Вздохнули дружно, завидуя неизвестному остроуму. И было отчего вздыхать – по слухам, любое изобретение, идущее на пользу или прибыль государству, приносило придумщику личное дворянство. Мало того, это самое дворянство при желании можно было в любой момент обменять на звание вольного государева хлебопашца, с причитающимся к оному земельным наделом в губерниях за Уралом.
– Голова, – согласился Матвей. – Почти как у меня.
– Ты-то здесь с какого боку?
– Вот скоро увидите, – боцман улыбнулся своим мыслям. – Ежели завтра нужный ветер будет… Подождём малость?
Финский залив. Форт "Рисбанк". Полдень следующего дня.
А я тоже ждал, хотя бурлящая энергия требовала выхода. Терпение, Павел Петрович, и только терпение. И не стоит завидовать занятым людям – сам определил каждому фронт работы. И себе тоже сам. Вот и сиди теперь, жди у моря погоды в самом прямом смысле. Скучно, но куда деваться?
А так, конечно, вроде все при деле. Иван Петрович Кулибин здесь же, в Кронштадте. Не в самом городе, конечно, а увязался за мной. Именно ему и претворять в жизнь бредовую идею, предложенную боцманом Матвеем Котофеевым. Зная изобретательность и пытливый ум нашего графа, надеюсь на успех с большой долей вероятности.
Военного министра Аракчеева нет, и не увидим ещё долго – в тот злополучный день излишне ретивые гренадеры сломали ему руку. Правда, это не помешало Алексею Андреевичу принять участие в последующей схватке, где он и получил штыком в бедро. Очевидцы рассказывали, будто разъярённый граф забил обидчика насмерть одной только здоровой ногой, но верится с трудом. Как же он тогда стоял? Врут, наверное.
Бенкендорф в Петербурге. Нет, не отдыхает, совсем наоборот – занимается прочёсыванием города, вылавливанием прячущихся по подвалам и чердакам недобитков, и отделением плевел от козлищ. Совершенно верно, были и такие, что встречали англичан хлебом-солью и распростёртыми объятиями. Теперь пусть попробуют Александра Христофоровича обнять. Кстати, в задачу гвардейцев входит не только поиск врага внутреннего и внешнего, но и активное использование найденных на расчистке столицы от баррикад и завалов. Не умирать же беднягам с голоду в ожидании суда, а так хоть на похлёбку заработают.
Кутузов тоже занят. Я, оказывается, присвоил ему звание фельдмаршала ещё весной, но забыл подтвердить это соответствующей бумагой. Но в ту ночь, проведённую за коньяком и разговорами о прошлом, которое скорее всего не станет будущим, Михаил Илларионович напомнил. Вообще, забавно было наблюдать, как сквозь хитрую и циничную натуру опытного военачальника и царедворца то и дело проглядывала святая простота Мишки Варзина. И умудряются как-то уживаться вдвоём в одной голове! Зато и должность им определил тоже на двоих – пусть командуют всеми сухопутными войсками, подчиняясь напрямую только императору. И всё, пропал старый друг, целиком окунувшись в новые заботы, даже предстоящее сражение с английским флотом его не интересует.
Зато неприятельскими кораблями живо интересуется другой человек. Причём не с точки зрения их боевого применения, а исключительно с коммерческой. Гавриилу Романовичу Державину поручено произвести точный подсчёт понесённых нами потерь, оценить их в материальном выражении, не принимая во внимание какую-либо амортизацию, и озвучить сумму компенсации, которую необходимо истребовать с Англии и Швеции. Сомневаюсь, конечно, что туманный Альбион требование хотя бы заметит, не то что удовлетворит, но уж Стокгольм расплатится за всё сполна! Заранее сочувствую, но, увы, не смогу ограничить полёт творческой мысли поэта.
– Тридцать пять сажен по два с полтиной… да помножить на… и отнять восемь… – бормотал Гавриил Романович, разглядывая эскадру в подзорную трубу. – Да и то, если не сгорят… Ваше Императорское Величество, кругом одни убытки!
– И что же?
– А нельзя ли хоть что-нибудь захватить неповреждённым? Иначе стоимость дров никак не компенсирует затраты на…
– Экий вы меркантильный, господин Державин, – Кулибин, копавшийся неподалёку в механизме самого странного вида, укоризненно покачал головой. – Вдруг ничего не получится?
– У вас?
– Вот только давайте обойдёмся без лести, Гавриил Романович, – механик вздохнул и оглянулся на обвисший конус ветроуказателя. – Посвежело бы скорей, что ли.
Нужный ветер задул только к обеду следующего дня. Но перед этим корабли неприятельской эскадры предприняли попытку обстрела укреплений. Скорее даже обозначили её, чем действительно бомбардировали. Так, бросили около полусотни ядер, получили в ответ сбитую мачту у "Дифайянса" и небольшой пожар на "Элефанте", и ушли – легли в дрейф вне досягаемости наших пушек. Что-то господин Нельсон совсем решительность потерял. Или собирается бросить безнадёжное предприятие, опасаясь удара с тыла от переброшенного на Балтику Черноморского флота? Если так, то сэр Горацио глубоко неправ – я хоть и слыву немного сумасшедшим, но не настолько, чтобы посылать Ушакова в сомнительную экспедицию вокруг Европы с непредсказуемыми итогами. Сами отобьёмся как-нибудь… с Божьей помощью. Да, вот она сейчас совсем не помешает.
– Шибче, шибче качай! – Кулибин покрикивает на помощников, мехами нагоняющих горячий воздух в огромный полотняный шар. – Пошевеливайтесь!
Боцман Котофеев, предложивший всю эту авантюру, в ответ весело скалит зубы и сильнее нажимает рычаг. Пускай посмеётся, скоро плакать будет. Шёлк на одноразовый аппарат пожалели, а промазанная рыбьим клеем тонкая льняная ткань гораздо тяжелее и расправляется неохотно, так что качать и качать, пока руки не отвалятся. Наполнилось хоть немного? Вроде поднимается потихоньку…
Я не вмешиваюсь в процесс. В моём представлении воздухоплавание – это самолёты, а тут… рахитичный аэростат заграждения. Но что-то же должно получиться?
– Пошла родимая! Какого… и кто… мать? – Кулибин в своей стихии, и некоторыми выражениями смог бы вогнать в краску даже лошадь.
Удивительно, но так его понимают лучше – помощники бросили качать меха и надели горловину приподнявшегося над землёй шара на трубу, идущую от большой железной печки. Граф, не доверяя никому, лично шурует в топке длинной кочергой.
– Крепи верёвки! Осторожней, идолы!
Через полтора часа надувшийся пузырь рвётся вверх так, что швартовые концы, удерживающие аппарат от преждевременного старта, натянуты и гудят не хуже струны. Иван Петрович обращается ко мне, от избытка чувств перейдя на крик:
– Командуйте, Ваше Императорское Величество!
Не сказать ли подходящую случаю речь? Наверное, не стоит, а то, не приведи Господь, ветер за это время переменится. Обойдёмся, пусть потомки сами для своих учебников исторические афоризмы придумывают.
– Отпускай!
По канату ударил топор, и шар взмыл в небо, потянув за собой несколько привязанных бочек. Кроме них поднималось ещё кое-что.
– Дёргай! – заорал Кулибин. – Лебёдки держите! Отцепились?
– Седьмой застрял!
– Давай ещё раз, ну?
– Есть, Ваше Сиятельство!
Кто-нибудь в детстве запускал воздушных змеев? Красивое зрелище, вам скажу. Особенно когда их два десятка, все здоровенные, покрашенные яркими красками… грязные английские паруса на этом фоне никак не смотрятся.
Боцман выглядел довольным:
– А я говорил, что получится! Второй и восьмой ещё стравите, черти! Что, не видите, отстают от всех?
– И последний, – с беспокойством сказал Кулибин, наблюдая, как поднятые шаром змеи утягивает в сторону вражеской эскадры. – Ну что, государь, скоро начнём?
– Тебе виднее.
Эх, нет во мне таланта товарища Шпанова, чтобы достойно описать дальнейшее. Сначала механическая гильотинка с часовым заводом перерезала что-то, держащее чего-то ещё (даже не знаю что именно, так как заумные объяснения Ивана Петровича толком не понял), и бочки взорвались в воздухе, пролившись огненным дождём в опасной близости от английских кораблей. Промахнулись… не больно-то и хотелось! Следом посыпались снаряды со змеев. На каждом было по десятку, и почти все раскалывались от удара об воду, оставляя большие горящие кляксы, сносимые ветром к эскадре Нельсона.
Державин, явившийся продолжать подсчёты, возмутился:
– Вы же всё сожжёте!
– Может быть чего останется, – пожал плечами Кулибин.
– Нет, они уходят! – Гавриил Романович отнял от глаза подзорную трубу и посмотрел на меня с обидой ребёнка, которому посулили новую дорогую игрушку, но обманули. – Они же уходят, Ваше Императорское Величество!
– Вот и замечательно. Неужели вы ждали чего-то другого?
– Но как же? Но зачем тогда всё это? – главный фискал Российской Империи показал рукой на лебёдки, на дымящую печку, на небо, в котором исчезал наш воздушный шар. – Разве не для того, чтобы вынудить к капитуляции? Просто прогнать?
– Сражения, дорогой мой Гавриил Романович, выигрываются не фокусами, а… – тут я запнулся, не в силах подобрать слово.
– Но всё же – зачем?
– А как Александр Васильевич Суворов говорил? Удивил, значит победил!
– Мы удивили?
– Разве не заметно?
Корабли, окутавшиеся парусами, спешили поскорее уйти от расплывшегося по воде огненного пятна. Некоторые так торопились. Что сталкивались, а особо невезучие сцеплялись снастями. Вызвав одобрительные крики со стороны наблюдающих за бегством русских моряков и артиллеристов.
Это хорошо, но где же оно? Нет, не так – ОНО! И почему эти деревянные корыта такие медлительные? Впору самому бежать по волнам, подобно героине Александра Грина, и подталкивать англичан со шведами в корму. Или пинками подгонять. Ну… ну где же?