Здесь следует подробнее рассказать о том флажковом сигнале на гроте "Салема" – который, собственно, и привлек поначалу внимание вахтенных "Этенборо". Согласно Международному коду, на мачте не следует поднимать комбинацию из более чем четырех сигнальных флагов – здесь же их было шесть. Что на борту – дело дрянь, из той комбинации было ясно, но вот конкретные детали происходившего решительно ускользали от понимания. Ну, белый с красным андреевским крестом "Victor": "Прошу помощи!" – тут всё, вроде, понятно; равно как и разъяснение в виде красно-желтого "Oscar": "Человек за бортом!". Тем загадочнее был набор из трех флагов, обозначающих разные варианты предостережения "Держись подальше": желто-сине-желтый "Delta" – "Держитесь от меня в стороне, я маневрирую с трудом", сине-бело-синий "Juliett" – "Держитесь от меня в стороне, у меня на борту пожар или опасный груз", и даже такая экзотика, как сине-белый "Alfa" – "Держитесь от меня в стороне, у меня спущен водолаз"; собственно, из предостерегающих сигналов отсутствовал лишь красно-бело-синий "Tango" – "Держитесь от меня в стороне, у меня спущен трал", да и то, возможно, потому лишь, что для него просто не хватило места. Тем более непонятен был смысл бросания якоря посреди океана – о чем упреждал флаг "Yankee"…
Если снаружи шхуна выглядела загадочно, то внутри – крайне зловеще. Достаточно сказать, что первой версией происшедшего стало пиратское нападение ("Пираты?.. во второй половине XIX века?.. на главной трансатлантической трассе, с десятками встречных и попутных судов? – да не смешите меня!"), что и вызвало столь тщательное расследование Адмиралтейства. Правда, версии о "пиратах" решительно противоречило то, что все ценности на борту (от крупной суммы денег в отпертом капитанском сейфе до драгоценностей оперной примы), не говоря уж о грузе, остались нетронутыми, да и вообще все стандартные атрибуты историй о "судах-призраках" (вроде кипящего кофе на плите камбуза и расставленных тарелок на столе в салоне ) наличествовали в ассортименте; судовой журнал не содержал никаких подозрительных записей; имелась даже дрожащая от страха собака в одной из кают – итальянская левретка примы! Но вот дальше всё было "не по канону" – и сомневаться в трагической участи бесследно исчезнувших мореплавателей, в общем-то, не приходилось…
Нападение (а это несомненно было нападение) не застало экипаж и пассажиров совсем уж врасплох. Кое у кого на борту имелось оружие, и оружием этим они успели воспользоваться – с нулевым, впрочем эффектом. Пассажиры, похоже, получили приказ запереться, от греха, в своих каютах, но это никого не спасло: запоры всех дверей были буквально вырваны с мясом. Дверь каюты одного из "южных джентльменов" была изрешечена изнутри четырьмя револьверными пулями; при этом барабан оброненного на ковер "кольта" был пуст, и куда ушли еще две пули – непонятно. Слуга-гуркх, выполнявший, видимо, при своем хозяине-индусе обязанности телохранителя, пытался обороняться серповидным мечом-кукри – он так и застрял в дверном косяке где-то на уровне шеи очень высокого, футов под семь, человека. А вот второй "южный джентльмен" – единственный из всех пассажиров – сам отомкнул запор, бесстрашно вышел из двери и открыл стрельбу по кому-то, кто находился перед дверью каюты леди на другом конце коридора: две пули попали в ту дверь снаружи под острым углом, на высоте тех же примерно семи футов; опустошить барабан южанин не успел, а осталась от него – лишь пустая лайковая перчатка, будто бы продолжающая сжимать револьверную рукоять…
Можно было ожидать, что место такой схватки будет залито кровью едва ли не по колено – но в том-то и дело, что нет! Поразительно, но никаких следов крови – то есть буквально ни единой ее капли! – самый тщательный осмотр судна так и не выявил; невозможно, невероятно – но факт. В паре-тройке мест были зато обнаружены следы рвоты; впрочем, анализ ее на мышьяк и иные яды так ничего и не дал, а морскую болезнь, между тем, никто не отменял…
Третий из имевшихся на судне револьверов – бельгийский "франкотт" старшего помощника – был найден на мостике (в момент нападения – его установили по растоптанным в лепешку золотым карманным часам в каюте антиквара – вахта была как раз Спайсова); выстрелов из него было сделано три, и надо было обладать истинно английской полицейской дотошностью, чтоб обнаружить-таки одну из тех пуль 38-го калибра застрявшей в фальшборте над клюзом якорного кабестана… Из четвертого, капитанова, револьвера не стреляли вовсе – но становилось, по крайней мере, понятно, для чего Остин отомкнул тогда корабельный сейф, где хранилось его личное оружие; из сейфа того, впрочем, ничего не пропало – ну, так, во всяком случае, казалось при первом осмотре его содержимого.
Часть команды явно пыталась забаррикадироваться в кубрике, дверь которого была взломана тем же манером, что и в пассажирских каютах; в качестве импровизированного оружия матросы пытались использовать топоры и багры с пожарного щита (столь же безуспешно, если судить по отсутствию крови, как пассажиры и офицеры – свои револьверы). Вообще на судне не осталось ни одного невскрытого помещения; кроме того, нападавшие не поленились пунктуально взломать все матросские рундучки, так же, как наверху – вывернуть баулы и саквояжи пассажиров (ничего, правда, – насколько можно судить – при этом не взяв).
Именно отсутствие следов крови – при ясных следах ожесточенного вооруженного сопротивления – становилось камнем преткновения для любой немистической (скажем так…) версии случившегося на борту: пираты, бунт команды с убийством офицеров и пассажиров, массовое буйное помешательство – всё это никак не объясняло бескровности трагедии. Абсолютно ничем не лучше были в этом смысле и "Володихинские рейдеры", которых сходу помянул присоединившийся к расследованию новый шеф Службы безопасности "Белого кита" Джек Дэниэл, сменивший на этом посту погибшего Кеннеди – он привез в Галифакс собранные его Службой данные на пассажиров и экипаж (не содержавшие ровно ничего интересного). Возглавлявший расследование коммодор Королевского флота Дэвид Бэллентайн желчно полюбопытствовал в ответ – обладают ли, по данным "коллеги Дэниэла", означенные калифорнийцы сверхъестественными способностями: могут ли они, в частности, осуществить абордаж, не оставив на планшире следов от абордажных крючьев?..
Однако поскольку нехорошие слухи все равно поползли, а на каждый роток не накинешь платок, глава бостонского представительства РАК Григорий Семихатов счел уместным прислать Бэллентайну исчерпывающие данные о передвижениях в Атлантике флота Компании и от имени Конференции двенадцати негоциантов заверил того своим купеческим словом, что ни одно калифорнийское (равно как техасское) судно не приближалось в тот день к месту трагедии ближе, чем на 800 миль. Калифорнийское "купеческое слово" котировалось примерно в цену "слова британского джентльмена" и в штатных дипломатических переговорах к этому сильнодействующему средству старались не прибегать; к тому же все присланные данные полностью совпали с теми, что коммодор получил позже по линии Адмиралтейства.
Расследование тем временем перешло от общей картины к деталям, которые оказались не менее загадочными. Кстати, кое-какие данные, собранные службой Дэниэла, оказались-таки небесполезными. Капитан Остин был, по словам жены, человеком весьма набожным и всегда брал с собой в рейсы Библию старинного издания, хранившуюся в его семье с 1685 года; жена просила вернуть этот раритет, но он, как выяснилось, исчез – прямо из открытого (или всё-таки вскрытого?..) капитанского сейфа. Если предполагать кражу, то это выглядело полной нелепицей: книга, конечно, была старинной и редкой – но в том же сейфе остались нетронутыми 12 565 долларов и 870 фунтов в банкнотах и золотой монете, не говоря уж о множестве куда более ценных вещей в переворошенном багаже пассажиров… Дальнейшая проверка установила, что со своего места в кают-компании исчезла и корабельная Библия – стандартное издание, ценою 1 доллар 35 центов; после чего дознаватели в поисках Библий – любых! – перетряхнули судно всерьез, не обнаружив ни единой… И это было крайне странно: общеизвестно, что пассажиры океанских рейсов берут с собой в путешествие Священное писание практически все – даже те из них (или даже так: "в особенности те из них"…), кто на суше кичится своим атеизмом… Заодно лишний раз убедились, что из прочего багажа, похоже, не пропало ни единой запонки; и единого патрона, кстати.
– …Присаживайтесь, Джек. Предвосхищаю ваш вопрос: у меня не осталось никаких внятных версий, ни-ка-ких… Впору поверить, будто ваш "Салем"… кстати, что за идиот у вас там, в "Белом ките", раздает кораблям названия?.. – тут коммодор чуть запнулся, глядя в стакан, и стало заметно, что он крепко пьян; они случайно повстречались в баре "Боцманская дудка", издавна облюбованном морскими офицерами, и Бэллентайн сам приглашающе кивнул Дэниэлу. – Да, так вот, ваш "Салем"… похоже, его и вправду посетил морской дьявол Дэви Джонс со своей свитой… и прибрал всех ваших людей в свой рундук.
– Ваша шутка нехорошо звучит, коммодор, совсем нехорошо.
– Да неужели? – и англичанин рассмеялся тем смешком, что в романах принято именовать "леденящим". – Скажите-ка это лучше безмозглым сухопутным крысам, вздумавшим в море шутковать шутки с Дэви Джонсом! Вот что должно быть у таких людей под черепушкой, а?
С этими словами он выложил на стол извлеченную из кармана плаща изящную книжицу в сафьяновом переплете:
– Читайте, коллега! Там есть закладка, моя.
– Это, кажется, дневник нашей оперной примы? Но ведь в нем ничего…