Скил почесал под мокрой рубахой и довольно осклабился. Вообще-то денек сегодня выпал что надо, стыдно жаловаться. С утреца в шорных развалах рылся, к полудню за пятку голую - цап! - и дружинничка выволок; видать, от своих в налете отбился и на бронных старателей нарвался… Добрый шлем на толчке нынче круто ходит!… Только болваны они оба: и дружинник покойный, и тот обалдуй, что по башке его дубьем гвоздил. Ну, покойный - это и так понятно; а старатель - кто ж так лупит? Сидит, небось, сейчас в схроне своем, и полбашки сплющенной из-под шишака выковыривает; и налобник весь помятый, если не лопнул совсем…
Нож там в спешке забыли, не полезли под накидку; клинок так себе, а у гарды серпик махонький - обувку там подлатать или глотку кому втихаря перехватить… Полезная штука, с понятием.
Скил находку себе оставил, позарился, а старенький свой на вечерние торги снес. Его там Окологородники чуть с пальцами не вырвали - даром, что лезвие узковато - двух голубей копченых дали, лепехи три с травками; но одну потом назад забрали, пожадничали… Скупой народ эти Окологородники, скупой, да странный. Морды маслом отливают, плечи тесаные, а вообще хоть в душу им гадь - смолчит, утрется и опять пойдет землю ковырять. Правда, здесь не расплеваться, себе дороже… Вон три года назад молодняк с Низинки западные посадки у них вытоптал, из баловства, - так с месяц ни один из травосадов на торги не вышел. У людей листовая проказа началась; старшины Низов мигом оглоедов своих приволокли - вешайте, говорят, жгите, только еды дайте! Полторы цены совали… Ничего, обошлось, - та же жадность и спасла…
Хороший день. И вечер хороший, из котла квартального хлебать дали, не гоняли, как обычно, по ушам не били. А тут темно уже, мокро, и Упурку давно быть пора, и чего я его жду? Жрать не хочу вроде, спать хочу, аж скулы сводит…
- Вставай, парень, - Девона тряхнул трупожога за плечо, после кинул на влажную мостовую дырявый рваный плащ. - Вставай. Есть будем. Говорить будем. Зовут-то тебя как?…
- Скил, - спросонья пискнул Скилъярд, и сам подивился; вот ведь голос какой гнусный стал, не подхватить бы горячку, в сырости этакой!…
- Скил, - повторил Упурок, выбрасывая на плащ пучок редиски и еще кучу какой-то зелени. - Бери, парень Скилли. Жуй. Ты у нас растешь еще, тебе такого добра много жевать надо. Больше все равно ведь нет ничего. Не достал. Извини.
Скилъярд встряхнулся и выхватил из котомки вымененных голубей. Он торжествующе подпрыгнул, забрызгивая редиску водой из лужи, и кинул одну тушку Девоне.
- Вот! - У него неожиданно прорезался голос, да еще какой, и небо забыло, что ночь кругом, и стало светлее и приветливей. - Бери, Девона! Под твою травку они веселее летать станут… Или поделимся - я мясцо лопать буду, а ты уж листья доешь и расти, сколько влезет!…
Улыбнулся в ответ Девона, тихо улыбнулся, грустно так; и Скил понял, что он готов отдать второго голубя, отдать за вторую улыбку страшного безумца, но за другую, не такую - а вот какой должна быть эта улыбка, Скил не знал, и радость стала хрупкой и ненадежной; но осталась, не ушла…
- Где ты днем пропадал, Девона? - перевел трупожог разговор в иное русло.
- Я? Я к Оружейникам ходил.
- Ну да?! И тебя за решетки пускали?
- Нет, конечно… Там у них кузнец один… безногий. Говорить со мной выходил. В пятый раз уже. Твердит - в степи меня видел. Он-то твердит, а я не помню. Сижу, слушаю, и, как баран на веревке, только головой мотаю. Вот такие дела, парень Скилли.
- Как кто? - не понял Скилъярд.
Девона удивленно посмотрел на него.
- Мотаешь головой: как - кто? - переспросил Скил.
- Как баран… - повторил Девона и осекся. - Ай да парень… Конечно! Ты ж барана в жизни живьем не видывал! А я… Я?! Выходит, был в степи. Был… прав кузнец. Что ж это за жизнь такая паскудная? Эх, Скилли, Скилли, век расшатался - и скверней всего, что я рожден восстановить его!… Скверней уж и быть не может…
Скил осторожно пододвинул голубя к Девоне. Тот машинально взял птицу, с хрустом оторвал ножку и уныло принялся жевать. Трупожог повертел в пальцах редиску и нехотя сунул в рот. Есть расхотелось. Совсем. Век расшатался. Век. Расшатался. Слова-то какие больные: на слух - и то в жар бросает…
- Не расстраивайся, Девона, - Скилъярд сунул безумцу пучок зелени, не зная, чем еще выразить свое сочувствие. - Плюнь, бред все это… Поешь вот и ложись спать. Расти будешь. Во сне. Вырастешь большой, всех убьешь и будет тебе радость. Жизнь трудна, Девона, но, к счастью, коротка. Может, и не придется тебе ничего восстанавливать… Сам видишь, не осталось ни хрена, а если что и осталось - дерьмо сплошное. Ешь. Или на Круг сходи. Подерешься - расслабишься. А так не надо. Ладно?
- На Круг? - Упурок оторвал листок зелени и стал растирать его на ладони. - На Круг схожу. У вас тут больше ходить некуда. Там хоть смотрят… На смерть, кровь, грязь - но смотрят. Ты прав, Скилли, дерьмо вокруг; но мне надо - чтоб смотрели… Хоть на дерьмо. Хоть на что. Лишь бы смотрели. Лишь бы…
Он встал, потянулся и зашлепал по лужам вокруг насупившегося Скила. Потом резко остановился.
- Лучше скажи мне, душевный парень Скилли, - неожиданно спросил Девона, - что ты знаешь о Подмастерьях?
Скил вжал голову в плечи. Вот уж не к ночи…
- Так тебя ж вроде у каризов нашли, - наконец буркнул он. - Ты разве не оттуда?
- А гром его знает - откуда?! С золотого блюда! Ты говори, парень, говори - что знаешь, что слышал, что думаешь - говори!
- Подмастерья… - начал было Скилъярд, но опять замолчал и побелел. Он белел и белел, и Девона никак не мог оторваться от его снежной маски с черными провалами глазниц, а Скил не мог оторваться от чего-то, происходящего за плечом безумца; и недожеванный голубь дрожал в его худой руке. Потом голубь упал на землю, и Девона тоже упал на землю; а Скил остался сидеть и смотреть на высокого человека в сером балахоне, ударившего Упурка. Незнакомец легко коснулся ладонью затылка Девоны, и этого было достаточно, и Скил жалел о недоеденной птице, а больше не жалел ни о чем. Хоть помер бы сытым. Было бы что потом вспомнить.
Девона застонал, оперся о мокрую землю и с трудом сел, мотая головой и пытаясь сфокусировать взгляд на сером пятне перед ним. Пятно задрожало и резче проступили деревянные рукояти каких-то неведомых предметов, полускрытых под балахоном.
- Так в гости не ходят, - пробормотал Упурок с неуместным сарказмом, - так вообще не ходят… Ни тебе здрасьте, ни тебе… Зачем так вот?
- Он не в гости! - отчаянно завопил несчастный Скил. - Это мы - в гости! Это Сырой Охотник… Он Подмастерьям в каризы людей поставляет. Не хочу… не надо, прошу вас… я нож нашел - жалко…
Охотник не обратил на вопли трупожога никакого внимания - стоял, молчал, смотрел. Потом откинул капюшон, открывая удлиненное лицо в тени серо-коричневого берета.
- Вставай, Девона, - голос был под стать одежде - бесцветный и бесстрастный. - Пошли. Задающий вопросы должен уметь получать ответы.
Девона прыгнул, и Скил подивился его растопыренным пальцам, совсем неумело и по-женски пытающимся вцепиться в Охотника. Охотник сделал шаг в сторону и мягко перехватил левую руку безумца, одновременно вставляя между мизинцем и безымянным крохотную палочку. Резкий поворот - и Упурок взвыл, хватаясь за вывихнутые пальцы. Потом двинулся по кругу, нянча искалеченную руку и держа серого человека в центре.
Скил потянулся за булыжником. Плача и дрожа, он тянулся сквозь ужас и ночь, и почти достал… Это оказалось единственной победой. Охотник выдернул из-за плеча одну из рукоятей, и ременной бич со свистом развернулся в воздухе. Увесистый камень взлетел в дождь и морось, и едва не размозжил голову Девоне.
- Пойдем, - скучно повторил Сырой Охотник, не глядя на отскочившего трупожога. Скил плотно зажмурился и сделал шаг вперед. Потом еще один. Он шел умирать. Жить было очень страшно.
- Стой, Скилли! - в хриплом выкрике Упурка прозвенела такая властность, что даже на холодном лице Сырого Охотника мелькнул отсвет равнодушного интереса, мелькнул и погас. - Стой и смотри! Только смотри… Забудь обо мне, забудь о себе - смотри, парень! Иначе…
Скил плюхнулся в возмущенно брызнувшую лужу, и внезапный холод помог ему разлепить веки. Он уже не боялся. Почти совсем не боялся. Он только подозревал, что сумасшествие Девоны заразное, но в целом ему было не до того. Он - смотрел.
Темнота за спиной безумца раскрылась одним-единственным взглядом, но и его оказалось достаточно. Девона глубоко вдохнул влажный ночной воздух, поежился, лопатками ощутив ждущий внимательный мрак, и опустил болевшую руку, которую до того прижимал к груди, как младенца. Боль его теперь не интересовала; и дождь притих, садясь рядом с застывшим Скилом.
Он вошел в образ.
Как нож в подогнанные ножны.
…Как ходит Сырой Охотник? Кончиком носка непрерывно пробуя землю, текущую под ногами, словно в поиске невидимых ям и выбоин; чуть проскальзывая вперед при переносе веса, плавно, вкрадчиво, незаметно - змеиные, переливающиеся, ядовитые движения…
…Когда выходит Сырой Охотник? Он выходит в дождь, в непрестанную морось, когда людьми овладевают уныние, тоска от серого падающего крошева; и от тоски человеку скучно бежать, драться, нарушать бесконечное хлюпающее однообразие…
…Что любит Сырой Охотник? Он любит дерево, и ремни, и шнуры; и не любит металл, потому что металл легко ржавеет, и его трудно достать, и им легко убить - случайно, нехотя; а дерево так уютно ложиться в ладонь, и ремень послушно свивает свои кольца, и…
…Как нападает Сырой Охотник?
…Как?!
Занавес.
Ваш выход.