Акт третий. Антракт с вариациями
Души были сотворены по единственной причине: у
Создателя появилось желание отдавать. Души получили свет,
и не было у них другого побуждения; но когда они с
избытком наполнились, в них возникла новая жажда,
приведшая к прямому противостоянию с Создателем. Души тоже
захотели отдавать. Так впервые было отвергнуто добро
Создателя в мире Эйн-Соф
Введение в Каббалу
Глава пятнадцатая
Есть вещи настолько серьезные, что по их поводу
можно только шутить.
Н. Бор
- Хорош притворяться, - услышал я знакомый голос и получил щелчок по лбу. Как ни странно, он прояснил муть в сознании. Радикально.
Я сидел на диване, в отлично мне знакомой квартире Стаса, в руке у меня был зажат бокал со смесью коньяка и шампанского, в другой - зажженная сигарета, а рядом со мной на диване, на том же продавленном, залитом множеством напитков и прожженном обилием окурков диване - Мом, все в том же экзотическом халате-хламиде, вышитых бисером остроносых тапочках на босу ногу и с длинной-предлинной коричневой сигаретой в зубах. Мом хитро щурился и улыбался, пуская в потолок аккуратные колечки дыма.
С трудом повернув голову в другую сторону, я обнаружил Сарта - вроде бы слегка помолодевшего и совершенно неуместного в панельной малогабаритке. На Сарте болтался бурый балахон, и из широкого рукава выглядывали худые пальцы, цепко обхватившие ножку бокала. Кажется, он предпочитал коньяк в чистом виде. Впрочем, на журнальном столике перед ним выстроилась целая батарея разнокалиберных бутылок, большей частью полупустых. Я с ужасом понял, что мои галлюцинации добрались до тщательно охраняемого бара отсутствующего Стасова папаши.
Сарт потер указательный палец.
- Однако, лоб у вас, молодой человек… - он не закончил фразы и, поставив бокал на столик, принялся стаскивать с себя балахон. Под ним обнаружился весьма щегольский костюм-тройка, темно-серого цвета, "с искрой"; кроме того, на Сарте была белоснежная рубашка, и на шее красовался строгий галстук того же цвета, что и костюм. В таком виде Сарт стал почти неузнаваем.
- Ну вот, мы все в сборе, - довольно заметил Сарт. - Какая у нас будет культурная программа? По типу: спрашивайте - отвечаем, или исповедь на заданную тему? Я, между прочем, тебя спрашиваю, Молодой, - Сарт замолчал и занялся коньяком, время от времени поглядывая на Мома, которого почему-то называл Молодым.
- Ну, это не от меня зависит, - протянул тот, жмурясь сквозь табачный дым. И теперь оба загадочных собеседника смотрели на меня. Надо было говорить. И я заговорил.
Но сначала я поднялся, прошлепал к книжному шкафу и зарылся в него по уши. И когда я вынырнул из створок, то в руке моей был потрепанный томик с терракотовым кентавром на обложке. Кентавр с недоверием разглядывал короткую красную стрелу.
Я нашел нужное место.
"Все презирающий Мом, - вслух прочел я, - Мом-насмешник, бог и сын Ночи, признает ложь единственной основой миропорядка и жизни; и поэтому считает, что всех правдивее тот, который лжет. Отсюда и прозвище "правдивый ложью". Коварные советы Мома были мудры и в то же время гибельны для следующих им".
- В самую точку, молодой человек, - пробормотал Сарт, сделав ударение на слове "человек". - Отвечай, Молодой… Он ведь тебе не верит. И правильно делает. Так что придется… оправдывать выбранное имя.
- Да уж придется, - тихо процедил Мом.
Дверь с гнусавым скрипом приотворилась, но Мом снайперским щелчком послал окурок в образовавшуюся щель. В коридоре кто-то ойкнул, и дверь поспешно прикрыли. Я поморщился.
- Придется, - повторил Мом. - И для начала… Что ты знаешь о Бездне, человек? О Бездне Голодных глаз?
Я пожал плечами. Что мог я знать? Чувствовал - да, догадывался - пожалуй, боялся - наверняка… Но знать?!
- Хочешь, я растолкую тебе его жест, Молодой, - вмешался Сарт. - В переводе на общеупотребительный будет примерно так: а кто его знает?
- Я знаю, - оборвал его Мом. - Или почти знаю. Я был там. Я был частью Бездны. Я и сейчас…
Он осекся и помолчал.
- Как ты представляешь себе ад, человек? - неожиданно спросил Мом.
- Жара, - не задумываясь, сказал я. - И скрежет зубовный. Рога и хвосты.
- Похоже, - задумчиво сказал Мом. - Так вот - Бездна гораздо хуже. Ни смолы, ни хвостов, ни котлов. Ни времени, ни пространства. Ни вашей обожаемой материи… Ничего. Сплошной скрежет зубовный. Беззвучный и бессмысленный. Каждый носит в себе частицу Бездны, но не каждый попадает в нее. И никто не возвращается. Как из ада.
- Орфей вернулся, - сказал я.
- Да, Орфей, - согласился Мом. - И я.
Сарт подумал - и промолчал.
- И я, - повторил Мом. - Но она все еще держит меня. Вы не знаете, что это такое - побывать в Бездне Голодных глаз, хотя вы оба проходили сквозь нее. Но одно дело - пройти, и совсем другое - превратиться в часть Бездны. Даже тебе, Сарт, я не желаю этого.
- Я оценил твои слова, Молодой, - Сарт шепнул это совершенно неслышно, и я не успел осознать странный подтекст его фразы.
Мом пропустил реплику Сарта мимо ушей.
- У Бездны есть сущность - много сущностей, слитых воедино - но нет и не может быть существования. И поэтому она пронизана страстным всеобщим стремлением - осуществиться. Быть. В том мире, откуда пришел я, Бездна уже пыталась реализоваться через Книгу Последних, но Книга внезапно обрела собственную сущность и вышла из-под контроля. Локальные прорывы на Землю неизменно терпели фиаско - носителей, как правило, убивали, считая их "одержимыми дьяволом". Две сущности в одном теле почти всегда дают подобный эффект, а на вытеснение "хозяина" у одиночных попыток не хватало мощности. Мне повезло совершенно случайно… хозяин был безумен.
Но и в том мире, где побывал ты, была своя неудачная проба - Черный ветер. Увы, в последний момент три человека одновременно воссоздали высший витраж, составленный Сартом сто пятьдесят лет назад…
Я посмотрел на Сарта. Он не отрывался от коньячной желтизны бокала, и дорого бы дал я за то, чтобы увидеть стоящее перед ним в прозрачной топазовой дымке… Сарт почувствовал мой взгляд и отрицательно покачал головой.
- Но на этот раз осечки не будет! - голос Мома зазвенел. - Бездна нашла необходимое! Нашла "линзу", человека, способного вобрать в себя всю ее сущность, сфокусировать ее и выплеснуть в людей с такой силой, что их исконные сущности будут вытеснены - и Бездна займет освободившееся место! Я успел, успел подготовить тебя; иначе она не выдержала бы, а я не готов, я не умею, и снова… Но я успел! Ты дал им веру: Городу - одну, Степи - другую, и они узнали, что инакомыслящих должно убивать, и объединились для этого. Армии сойдутся на равнине, огромные, бесчисленные армии - и ты войдешь в образ Бездны, и Бездна через тебя войдет в них. Великий спектакль - и последний!…
Тишина присела на диван с нами. Говорить было не о чем. Любой мой вопрос прозвучал бы фальшиво. Я поверил Мому. Воистину верую, ибо нелепо… И он ответил на непроизнесенное.
- Читай, - Мом бросил мне газету. - Внизу, на третьей странице.
То, что он имел в виду, я нашел почти сразу. В разделе "Криминальная хроника".
"27 октября, около трех часов утра, в районе площади Поэзии сошедшим с рельс трамваем пятого маршрута был сбит мужчина, имеющий при себе удостоверение труппы театра "У виадука". Удостоверение выдано на имя Алекса Сайкина. Свидетелей происшествия убедительно просим позвонить по телефону 33-17-49".
Я перевернул газету. На ней стояло завтрашнее число. Через полтора часа оно станет сегодняшним. Третий звонок. Трамвайный.
- Ладно, - сказал я, комкая газету. - И на том спасибо. Одна надежда на логику… Если есть Бездна - что-то должно быть ее антиподом. Если есть ад - должен быть рай. А иначе, действительно, впору… Выходит три яруса: средний - наш, человеческий, и с него можно попасть либо на нижний, в Бездну, либо на верхний…
- Сразу видно театрала, - Сарт вздохнул и поставил бокал на столик. - Богема… Первый ярус, второй… Ложи. Бельэтаж. Оркестровая яма. Весь мир - театр… И мы на галерке.
- Дело не в ярусах, - угрюмо сказал Мом. - Так все выходит слишком просто. Или слишком сложно. Тот выше, а этот - ниже… И спорить не о чем. А на деле выходит вроде квартиры… Вот мы где сидим? В комнате. Четыре стены, один потолок и одна дверь. Кто здесь сидит? Мы сидим, человеки. То есть вы - человеки… Разные миры, разные эпохи, но все - люди, и все - в одной комнате. А что, собственно, есть человек? А есть он, родимый - душа, обремененная трупом. Можно и помягче, но суть от мягкости не меняется. Вот ходит он, ест, спит, объединяется, плодится и размножается; и труп его, то бишь тело, изнашивается до полной неупотребимости. Тогда труп закапывают, а освободившаяся душа открывает дверь и…
- И шасть в другую комнату! - за Мома закончил я в том же нервозно-игривом тоне. - Выскакивает, значитца, моя сущность, начисто лишенная бренного существования, в другую комнату, а там… А там-то что, господа хорошие?!
- А бог его знает, что там! - вмешался в разговор Сарт. - Или он тоже не знает… Ты вот хоть раз умирал?
Я поразмыслил над сказанным.
- Да вроде умирал… - неуверенно сказал я. - Умирал, а потом… А потом - все та же комната, только в профиль.
- Вот видишь, - кивнул Сарт. - А я так вообще еще ни разу… Хожу из угла в угол, хожу… Пью вот. А Мом - он у нас умирал. Скинул тело и…
- И шасть в другую комнату! - с удовольствием повторил я и посмотрел на Мома. Он со злобой косился на Сарта, и вертикальные зрачки его, казалось, застыли в неимоверном напряжении.