- То же самое можно сказать о здешней таверне, - объявил Партри, распахивая дверь. Оттуда хлынул неожиданный свет и волна помоечного смрада.
- Вы хотите сказать, что на самом деле ужас внушают нам люди, заточённые в Ньюгейт, - произнёс Исаак.
- Бывал ли "Чёрный пёс" так освещён за всю свою историю? - спросил Даниель, входя в дверь. Ибо свечей здесь было не меньше, чем вшей на лестнице - и не из ситового тростника, а настоящих, восковых. Даже обеденная зала виконта Болингброка сияла сегодня не так ярко. Таверна не изобиловала мебелью - здесь либо стояли, либо лежали на полу. Имелась, правда, стойка - бруствер между узниками и джином; на ней-то и выстроился частокол свеч. Шон Партри направился к стойке. Даниель помедлил на середине помещения, чтобы оглядеться. Его глаза ещё не совсем привыкли к свету, но он уже видел, что больше никого здесь нет.
- Где?… - начал он.
- Сколько, ради всего святого, вы издержали на свечи? - вопросил Исаак. - Состояние! Вы обезумели?
- Дни моих безумств давно миновали. - Партри повернулся к стойке, превратившись в тень, рассекшую сноп света. - Не тревожьтесь, я заплатил за свечи из своего кармана. Когда мы покончим с делом, я раздам их узникам, которые по бедности не могут купить даже огарков и забыли, что такое свет.
- Вы слишком в себе уверены, - сказал Исаак. Теперь они с Даниелем стояли плечом к плечу, лицом к Партри; жар свечей обдавал их, как летнее солнце. - Мы ничего вам не заплатим, пока не получим искомого. Где узник?
- Узника нет, - отвечал Партри, - и не было. Я с самого начала вам лгал. Всё, что вы услышите сегодня о местопребывании Джека Шафто, вы услышите не от несуществующего узника, а от меня.
- Зачем вы нам лгали? - спросил Исаак.
- Чтобы добиться встречи на нейтральной территории. - Партри топнул ногой по каменному полу. - Здесь я могу изложить свои сведения без опаски.
- И что за сведения наконец? - потребовал Исаак.
- Что я - Джек Шафто, - сказал Джек Шафто. - Он же Джек-Монетчик, он же Ртуть, а равно обладатель множества других прозвищ и титулов. И что я готов окончить свою карьеру сегодня, если только мы сойдёмся в условиях.
Голден-сквер. Тогда же
Если цель званого вечера - свести интересных людей и поставить перед ними превосходные еду и вино, то приём у виконта Болингброка был событием года. Некоторые посетовали бы, что среди гостей слишком много вигов; что ж, Болингброк со вчерашнего дня олицетворял всю партию тори и не нуждался в свите. С другой стороны, если цель светского раута - увлекательная застольная беседа, то Эпоха Просвещения ещё не видела такого провала. Роберт Уолпол даже мурлыкал себе под нос, чтобы заполнить тишину. За столом сидели двенадцать человек; лишь двое из них - Болингброк и Равенскар - были облечены властью вести переговоры. Однако обоим, судя по всему, нравилось есть и пить в гробовом молчании. Время от времени кто-нибудь из вигов помоложе обращался к соседям с репликой; разговор несколько мгновений тлел и дымился, как искра, упавшая в мох, пока Болингброк или Равенскар не заливали его словами: "Передайте соль". Перемены следовали одна за другой, поскольку у гостей не было других занятий, кроме как жевать и глотать. Лишь после пудинга Болингброк удосужился начать гамбит.
- Милорд, - обратился он к Роджеру. - Я уже сто лет не был на заседаниях доброго старого Королевского общества. Есть ли здесь другие его члены?
Он оглядел сидящих. У него были близкопосаженные глаза и острый длинный нос: внешность скорее хищного зверя, нежели человека. Однако дурнота его вызывала не насмешку, а страх. Рот маленький, поджатый - так ведь и ружейное дуло не очень велико. Болингброк однажды совершил вылазку в мир моды, явившись к королеве в чрезмерно простом и маленьком парике, за что был спрошен ею, не собирается ли он для следующего визита к государыне надеть ночной колпак. Сегодняшний его парик не вызвал бы таких нареканий; белые локоны, ниспадавшие с плеч, доходили до середины туловища. Белый галстук, много раз обмотанный вокруг шеи, напоминал бандаж. Галстук и парик придавали голове сходство с тщательно упакованным страусиным яйцом. Сейчас она повернулось влево, затем вправо, к маркизу Равенскару, сидевшему по правую руку от хозяина.
- О нет, милорд, - отвечал Равенскар. - Только мы с вами.
- Вигов нового поколения не влечёт натурфилософия, - заметил Болингброк.
- Их не влечёт Королевское общество, - поправил Роджер. - Что они изучают помимо политики и красоток, мне неизвестно.
Осторожный смех, более всего от облегчения, что разговор наконец завязывается.
- Милорд Равенскар пытается воскресить сплетню, будто я знаю о красотках столько же, сколько сэр Исаак о гравитации.
- Воистину, подобно гравитации прекрасный пол вечно притягивает нас всех.
- Однако вы переводите разговор на другую, пусть и увлекательнейшую тему, - сказал Болингброк. - Разве Королевское общество - не самый выдающийся салон для бесед о натурфилософии? Как можно уверять, будто жаждешь познаний, и не стремиться в него вступить? Или оно угасает? Мне неоткуда узнать - я уже сто лет не был на заседаниях. Такая жалость.
- Сейчас мы отодвинули стулья, отбросили салфетки и поглаживаем живот, - заметил Роджер. - Значит ли это, что ваш званый вечер угасает?
Болингброк поднял голубые глаза к потолку, изображая глубокую задумчивость, затем проговорил:
- Понимаю. Вы хотите сказать, что в первые десятилетия Королевское общество жадно поглощало знания и теперь отдыхает, чтобы их переварить.
- Примерно так.
- А разве добытое не следует оберегать?
- В ваших словах слышится двойной смысл, милорд.
- О, не усложняйте. Я говорю о сэре Исааке и лживых притязаниях бесславного ганноверского плагиатора, барона фон как его там…
- Все ганноверцы, каких я встречал, были безупречно честны, - флегматично обронил Роджер.
- Очевидно, вы не знакомы с супругой Георга-Людвига!
- Никто не может свести с ней знакомство, покуда она заточена в замке, милорд.
- Ах да. Скажите, это тот же замок, в котором принцесса Каролина якобы вынуждена была укрыться после того, как вообразила, что её преследуют гашишины?
- Мне такого не рассказывали, милорд, а если рассказывали, я не стал слушать.
- Мне рассказали, и я выслушал, но не поверил. Я подозреваю, что принцесса где-то ещё.
- Я представления не имею, где она, милорд. Однако возвращаясь к Королевскому обществу…
- Да. Вернёмся к нему. И впрямь, кто упрекнёт сэра Исаака?
- Упрекнёт за что, милорд?
- За то, что он отложил натурфилософские штудии, дабы оборонять своё наследие от посягательств немца.
- Вы ставите меня в неловкое положение, милорд: мне кажется, будто мы снова в палате лордов, обсуждаем билль. Однако я отвечу на вопрос, который вы не задали, и скажу, что если нынешние молодые люди не вступают в Королевское общество, то объяснить это можно так: слушать тирады Ньютона против Лейбница, читать документы, уличающие Лейбница, заседать в комитетах, трибуналах и звёздных палатах, ставящих своей целью заочно осудить Лейбница, им скучно.
- Фон Лейбниц. Спасибо, что напомнили. Как бы мы разбирались со всеми этим ужасными немецкими фамилиями, если бы не виги, которые так хорошо их знают?
- Трудно освоить немецкий язык, когда со всех сторон слышишь французский, - промолвил Равенскар. Шутка была встречена тишиной, в которой мешались ужас и восхищение.
Болингброк побагровел, затем от души хохотнул.
- Милорд, - выпалил он, - взгляните на наших сотрапезников. Случалось ли вам видеть более деревянные фигуры?
- Только на шахматной доске.
- А всё потому, что мы заговорили о натурфилософии - веерный способ убить любую беседу.
- Напротив, милорд, мы с вами беседуем замечательно.
- Тем не менее другие гости скучают. Для того-то и есть гостиные, курительные и прочие комнаты, где можно предаваться учёным беседам, не вгоняя в тоску остальных.
- Если это тактический ход с целью угостить меня портвейном, то надо ли идти на столь сложные ухищрения?
- Но где мы будем его пить? - спросил Болингброк.
- Не смею советовать, милорд, поскольку это ваш дом.
- Воистину. И я предлагаю: пусть те, кому безразлична натурфилософия, угостятся портвейном в моей гостиной, мы же с вами, как рьяные ценители наук, поднимемся в обсерваторию тремя этажами выше, дабы не терзать остальных гостей философскими умствованиями.
- Хозяин дома изрёк своё слово; нам должно повиноваться, - объявил Роджер Комсток, маркиз Равенскар, отодвигая стул; так они с Болингброком и оказались под крышей особняка, перед новейшим отражательным телескопом Ньютона. Однако ещё не совсем стемнело, звёзды не показались, и статс-секретарь её величества вынужден был направить телескоп на земные цели. Лёгкость, с которой он это сделал, навела Роджера на мысль, что ему не впервой подглядывать таким образом за соседями.
- Видимость сегодня превосходная, - заметил Болингброк, - поскольку день тёплый, и мало где топили камины.
- Портвейн отличнейший, - отозвался Роджер. Виконт собственноручно принёс в обсерваторию бутылку - самый тяжёлый труд, какой слуги позволили бы ему выполнить.
- Трофей политической войны, Роджер. Мы все алчем таких трофеев, не правда ли?
- Роль политика была бы слишком тягостна, - согласился Роджер, - если бы не вознаграждалась сверх узких рамок дозволенного.