Дескать, долго у государя всея Руси лежала на сердце боль и гнев на тех, кто не уберег Димитрия, но ныне царь решил снять со всех опалу, посчитав ее несправедливой, и даже наградить видоков-свидетелей, дабы и они вместе с Борисом Федоровичем возносили всевышнему молитвы о безвременно почившем.
И тут же на стол тугой кошель, после чего вопрос: "Вот только берут сомнения: впрямь ли ты видок али токмо послух, коим и плата иная отмерена - впятеро меньше. А ну-ка, давай докажи, да расскажи, что именно тебе довелось увидеть из тех событий?"
Заодно достигается, пусть и частично, вторая цель. Человек, рассказавший все как есть, получивший за это энную сумму серебром и помолившийся за упокой души Дмитрия, после, если до него дойдут слухи о воскресении царевича из мертвых, непременно станет с пеной у рта опровергать эти сплетни.
Ну хотя бы из опасения, что царские слуги могут быстренько отнять подаренное серебро, раз молитва за упокой теперь вроде как и не нужна.
- Мудер, княж Феликс, - одобрительно кивнул Борис Федорович. - Эдакое измыслить суметь надобно. Таковское не кажному по уму. Да яко глыбко истину запрятал - там ее и впрямь не сыскать. Ой и мудер. - И подытожил, словно давно решенное: - Вот ты оным и займись.
- Да у меня… - возмущенно начал было я, но тут же был остановлен.
- Охолонь! - приказал Борис Федорович, но, правда, почти сразу же смягчил интонации и вкрадчиво продолжил: - Сам не хочу в такое время тебя лишаться, хошь и ненадолго, одначе, яко тут ни крути, иного столь же верного человечка мне не сыскать.
- Да мне ж Стражу Верных расширять надо. Подполковник Христиер Зомме и без того который месяц один с ними мается - тяжело.
- Подполковник, - иронично хмыкнул Борис Федорович. - Почти как у казаков…
- Полки нового строя должны не только иметь новую выучку и быть одетыми в новую форму, но и иметь над собой воевод, отличающихся от всех прочих новыми званиями, - пояснил я.
- А ты тогда, выходит…
- Просто полковник, - продолжил я. - Царевич же, как первый воевода, является старшим полковником.
Вообще-то было бы лучше окрестить его генералом, но я посчитал это преждевременным. Если полковничье звание всем более-менее понятно - действительно, как еще называться, коли командуешь полком, то насчет генералов могут быть излишние вопросы.
Да и не горит оно. Тут главное - полученные юными ратниками знания, а все остальное как приложение, своего рода обертка для конфетки. Лишь бы сама была вкусной, а бумажку разрисовать можно и потом.
Но увильнуть, сменив тему, не получилось.
Тогда, чтоб царю стало еще понятнее, насколько велика моя загрузка, я решил приоткрыть кусочек тайны, заявив, что вдобавок к куче неотложных дел со Стражей Верных жду важных новостей из Кракова.
- Как раз в это время они обещали меня известить, что успели выведать. Вот приедут, а меня нет, и что тогда?
- От Варшавы до Москвы, я чаю, подале, нежели от Кремля до Углича, - усмехнулся Годунов. - Опять же вчера снежок первый выпал. Коль что важное - живо по первопутку домчат.
- Да и не сведущ я вовсе в сыскном деле. Опять-таки ни чина, ни титула, и молодой я совсем - тут кого посолиднее бы да повнушительнее, - лепетал я, лихорадочно подбирая один аргумент за другим и с каждой секундой ощущая, что все больше и больше уподобляюсь гоголевскому Хоме Бруту.
Для вящего сходства оставалось только добавить, что "у меня и голос не такой, и сам я - черт знает что. Никакого виду с меня нет".
Но "пана сотника" недавнему философу, пускай и не киевской, а московской бурсы, переупрямить не получилось.
- Я со стороны зрил, так совсем иное глянулось. Эвон яко ты про Сократа Федору сказывал, кой людишек вопрошал да мог все, что душе, угодно выпытать. Потому и мыслю, что лучшей тебя… - Годунов отрицательно покачал головой. - Коль без дыбы, без углей да без кнута истину сыскать - у боярина Семена Никитича таковских людишек нетути. - И для ясности подчеркнул, как припечатал: - Ни единого. - В довершение он развел руками. - Ты ж и без всего сумеешь выведать.
Так что неча губы дуть,
А давай скорее в путь!
Государственное дело -
Ты ухватываешь суть?
Он замолчал, на ощупь, по-прежнему не сводя с меня своих черных глаз, нашарил на столе кубок с лекарством, морщась, осушил до половины и глухо произнес:
- То не повеление тебе - просьбишка. Ентот злыдень уже и рубеж пересек. Да не токмо рубеж - грады мои один за другим к его ногам так и падают, так и падают. Худо мне, княже, а что делать - не ведаю. Войско слать? То понятно. Но иное в толк не возьму - отчего к нему не токмо простецы льнут, но и князья иные пред ним выю склоняют, вот и терзают душу сомнения - кто он?
"А действительно, почему бы мне этим не заняться?" - вдруг подумал я.
В конце концов, для успокоения его величества от меня требуется вовсе не выяснять фамилию самозванца, а только еще раз установить факт смерти царевича Дмитрия, что, по сути, является простой формальностью.
Будем считать, что у меня месячный отпуск, но с ограничительным правом отдыхать только в Угличе, вот и все.
А царь продолжал жаловаться:
- И до того я в думках своих исстрадался, что ажно в наказе Постнику-Огареву, коего я к Жигмонту послал, не токмо просьбишку о выдаче вора указал, но и помету сделал. Мол, ежели человечек сей и впрямь царевич Дмитрий, то все одно - он от седьмой жены Грозного рожден, потому незаконный, ибо у православного люда более трех раз венчаться нельзя. Вона как. А теперь помысли, насколь у меня душа в смятении, ежели я такие словеса Жигмонту отписать решился.
Я помыслил. Действительно, чтобы откровенно сознаться в таком королю соседней страны, с которой и мира-то нет - сплошные временные перемирия, тут и впрямь надо быть в жутком смятении.
И я сочувственно посмотрел на Бориса Федоровича, только теперь заметив, как разительно он переменился за последний месяц.
До этого все изменения в его внешности проходили как-то мимо моих глаз, а тут вдруг я сразу увидел и набухшие темные мешки под глазами, и изрядно углубившиеся морщины на некогда моложавом лице, и обильную седину, которой всего пару недель назад еще не было видно.
Да он после сердечного приступа выглядел куда лучше.
- А кому оные сомнения развеять? - уныло произнес Годунов. - Един ты у меня, да и у сына мово тож един. Потому и прошу подсобить.
Голос был печальный, да и вид как у побитой собаки, причем побитой неизвестно за что. Во всяком случае, взгляд у него был именно такой - тоскливо-недоумевающий. Такое ощущение, что даже лепестки алых бархатных цветов, вышитых на золотой парче кафтана царя, и те привяли.
Как еще зеленые листья возле них, уныло свесившиеся книзу, не пожелтели?
Аж не по себе стало.
Я молча кивнул, не говоря в ответ ни слова, и царь сразу оживился, на глазах повеселел и тут же, словно опасаясь, что я передумаю, сменил тему разговора:
- У самого душа болит - до того с тобой расставаться неохота, но что делать, коль иного пути нетути. Хотя, - Годунов задумчиво посмотрел на меня, - ежели до завтра сыщешь себе славную замену, токмо чтоб и верен был, и умен, яко ты, слова поперек не скажу. Более того, даже рад буду. Вот тебе и весь мой сказ.
Хитер Борис Федорович. Получается почти добровольная командировка, от которой я вправе отказаться, если… Вот только если б я внутренне не согласился, то все равно не смог бы найти достойного кандидата, да еще до завтрашнего утра, когда на дворе уже вечер.
Однако я сразу предупредил царя, что дело для меня новое, непривычное, побеседовать с каждым свидетелем предстоит вдумчиво и дотошно, не имея возможности подхлестнуть воспоминания кнутом, а действуя только на добровольной основе, так что времени на расследование понадобится не одна неделя.
Борис Федорович поморщился, но вновь еще раз утвердительно кивнул:
- Хошь и надо было бы тебя поторопить, но, боюсь, потом от твоего недопеченного каравая у меня брюхо вспучит, потому дозволяю хошь месяц, а коль занадобится, то и поболе.
Так что в числе прочих обновлял зимний первопуток и я, сидя в удобных санях, кутаясь в бобровую шубу - царский подарок и любуясь лесами, где каждое деревце батюшка Морозко успел заботливо укутать в белоснежные теплые платки.
На санях, следующих передо мной, сидели четверо здоровенных стрельцов. Эдакая силовая поддержка на случай ежели что, плюс они же - даровые носильщики.
Не мне же таскать три огромных сундука, один из которых был до половины заполнен золотыми и серебряными монетами - царь не поскупился, приказав отвесить мне тысячу рублей. В двух других, полегче, лежали личные вещи, как мои, так и трех моих спутников.
Первым из них был… Игнашка.
Получилось все непроизвольно, когда я сидел в тереме и гадал, с чего же начинать процесс предстоящего опроса. С чего и с кого. Все-таки пусть и формальность, но и она должна быть проведена на совесть.
Если бы Игнашка, как примерный ученик, к вечеру не нагрянул ко мне на очередное занятие, то я бы и не подумал о нем как о помощнике. Но он явился, и при взгляде на него меня осенило.
А чего я терзаюсь? Да, у меня нет ни малейшего следственного опыта, я не умею ни допрашивать, ни выведывать, но… вот же передо мной сидит, можно сказать, профессиональный следователь.
Правда, до этого времени у него был несколько… гм-гм… специфический профиль, но не суть. Главное, у человека имеется все то, чего нет у меня, - и необходимые навыки, и многолетний опыт "работы" по выбранной специальности.