И чечены народ, а мы нет? Ну, чечены - это совсем другое, они, скорей, разбойники по крови, чем солдаты. Вот в Бамуте почти сплошь малолетки были, порядку никакого, зато стрелять обучены, любили это дело… Да, есть люди, которые умеют воевать, а есть, которые любят это дело. И что, не страшно воевать, спросил Лузгин. Ну, то есть умирать. Водитель Саша хмыкнул, а Николай сказал, что умирать всем страшно, никому не хочется, но воевать - нет, если с умом, без глупостей, а пока тебя не убили - чего бояться-то? Ты, это, сказал Саша, за стаканами следи. Вас сколько человек в Бамуте было? Семьдесят шесть. Да врёшь ты! Нет, не вру, семьдесят шесть по списку. Да ну тебя на хрен! Почти три месяца боёв, а ты - семьдесят шесть! Да мы же под землёй сидели. Нуда, я видел там, какие бункеры с ходами… Видал атаку "витязей"? А то же: шли, как каппелевцы… Да, наши парни умирать умеют… А что ж вы их не берегли? У вас ведь как всегда было: сначала пацаны-шестимесячники, потом "годки", потом уж вы, контрактники. Ну, не всегда так было, не шизди, Мыкола. При мне - всегда, Сашок, и танки у вас без активной брони: почему? Мы в первый же день два Т-80 из "фагота" завалили, потому что голые шли, без "активки". А потому, твою мать, что машины с "активкой" у нас, глядь, штабы охраняют, понял? А шестимесячники, блин, Ачхой-Мартан за полчаса взяли, понял? Ты русского солдата не лажай! А кто лажает? Кто лажает?.. Ты у меня смотри, Мыкола. А что смотреть, я правду говорю. Чё, гад, не любишь русских?
- Спокойно, Александр! - скомандовал Лузгин. - Мужики, что такое "активка"?
- Нет, я отвечу. - Николай положил хлебный шарик на стол и расплющил его большим пальцем. - Отвечу, мне бояться нечего. Я головы не резал, я честно воевал.
- Инт-тересно послушать, - сказал Саша, откинувшись спиной к стене и опустив руки под стол.
- Вы, русские, народец ничего, а вот страна у вас… Была такая и осталась. Земли у вас до жопы, да всего у вас до жопы, а вы вечно к другим лезете. Ну и чего в итоге, а? Вот так-то… У меня мать русская, ты понял?
- Ну а что сюда припёрся? Не настрелялся ещё банде-ра ты вонючая? Почему с Гарибовым обратно не ушёл?
- Домой хочу, - ответил Николай.
- Домой?
- Ну да. Через Россию проще.
- А почему здесь, почему не под Самарой? Там же ближе.
- Хотел под Самарой, но Гарибов туда не пойдёт - "хабара" нет, торговать ему нечем. А ждать до весны… Надоело.
- Куда пошёл Гарибов, знаешь?
- Нет, не знаю.
- Врёшь, Мыкола, - сказал Саша. - А ты, значит, домой собрался… Мать жива?
- Была жива, сейчас не знаю. На юге почты нет.
- Вы из Чечни… куда? - спросил Лузгин. - Ну, в смысле после этого…
- В Турцию. Два года жил у курдов.
- Ну ты даёшь, Мыкола! - сказал Саша. - Василич, по последней.
- Так тут ещё много! - с надеждой воскликнул Лузгин.
- Давай разливай… Семьдесят шесть, говоришь? - Водитель Саша глянул в потолок с таким видом, словно что-то считал про себя. - Хотя… Три хороших пулемёта в бункерах и парочку снайперов… Можно полк положить. Хорошие у вас пулемёты были, Мыкола?
- Танковые. Мы их ещё в Грозном поснимали. Машина - зверь, одно плохо: тяжёлые. Мы им сошки самодельные приладили, и всё равно, как очередь дашь подлиннее, он, падла, набок заваливается.
- Да, проблема, - сказал Саша. - Ладно, выпили.
Щи остыли, но Лузгин решил их дохлебать: чёрт его знает, когда ещё поешь не всухомятку. Хлеб был домашний, вкусный, особенно горбушка, и Лузгин стал высматривать, остались ли там корочки в тарелке, и за этим занятием пропустил момент, когда обе Сашины руки оказались на столе. В левой был пустой уже стакан, в правой - пистолет стволом в грудь Николаю.
- Пойдём, Мыкола, - сказал Саша. - Не будем хату пачкать.
- Ты сдурел, Александр! - Лузгин непроизвольно качнулся от стола и едва не упал навзничь вместе с табуреткой.
- Сидеть, - сказал водитель Саша. - ещё раз дер-нёшься, писатель, я нашего друга Мыколу шлёпну прямо здесь. А ты, Мыкола, руки на виду держи. Вот так, чуть повыше. А теперь вставай медленно, вот молодец, лицом к дверям и пряменько пошёл, вот так, вот умница… А ты сиди, писатель. Мы недолго. Поговорим с Мыколой. А, поговорим? Поговорим…
Когда они скрылись в коридорчике, Лузгин почему-то ожидал, что сразу будет драка, грохот и стрельба, но ничего такого не случилось, даже звука шагов он не слышал, только скрипнула протяжно отворённая дверь и вскоре стукнула легонько, и снова тишина. Лузгин всё ждал, когда же хлопнет выстрел, и даже задержал дыхание, но воздух кончился, а выстрела всё не было, и он вдохнул всей грудью, с шумом, в ушах застучало, он торопливо закурил и сунулся к окну, но там, в кромешной темноте, не было ни звуков, ни движения. Нет, выстрела он пропустить не мог, "Макаров" хлопает дай боже - значит, повёл его в штаб, в сельсовет, там разберутся, а я ещё выпью, пожалуй, нервы ни к чёрту не годятся, рука вон как трясётся, сейчас бы полотенце через шею, актёр покойный Лебедев показывал на сцене этот фокус с полотенцем - убеждало… Фу, блин, весь мокрый стал… От страха или с выпивки? Ведь не тебе же пистолетом угрожали, а страшно всё равно, и Николая жалко; а тех парней, что он в Бамуте убивал, не жалко? Да жалко всех, вот и сопли гужом… Домой, домой, брат Вова, и с книжкой на диван, и в душ горячий, и к друзьям - о, морды добрые, родные, как я по вас соскучился, и фонари на улицах, троллейбусы, витрины, сухой асфальт и женщины на тонких каблуках…
Дверь скрипнула и стукнула, шаги всё ближе, но не Саша, а лысый Дякин, тоже морда родная, небритая, я сейчас ему всё расскажу - не поверит, да я и сам бы не поверил… Какая встреча, блин, какая встреча! Трагедия, роман! Ну, Славка, тут такое было! Что? Куда идти? А зачем? Ну хорошо, идём… Ты, Славка, не поверишь! У, блин, понаставили тут табуреток… Извини, извини…
Он вышел на крыльцо за Дякиным и там, хлебнув морозной свежести, задрал голову и потянулся. Большие звёзды горели ровно, без мерцаний, но почему-то не было луны.
- Сюда посмотри, - сказал Дякин.
Лузгин опустил голову и прямо под ногами, у крыльца, увидел лежащего Сашу. И так он лежал, и так рядом с ним стоял Дякин, что всё и сразу стало ясно.
15
- И тогда он говорит: "Не будем хату пачкать".
- Вот болван, - в сердцах сказал Ломакин.
- Не мешайте, пожалуйста. - Пальцы левой руки Соломатина выстукивали дробь на столешнице. Лузгин снова сидел в комнате сельсовета. Дякин стоял у стены возле двери, а Ломакин сгорбился на корточках в углу за спиной Лузгина, хотя рядом был свободный стул. - Скажите, этот… - Соломатин никак не называл исчезнувшего Николая, - пытался оправдаться, оказать сопротивление?
Нет, сказал Лузгин, ничего он не пытался. Нет, никто не обыскивал его на предмет наличия ножа. Нет, он не отрицал свою причастность к бандформированиям. Нет, в разговоре он не проявлял агрессивности и не провоцировал Сашу на конфликт. Да, он допускал нелестные высказывания в адрес русского народа, но такие же высказывания он допускал по адресу народа украинского. Да, конечно же, по мнению Лузгина, причиной выхода ситуации из-под контроля (какого контроля, ты, болван!) явилось упоминание Николаем в разговоре чеченского села Бамут, в боях за который они оба с Александром принимали непосредственное участие - естественно, с разных сторон. Да, по словам Николая, он остался в селе Казанлык с целью дальнейшего возвращения на родину. Нет, он ничего не говорил о своих идеологических и прочих расхождениях с моджахедами. Если товарища Соломатина интересует взгляд Лузгина на личность пропавшего Николая и его побудительные мотивы, то можно с большой долей вероятности (ну вот же понесло, едва почувствовал себя хоть в чём-то умным и полезным!) определить его как весьма распространённый тип так называемого солдата удачи периода локальных войн, для которых непосредственное участие в военных действиях является, по сути, единственно возможной формой проявления и утверждения себя как личности, в то время как иные варианты социального бытия представляются данному типу либо недоступными, либо утратившими свою самоценность в связи с процессом последовательного разочарования…
- Хватит, достаточно. - Соломатин положил ручку на стол; из того, что ему так связно, в удобных протокольных формулах старался объяснить Лузгин, угрюмый Соломатин не записал ни слова, и вообще было неясно, зачем ему и ручка, и бумага. И уж совсем неясно было Лузгину, куда и почему ушли Махит и Воропаев, едва лишь они со Славкой явились в сельсовет и сообщили о случившемся.
- Теперь вы. - Соломатин кивнул Дякину.
- Так я ж там не был, - сказал Славка.
- Почему этот человек оказался у вас в доме. - В голосе Соломатина начисто отсутствовал вопрос; с такой же интонацией лузгинская учительница русского объявляла темы сочинений: искания передовой интеллигенции. Или терзания? Между тем Дякин совсем не протокольными, домашними какими-то словами рассказывал Соломатину, что Николая ему в дом привёл Махит и распорядился при случае отправить в Омск или в Тюмень. Соломатин спросил, встречал Дякин Николая раньше. Нет, ответил Славка, не встречал. Тогда почему же он пустил в дом незнакомого человека?
- Послушай, ты, Солома, - сказал Дякин, - ты чё, ты сам не знаешь почему?
- Не дави на него, командир, - подал голос из угла Ломакин. - Здесь меньше спрашиваешь - дольше проживёшь. Ведь не абрека ему в хату привели, а вроде как своего.
- Я тоже никогда бы не подумал, - сказал Лузгин. - Вполне симпатичный мужик, так мне показалось…
- Хорошо, - подытожил Соломатин. - Распишитесь вот здесь, я потом… дооформлю.