и будет ещё труднее, если я с ним покончу.
- Всё это к тому, что вы о чём-то намерены нас попросить? - предположил Даниель.
- Я хочу одного - достойно удалиться от мирских дрязг, - сказал Джек. - Но раз уж вы упомянули ферму в Каролине, я не прочь отдать её своим сыновьям. Оставаясь в Лондоне, они будут только влипать в новые переделки.
- О да, - заметил Даниель. - И помыслить нельзя, чтобы в Америке кто-нибудь впутался в неприятности.
- Для своих сыновей я ищу всего лишь других неприятностей, - отвечал Джек. - Здоровых неприятностей на свежем воздухе.
Монмаут-стрит. Тогда же
Толпа приходит в возмущение всякий раз, как полагает, что у неё есть для этого основания.
"Беды, которых можно справедливо ожидать от правительства вигов", анон., приписывается Бернарду Мандевиллю, 1714.
В конюшне Лестер-хауз Иоганн и Каролина взяли двух серых коней: непримечательных, в простой сбруе. Бок о бок они выехали на Монмаут-стрит. Каролина сидела по-мужски; это облегчалось тем, что на ней были штаны. Волосы её скрывал белый мужской парик, а на боку даже висела шпага. Иоганн был одет так же, но вооружён длинной старой рапирой, которую носил с тех пор, как неизвестные стали покушаться на жизнь близких ему людей. Вместе они должны были выглядеть как два молодых джентльмена на прогулке.
Каролина часто оглядывалась на Лестер-филдс. Иоганн посоветовал ей этого не делать, но лица королевской крови не любят следовать столь приземлённым рекомендациям. Она была совершенно уверена, что за ними едет человек на вороном коне. Однако Монмаут-стрит всё время изгибалась влево, поэтому принцесса то и дело теряла всадника из виду. По той же причине они видели лишь небольшой отрезок пути и постоянно натыкались на всё новые препятствия.
- Составляя план, я не знал, когда его придётся осуществлять, - сказал Иоганн, - и не принял в расчёт Висельный день.
- Он ведь только в пятницу? - спросила Каролина. Был вечер среды.
- Да, - отвечал Иоганн. - Я ждал толп к завтрашнему ввечеру, никак не к сегодняшнему.
Он не договорил. Чуть впереди в Монмаут-стрит, как притоки в реку, впадали ещё две улочки, образуя короткий, но очень широкий проезд, ведущий к Брод-Сент-Джайлс - не площади и не улице, а своего рода отстойнику, в который втекали Хай-Холборн (справа) и Оксфорд-стрит (слева, в направлении Тайберн- кросс). От Иоганна и Каролины Брод-Сент-Джайлс закрывало длинное невысокое здание, воздвигнутое прямо посередь дороги, словно песчаная отмель поперёк устья реки. Оно было кирпичное снизу, дощатое наверху, под выщербленной черепичной крышей, и такое невзрачное, что издали многие приняли бы его за конюшню. Однако для конюшни у него было слишком много печных труб, и все они кренились, как престарелые плакальщики на ветру. Со стороны, обращённой к Иоганну и Каролине, вдоль всего фасада тянулся дворик, на который выходила веранда. Здесь на скамьях сиротливо жались несколько стариков с белыми волосами и серыми лицами. Это была богадельня, где никчемных прихожан, оставшихся под старость без средств и без семьи, временно складировали до переселения на ближайшее кладбище. По какой-то причине её выстроили на перекрёстке, так что людям и каретам приходилось огибать богадельню.
В обычное время за невозможность увидеть Брод-Сент-Джайлс следовало возблагодарить Бога. Как часть Большого Лондона она, безусловно, имела свою историю и законное право на существование, но как магистраль, соединяющая Тайберн с центральной частью города, не выдерживала никакой критики. Позже в трущобах к северу от неё взорвут несколько бочонков пороха, Хай- Холборн и Оксфорд-стрит свяжет прямая дорога, а Брод-Сент-Джайлс превратится в заболоченную старицу; в то время, когда Иоганн с Каролиной к ней подъезжали, упомянутые благие переменны были ещё делом будущего.
Сейчас невозможность видеть, что творится впереди, грозила опасностью. Народа вокруг было гораздо больше обычного. Толпа - по большей части кочевые трибы молодых людей, - подпряженная богадельней, закручивалась в водовороты перед её оградой. Молодые люди никуда не направлялись и никакой явной цели не преследовали, если не считать целью поиск неприятностей на свою и на чужую голову. Некоторые уже смотрели на Иоганна и Каролину и указывали пальцами.
- Почему столько народа - из-за Висельного дня?
- Слишком рано. О, если бы мы спросили кого-нибудь, зачем он здесь, он бы ответил, что пришёл смотреть повешение.
- Но поверить ему было бы глупо, - сказала Каролина. - Ты думаешь, это то, о чём предупреждал нас доктор Уотерхауз?
- Да. И виги, и тори используют повешение как предлог, чтобы вывести сочувствующих, как их ни называй…
- Ополчение?
- Может быть, чуть хуже ополчения и чуть лучше толпы. Не знаю. Так или иначе, они на улицах и готовятся жечь костры.
- Уже жгут, - заметила Каролина.
Они подъехали к тому месту, где, перед самым двором богадельни, улица расширялась. Справа пылал костёр. Его только что зажгли, и пламя сразу взметнулось ввысь; в столбе дыма кружили тлеющие листья и веточки. Костёр горел посередине Брод-Сент-Джайлс, имевшей здесь ширину в добрых сто футов.
- Держу пари, что это место сбора той или иной партии. - Иоганн привстал на стременах и обвёл взглядом улицу. И впрямь, многие потянулись к костру; некоторые осознанно, другие - следуя некоему стадному инстинкту. - Нам это только на руку. Смотрите, там, справа, толпа редеет - мы легко проедем на Хай-Холборн.
Он резко поворотил коня вправо. Каролина последовала его примеру; однако она невольно обернулась на Монмаут-стрит. Всадник на вороном коне был теперь так близко, что принцесса могла бы его окликнуть. Он ничуть не таился и даже, напротив, размахивал руками над головой, словно хотел привлечь чьё-то внимание. Достигнув желаемого, он указал на Иоганна и Каролину, затем чиркнул себя пальцем по горлу.
Каролина повернулась так резко, что непривычный парик съехал набок. Поправляя его рукой, принцесса взглянула через площадь - туда, куда смотрел всадник на вороном коне. На крыше богадельни, на самом коньке, держась за трубу, стоял человек. Он повернулся - настолько быстро, насколько это можно было сделать, не упав с крыши, и поглядел через Брод-Сент-Джайлс в одну из боковых улочек.
- Чарльз! Не отставай! - крикнул Иоганн. (Каролина должна была оставаться Чарльзом, покуда она в штанах.)
Он опередил её примерно на два корпуса, и "Чарльз" не мог откликнуться, не выдав всем на расстоянии слышимости свой пол. Она пропустила вереницу мальчишек и заторопилась за Иоганном в надежде поравняться с ним и рассказать, что видела. Однако, едва расстояние между ними сократилось вдвое, Иоганн пришпорил коня и поскакал в направлении Сити.
Каролина уже видела недостатки плана. Он казался беспроигрышно простым. Элиза надевает парик, в котором её издали можно будет принять за Каролину, садится в лучшую карету, какая у неё есть, и мчит на юг вдоль Лестер-филдс на виду у всех соглядатаев. Она едет мимо дома сэра Исаака Ньютона и дальше на запад в направлении Сент-Джеймс-сквер, как если бы стремилась попасть во дворец герцога Мальборо. Именно этого тори с их подозрительным складом ума ждали бы от принцессы Каролины; Мальборо ещё не вернулся в Англию, но вовсю отделывал особняк, давая понять, что второе пришествие не за горами. С Ганноверами его связывали давние узы, и принцесса могла бы укрыться в герцогском особняке, зная, что ни толпа, ни ополчение, ни партия не посмеют её там тронуть.