И до сих пор на могиле той искры сыплются, и глухой стон расходится ветром по всему полю, чтоб пастухи…
ЧЕТ
Как всегда, был дерзок и спокоен,
И не знал ни ужаса, ни злости,
Смерть пришла - и предложил ей воин
Поиграть в изломанные кости.
- Итак, господин Вером, теперь вы знаете, кто мы. Когда мы придем к вам в следующий раз, вы должны будете прочесть над нами это Слово. Но помните - мы будем пытаться убить вас. Насовсем. И - я не хочу вас обманывать - скорее всего, мы это сделаем.
- Вы самоуверенны, молодой человек…
- К сожалению, нет. Знаки плохо держат Верхних. И единственная ваша возможность - успеть сказать Слово. Простите, господин Вером, единственная НАША возможность. Общая.
Варк меня забери… Впрочем, именно об этом речь. Вы знаете - я, Арельо Вером, убивал людей, но не обманывал их. И вы предлагаете мне поистине королевскую охоту - дичь и охотник меняются местами, и пусть время подскажет ответ! Я согласен. Где деньги?
- Вот.
- Тогда по рукам, господа с той стороны!
Рука его оказалась неожиданно сильной даже для варка…
НЕЧЕТ
- Хозяин! Не слишком ли много выпивки для одного человека?
- О ком вы, сотник?
- Вон о том типе в зеленом камзоле. Похоже, он сливает выпитое в ножны…
- Это не лучший способ самоубийства, сотник. Обидьте лучше меня - и я прощу вас за хорошие чаевые. Но обидеть господина Арельо…
- Кого?
- Вы, я вижу, человек новый… Как вы выразились - тип в зеленом камзоле?.. Господин Арельо, сотник, - это господин Арельо. Пьяным его не видел никто - как, впрочем, и трезвым. А сегодня он явно при деньгах, но небольших: иначе взял бы настойку Красного корня.
Профессионализм хозяина изумил любопытного сотника, вплоть до появления на свет двух золотых, рассеявших в трактирщике последние облачка сомнений. И он придвинулся поближе.
- Вы знаете, господин офицер, если намечается дело, где можно сломать шею или получить большие деньги - там всегда оказывается господин Арельо. Причем все вокруг ломают шеи, а господин Арельо получает деньги! Но они редко залеживаются у Арельо Верома!..
А дуэли! Тут года два назад новонабранные мальчики Толстого Траха спьяну обозвали его варком; так он сказал им, что против варков ничего не имеет, а вот пить в таком возрасте крайне вредно - и через минуту все пиво уже выливалось из распоротых животов. Говорят, ребята с тех пор бросили пить…
Сотник кинул хозяину еще одну монету и направился к худощавому мужчине в вытертом камзоле зеленого бархата, под которым наметанный глаз сразу угадывал кольчугу. У ног его примостился сонный бродячий певец, видимо, в ожидании подачки.
- Господин Вером?
- Да. Чем обязан?..
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. БОЛЬШОЙ НЕЧЕТ
…Изгибом клинка полыхая в ночи,
Затравленный месяц кричит.
Во тьме - ни звезды, и в домах - ни свечи,
И в скважины вбиты ключи.В домах - ни свечи, и в душе - ни луча,
И сердце забыло науку прощать,
И врезана в руку ножом палача
Браслетов последних печать.
Пятиструнный лей звенел под опытными пальцами, и спустившийся вечер присел рядом, рядом с сухопарым костистым мужчиной, привалившимся к массивному валуну и блаженно мотающим головой в такт нервным ударам. Левая рука легко скользила по изношенному, некогда лакированному грифу; и ветер тоже качнул встрепанной листвой, спугивая примолкших птиц - не звучали здесь чужие песни, ни теперь, ни ранее, когда он, ветер, был еще юным и теплым, совсем-совсем теплым, а люди… Люди, пожалуй, были такими же. Только песен не пели люди, молчали, хмурились, не такое тут место…
- Кончай ныть, Гро, - громко бросил кучерявый молодчик, обладатель невероятно пышных рукавов и невероятно жиденьких усиков. - Видишь, дамы наши раскисли, сейчас растекутся по лежбищу - и не с кем будет мне завести незамысловатую беседу!..
- Пусть поет, - вступилась за безразличного Гро одна из упомянутых дам, принявшая реплику кучерявого близко к сердцу, что весьма затруднялось чрезмерным вздутием ее провинциального бюста.
- У местных через три слова - похабщина, а тут городское, неоплеванное… Так что, Слюнь, жуй да помалкивай, а то я тебе дам больше, чем мечтал ты в сопливом детстве…
Ее тощая подружка, проигрывавшая защитнице и в комплекции, и в красноречии, ограничилась запусканием в перепуганного Слюня кривой обглоданной кости из слезящегося окорока.
Кость описала широкую дугу, и вечер еле успел увернуться. "Пой, парень, пой!" - шептал вечер, и изрезанные пальцы вновь тронули дрожащие струны…
Забывшие меру добра или зла,
Мы больше не пишем баллад.
Покрыла и души, и мозг, и тела
Костров отгоревших зола.В золе - ни угля, и в душе - ни луча,
И сердце забыло науку прощать,
И совесть шипит на углях, как моча,
Струясь между крыльев плаща.
- А я-то думала! - скривилась толстуха. - Надеялась, мол, мальчики из Города, не эти, козопасы задрипанные… Так нет же, и тут не без ругани!.. - и слезы, большие коровьи слезы пропахали ее оттопыренные щеки. Деликатный Слюнь бросился утешать чувствительную даму и, вероятно, преуспел бы в этом, но споткнулся о молчавшего до сих пор лохматого продубленного хмыря, валявшегося в траве и с истинно хмыриным упорством добивавшегося взаимности от давно опустевшей пузатой бутыли. Посуда возмущенно зазвенела на камнях, орущий Слюнь воткнулся носом в предмет своих вожделений, ободрав рожу о самодельную пряжку широкого пояса, или узкой юбки - это как ему, кучерявому Слюню, больше нравится; под аккомпанемент бесстрастного лея и вялые проклятия недвижного хмыря, потерявшего цель в жизни.
- Ненормальные, - подытожила любительница окорока. - Я ж тебе говорила, Нола, разве приличные мальчики полезут в Сай, в дерьме окаменевшем копаться? Это только идиот Су туда лазит, - так с него взятки гладки, у него в башке вороны накаркали, а ты туда же - пошли, пошли, мол, в чужой руке всегда толще…
Малость проветрившийся хмырь - правда, самую малость - неожиданно сел, заношенная обтерханная хламида распахнулась на узкой, безволосой груди, и толстуха качнулась вперед, окончательно придавив счастливо сопящего Слюня.
- У-дав, - по слогам прочитала она открывшуюся татуировку. Валяный…
- Вяленый, - поправил ее хмырь, протягивая куриную трехпалую лапу. Очень приятно.
Слюнь выкарабкался из-под завала, и усики его подпрыгивали от удовольствия. - Ты, Удав, девочек не пугай, а то от имени твоего погода портится!..
- Как - от имени? - толстуха медленно оправлялась от потрясения. - От клички…
- От имени, от имени, - радостно заржал Слюнь. - А кличка у него другая, она сзади написана, не на груди. И ниже.
- Показать? - равнодушно осведомился Удав.
Мнения разделились, и собравшийся было уходить вечер прошелся между спорящими, коснулся шершавых рубцов татуировки, растрепал крашеные волосы женщин и вернулся к глядящему перед собой Гро, тихонько подпевая и постукивая ветками качающихся деревьев.
…Подставить скулу под удар сапогом,
Прощать закадычных врагов.
Смиренье, как море, в нем нет берегов
Мы вышли на берег другой.В душе - темнота, и в конце - темнота,
И больше не надо прощать ни черта,
И истина эта мудра и проста,
Как вспышка ножа у хребта.
- Ладно, Удав, пошли вещи носить, - буркнул, наконец, Слюнь, огорченно косясь на безбрежные Нолины прелести. - А то Варк заявится, опять характер станет показывать…
Незаметным молниеносным броском Удав уцепил кучерявого за отвороты блузы, и оторопевший Слюнь затрепыхался в неласковых объятиях трехпалого.
- Брыли подбери, - зашипел ощерившийся Удав, методично потряхивая хрипящего парня. - А то из-за языка твоего поганого все землю жрать будем, я на Верома за треп твой не полезу, ты его в лицо назови, и погляжу я…
- Правильно, Вяленый, верно жизнь понимаешь, - ровный насмешливый голос оборвал гневную тираду Удава, и сухощавая гибкая фигура скользнула между валунами, окружавшими компанию. - Потому и взял тебя, на увечье не глядя. А ты, маленький, - запоминай: дважды тебе долг платить. Первым слова оплатишь, за спиной моей сказанные, а второй - за то, что Гро прервал, на песню его наступил. Пошли, мальчики, подставим плечи…
Костлявый Гро ловко набросил ремень своего лея, и ветер побежал за уходящими людьми, подхватывая на лету отголоски тягучей чужой мелодии. Когда приезжие скрылись в сумерках, толстая Нола громко причмокнула губами, и из обступившей развалины рощи вышли двое в широких накидках с капюшонами.
- Ну что, лапа? - тихо спросил подошедший первым.
- Да ерунда, парни, - подняла голову Нола, и голос ее был сух и колюч. - Щенок неопасен, певун их вообще рохля; Удав, конечно, удав, только - вяленый, калека. Вожак - этот да, матерый, его на бабе не купишь…
- Ну и не надо, - накидка распахнулась, и под ней блеснул кольчатый самодельный панцирь. - Матерый, говоришь… Добро, пусть пороются в схронах, а мы пока погуляем. Только про певца ты зря, Нола, плохо ты людей считываешь. Как это он - про вспышку ножа, у хребта-то? Нужная песня, с понятием, даром что городская… Ты певунов пасись, баба, им человека глянуть - что струны перебрать…
- Пошли, Ангмар, - обозвался его молчаливый спутник. - Пошли. Пора, ребята ждут.
Ветки цветущего кизила затеняли веранду и мешали папаше Фолансу разглядеть на просвет янтарный листик крохотной вяленой рыбешки, с хрупкими прожилками белесых косточек. Ее товарки были беспорядочно разбросаны по всему многоногому столу и дожидались своего часа окунуться в пенный прибой густого домашнего пива.