…Нет, не шторм бушует в море,
Пеня гребни волн могучих,
Не обвал в горах грохочет,
Не лавина с перевалов -
То Хозяин Волчьей Стаи
К умирающему другу
Шел сквозь штормы и обвалы,
Чтоб успеть за миг до смерти.Ай, иное -
стань к спине спиною!..Миг предсмертный не растянешь,
Не растянешь, не раздвинешь -
Много ль слов в него вместится,
Много ль взглядов можно сделать?
Слов они не говорили,
Только раз переглянулись,
Только раз сошлись их руки
В каменном рукопожатье.
Миг предсмертный - прах летучий,
Много ль слов для братьев надо?..Ай, иное -
порванной струною!..Взвыл Хозяин Волчьей Стаи -
Дрогнула луна на небе,
Звери спрятались в чащобы,
Побледнел туман проклятый,
За туманом черно-сизым
Вой услышала Зверь-Книга.
Оземь кулаком ударил -
Затряслись седые горы.
Зазвенел меча обломок,
Скорбным стоном отозвался.Ай, иное -
лезвие стальное!..Тут Хозяин Волчьей Стаи
Дело страшное задумал -
Кожу снял с руки у друга,
Ободрал меча обломком
И кровоточащей кожей
Обтянул по рукояти,
Меч, сломавшийся в тумане,
Меч, звенящий от бессилья.
Приросла сырая кожа,
Улыбнулся Волк-Хозяин,
Мертвеца смежились веки.Ай, иное -
прахом все земное!..Как песок, засыплет время
Все, что было, все, что будет,
Кто-то эту песню сложит,
Кто-то эту песню вспомнит.
Где-то меж людьми гуляет
Синего меча обломок
С кожаною рукоятью.
Где-то прячется Зверь-Книга
В переплете из тумана.
Где-то есть такие ноги,
Что пройти туман сумеют,
Где-то есть такие руки,
Что поднять тот меч решатся,
Как поднял его когда-то
Тот, Кто с Молнией Танцует.Ай, иное -
встань передо мною!..
16
Хочу уснуть я сном осенних яблок
и ускользнуть от сутолоки кладбищ.
Хочу уснуть я сном того ребенка,
что все мечтал забросить сердце в море.
Ф. Г. Лорка
ЗДЕСЬ
Бредун замолчал, болезненно морщась.
Инга хотела что-то спросить, но он жестом остановил ее, будто почувствовав сам момент зарождения вопроса.
- Черч, - сказал Бредун, - объясни этой женщине, кто такие Неприкаянные…
Черчек объяснил.
Как мог.
Или как хотел.
- Неприкаянные, - буркнул он, - это Неприкаянные. Вроде этого… Они ходят, куда хотят. А если задерживаются дольше, чем надо - то вокруг них начинаются неприятности. У них и у нас. Потом они уходят - в смысле Неприкаянные уходят - а неприятности остаются. И мы остаемся. Кто - живой, а в основном - дохлые… И расхлебываем всю эту кашу. Потому что они уходят, а возвращаются лишь тогда, когда уже поздно, и закипает новая каша. Поняла?
Инга задумчиво смотрела на усталого Бредуна.
- Тебя когда-нибудь жалели, Бредун? - спросила она, помолчав.
- Спасибо, - невпопад ответил Бредун.
Он тоже помолчал, попытался вновь заговорить, закашлялся - и долго пил из услужливо подсунутого Черчеком кувшина с пивом, морщась и дергая кадыком.
Наконец Бредун поставил кувшин на стол и отдышался.
- Страшно, - тихо и хрипло произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь. - Мне, Бредуну, Неприкаянному, Пыли Восьми Дорог, кого Смерть упрямо обходит девятой дорогой - мне страшно. Потому что сейчас я сделаю то, что не делалось еще никогда.
Я соберу Неприкаянных. Всех - не обещаю, да и никто вам этого не пообещает, но до кого дотянусь - тех соберу.
Я не знаю, чем это грозит.
Но если я не сделаю этого - будет еще хуже.
Это я знаю наверняка.
* * *
…Утром Инга, выйдя во двор, никого там не нашла. После недолгих поисков, обойдя флигель кругом, она обнаружила с тыльной стороны дома - куда до сих пор ни разу не заходила - невысокий холмик с торчащим из него самодельным крестом. А вокруг этого странного захоронения стояли Иоганна, тихий и умытый Йорис, и чуть подвыпивший Черчек с лопатой в руках.
- Чего это вы? - севшим спросонья голосом осведомилась Инга, еще не сообразив, что лучше было бы промолчать или вовсе не приходить сюда.
- Жена моя здесь, - веско ответил Черчек, зачем-то ткнув пальцем наискосок в небо, а не в могилу. - Выкапывать будем. Эх, Вила, Вила…
На вопрос: "Зачем?" старик пробурчал что-то неразборчивое, вроде: "Чую, тело ей сейчас нужно". Инга решила удовлетвориться этим своеобразным ответом. Поняла - надо. И встала рядом с Йорисом, рука которого зажила подозрительно быстро - за одну ночь.
В этой выздоровевшей руке Йорис держал топор весьма зловещего вида.
Хозяин хутора с неуловимой досадой выдернул из уже слегка просевшего холмика неумелый деревянный крест - то ли сам крест раздражал его, то ли необходимость крест выдергивать - и отбросил его в сторону, а Йорис тут же принялся рубить символ распятия на дрова.
- Крест-то ему чем не понравился? - шепнула Инга пригорюнившейся Иоганне.
Та не ответила.
Йорис тем временем успел покончить с крестом и начал таскать сушняк - Инга так и не выяснила, где он умудрялся брать эти сучья и ветки - и, пока лопата Черчека тупо вгрызалась в могильный холм, натаскал его целую гору.
Сначала Инга недоумевала, но потом до нее дошло.
Костер. Погребальный костер.
Минут через пятнадцать-двадцать из-под свежеразрытой земли показался край какой-то ткани - земля уравнивает полотно и дерюгу, превращая ткань во что-то среднее, трудноопределимое. Тут Инге отчетливо представилось синюшное, полуразложившееся лицо, слюнявые желтые клыки и горящие, еще живые, по-мертвому живые глаза - и она поспешно отвернулась. "Как бы Иоганна не разродилась раньше времени, со страху-то", - мелькнуло у Инги в голове, мелькнуло и исчезло. Не чувствовалось здесь страха. Совсем.
Иоганна запела-запричитала по ушедшей, Черчек с Йорисом молча подняли то, что скрывал в себе могильный холм - Инга так и не стала смотреть, как ЭТО выглядит - и бережно опустили тело на приготовленное ложе из мертвого дерева. Там же, в этой горе веток, скрывались и останки самодельного креста.
- Лицом вверх клади, - буркнул старый Черчек. - Давай, давай, Серый, не мнись…
- Не по обычаю, Черч, - заикнулся было Йорис, но старик лишь негромко и страшно зарычал в ответ, и Йорис мгновенно умолк.
Загорелось само - без спичек, без огнива - и Инга даже не стала думать, кто и как разжег костер.
Горело на удивление ярко и светло, без черного смрадного дыма, без вони и копоти. И отпылало быстро, а когда костер уже слабо тлел, налетел вдруг ветер, взвил в небо кучу пепла - и развеял, разнес по округе, дальше, дальше… Одни обугленные головешки да разрытая могила напоминали о случившемся.
Не было слез, щемящей тоски, почти не ощущалось присутствия смерти, той, безносой, с косой в руках - только тихая светлая грусть и понимание, что все это естественно и неизбежно, и нет в этом ничего страшного, и все в конце концов будет хорошо… наверное…
С этим легким чувством отрешенности и вернулась Инга к флигелю.
А к вечеру начали собираться тучи.
И гости.
17
В этом глухом поречье
мы не искали
встречи.
Ф. Г. Лорка
ЗДЕСЬ
Первым появился собственно Бредун, весь день невесть где пропадавший. Явно чем-то довольный, он уселся рядом с Ингой и стал наблюдать за пурпурно-закатным солнцем, медленно опускавшимся в замысловатую вечернюю вязь сплетенных ветвей.
Потом Бредун извлек из-под непонятной хламиды, в которую сегодня вырядился, дорогую сигару, запечатанную в целлофан с яркой надписью, разодрал обертку, подкурил и с удовольствием выпустил огромный клуб крепкого, но вместе с тем ароматного дыма.
Инга отодвинулась в сторонку, а Черчек с уважением посмотрел на быстро сгущавшуюся вокруг Бредуна дымовую завесу.
- Придут… - промурлыкал Бредун, попыхивая импортным куревом. - Эх, трам, тарарам, ходят кони по горам, ходят кони при попоне…
- Эти придут? - осведомилась Инга, стараясь не делать глубоких вдохов. - Неприкаянные? Они что, все вроде тебя?
- Ну не так чтобы вроде… - Бредун неопределенно помахал сигарой в воздухе и чуть не угодил подсевшему к ним Йорису в глаз. Йорис намек понял и тут же исчез.
- Разные мы, дорогая, разные и заразные. Хуже чумы. Есть вроде меня - бродят себе по свету, и не только по этому, да только нет им ни покоя, ни отдыха… много чего нету. Песню, небось, слыхала: "Лучше нету того свету"? Тоже наши люди придумали…
Он снова затянулся.
- А есть и другие. Кармики, например.
- Карлики? - переспросила Инга.
- Да нет… Кармики, говорю. Это когда родился, жил, помер - и нет его. А там, глядишь, через век-другой снова возрождается. То ли самим собой, то ли еще кем. Правда, обычно они облик менять не любят…
- Их что, вызывать можно? Как духов?
Бредун криво усмехнулся.