- Разве "Целий" не доложил тебе об этом? - Слово "Целий" Квинт произнес с едва заметным оттенком брезгливости - так произносят его почти все римляне, мгновенно вспоминая неприступное здание на Целийском холме, оплетенное массивными арками, приземистое и тяжеловесное. Но странно было, что Квинт тоже кривил губы.
- Я хочу знать, что об этом знаешь ты.
- У меня есть важные бумаги. Где я их взял - профессиональная тайна. Могу сказать лишь, что один репортер заплатил за них жизнью. - Квинт неожиданно замолчал. - Еще утром хотел просить за них пятьдесят тысяч, но теперь отдам доклад даром. Через пару часов бумаги будут у тебя.
"Пройдоха? Или профессионал высокого класса?" Элий не знал, что и думать.
- Откуда такое бескорыстие?
- Ты мне платишь, и этого достаточно. Все говорят что Элий Цезарь честен. Я служу тебе и тоже должен быть честен.
В глазах Элия сверкнули странные огоньки.
- Честный проходимец! Интересно, как долго ты сможешь играть эту роль?
- Это не игра.
- Хорошо, ты будешь питаться сознанием своей честности. Судя по твоему замутненному взгляду, оно пьянит куда сильнее фалерна.
- Моя награда - твое одобрение, Цезарь. Прежде я думал, что главное - разнюхать побольше, ввязаться в крупную игру, запутать интригу, обдурить противника. Теперь я знаю, что главное - получить одобрение такого человека, как ты.
- Не надо мне льстить.
- Я не льщу.
- Тогда не переиграй. Себя и меня.
- Не желаешь узнать заодно новости из Рима? Из тех, что не торопятся опубликовать в "Акте диурне"? - Квинт разрезал янтарную грушу и теперь по кусочкам отправлял ее в рот.
- И каких же таких страшных тайн я не знаю? - Элий по новой своей привычке прикрыл глаза.
- Император вскоре женится. - Квинт выдержал паузу, наблюдая за Элием.
Цезарь не слишком встревожился, но глаза все же открыл.
- Руфин? Что ты болтаешь! Август женат тридцать лет, и еще не овдовел. Во всяком случае сегодня утром Августа была в добром здравии.
- Насколько мне известно, в полдень - тоже. Но через три дня он разведется. Уже все обговорено. Не пройдет месяца, как император женится вновь. Через какие-нибудь девять месяцев ты можешь потерять титул Цезаря и перспективу прибрать Империю к рукам.
- Лично я даже рад такой перспективе. Но что может быть хуже для Рима этой нелепой перемены Цезарей и прихода к власти малолетнего правителя? Одна из самых опасных ситуаций, особенно если родня будущей Августы честолюбива. Перед властолюбием женщины не может устоять ни одна система. Квинт усмехнулся:
- Ты вспомнил Ливию? Признаться, я тоже. Оказывается, ты гораздо лучше разбираешься в политике, чем кажется на первый взгляд. Но почему ты не спрашиваешь, на ком Руфин женится? - Квинт сделал эффектную паузу, ожидая реплики Элия, но тот промолчал. Пришлось продолжить. - Сначала рассматривалась кандидатура Летиции Кар. Насколько я знаю, ты знаком с этой юной девицей?
Цезарь опустил голову, чтобы Квинт не мог видеть выражение его лица.
- Она не выйдет за Руфина, - проговорил Элий тихо.
- Ты говоришь как мечтатель, а не как политик. Если Август того пожелает, любая девушка скажет "да". Но тебя как будто волнует уже не политика, а нечто другое?
Элий подозревал, что Квинт осведомлен о подробностях его знакомства с Летицией. Оставалось надеяться, что Квинт хотя бы не знает того, что произошло в Никее. Впрочем, скрыть что-либо от этого человека невозможно. Квинт замечал все: как меняется цвет лица, дыхание становится чаще, а голос - чуть глуше. Даже несколько капель вина, пролитые на тунику, скажут ему "да" или "нет" вместо собеседника. Элия и самого удивило, как сильно забилось сердце, едва Квинт упомянул имя Летти. С Летицией они не виделись с того дня, как машина "скорой" увезла Элия с разрушенной виллы Марка Габиния в Рим. Они обменялись письмами, но в их переписке не было ничего, кроме вежливых фраз и пожеланий выздоровления.
Квинт молчал, как будто специально предоставлял Цезарю возможность вспомнить все обстоятельства и заново пережить свое краткое и безумное увлечение.
"Знает", - подумал Элий, и от этой мысли ему почему-то сделалось легче. Будто он нечаянно отыскал союзника.
- Летиция не подходит Руфину, - сказал Элий наконец. - Она слишком своенравна. Она…
- Нет. Ответ неверный. Человеческие эмоции здесь ни при чем. Рассуждай как политик, Цезарь.
- Как политик или как соглядатай? - огрызнулся Элий. В этот раз спокойствие ему изменило.
- В данный момент - это одно и то же. Здесь чистый расчет. Так рассчитывай верно.
- Я попробую. Если Руфин расстался с женщиной, с которой вполне счастливо прожил столько лет и которая только что потеряла единственного сына, значит, Руфином движет одно желание - получить нового наследника. И он не будет рисковать. А в роду Летти женщины не слишком плодовиты. Фабия родила одну-единственную дочь Сервилию. Та в свою очередь - тоже. К тому же девушка недавно получила тяжелейшую травму. Никто не знает, как это может отразиться на ее будущих детях.
Квинт одобрительно кивнул.
- Неплохо. А я уж думал, что ты можешь болтать только о высших материях, не замечая, что творится под носом. Итак, продолжаю. Кандидатура Летиции была сразу отвергнута, и выбор пал на Криспину Пизон.
В этот раз Квинту удалось удивить Цезаря. Элий даже не пытался этого скрыть.
- Руфин решил породниться с Пизонами? Но банкира Пизона подозревали в покушении на Цезаря!
- Это не доказано. Зато мамаша Криспины была плодовита. А ее дядюшка банкир несметно богат. Политик никогда не принимает прошлое в расчет. Он живет настоящим.
- Все это мерзко!
Квинт должен был отметить, что его новый хозяин недостаточно осторожен - на месте Элия он бы не стал в присутствии незнакомого человека порицать Августа.
- Ты идеалист, Цезарь.
- Я - стоик.
- И ты всегда следуешь догмам своей философии?
- Пытаюсь.
- Я тоже постараюсь. Но не уверен, что мне удастся. - Квинт протянул руку за грушей, и тут заметил, что она - последняя. А на столе после трапезы должно непременно что-то остаться - ларам и слугам. И Квинт отдернул руку.
Измучившись окончательно. Вер стал обращаться к опухоли, как к живому существу… Проклятия, мольбы вперемежку. Не помогало. А что, если разрезать кожу и выдрать проклятую тварь? Так хотелось полоснуть ножом по горящему огнем боку. Не посмел…
Опустошив морозильник, Вер обложил опухоль кусками льда. Лед таял, капли стекали на несвежие простыни. Есть не хотелось - только пить. И жевать лед. Вер все время обливался липким холодным потом, он почти умирал, и в то же время знал, что это не смерть. Это что-то другое, гораздо страшнее. Он закрыл глаза, будто собирался уснуть. Несбыточная мечта! Он не в силах уснуть точно так же, как и умереть.
Хорошо бы сейчас отправиться в термы, попотеть в лаконике, потом поплавать в прохладном бассейне и… Но в общественных банях бальнеатор тут же поинтересуется его распухшим багровым боком. Приходилось довольствоваться маленькой ванной, где он сидел, скрючившись, и не мог даже вытянуть ноги. А в воду с потолка хлопьями осыпалась побелка. Эта убогая ванна бесила больше всего. Может, позвонить Элию и попросить о помощи? О нет, он не может! Вер и сам не знал почему. Знал одно: о происходящем никому нельзя рассказывать. Это испытание на одного. Потому что никто, кроме Вера, не выдержит. Даже Элий.
Он вспомнил, как посещал Элия в Эсквилинке после ранения, как поразился, увидев ставшее за день незнакомым лицо. Отравленные болью глаза, серые потрескавшиеся губы, сильные руки, бездвижно застывшие на простынях. Почудилось, что душа покинула тело раненого и затаилась возле изголовья, ожидая, сможет она вернуться в изувеченное тело, или придется уйти. Сейчас частица прежнего Вера точно так же покинула страдающее тело. Затаилась рядом и ждет… Вер повернул голову. На столике подле кровати стояла золотая чаша, инкрустированная крупным жемчугом. Вер никогда прежде этой чаши не видел.
"Яд?" - подумал он совершенно равнодушно, взял чашу и сделал глоток. Напиток был по-медвяному сладок. И как мед - прозрачен, золотист и тягуч. Да и напиток ли это?
Освещающая стынь воды и обжигающий огонь, насыщающая сила земли и эфемерность воздуха - все вместилось в один-единственный глоток. Вер поставил чашу на столик. Обессиленная рука упала плетью. И бывший гладиатор провалился в глубокий сон, наполненный фантастическими образами. Божественный сон.
Сон кончился так же внезапно, как и начался. Больной распахнул глаза. Какой-то парень, запрокинув голову, жадно сцеживал себе в рот последнюю каплю удивительного напитка.
- Амброзия… пища богов, - бормотал незваный гость, и Вер узнал в нем Гюна, своего прежнего гения.
- А мне, мне, мне… - шептал обвившийся вокруг столика змей и, подняв плоскую голову с сетчатым зеленым узором, тянулся изо всех сил к золотой чаше. - Ты обещал поделиться…
- Тут и одному-то мало, - отвечал Гюн сиплым каркающим голосом.
- Оставь каплю… Одну каплю… Оставь… - шипел змей.
- Попроси у хозяина, может он даст… он же хочет быть добрым. - Гюн склонился над кроватью. От него пахло погасшим, залитым водой костром, и Вер невольно поморщился.