- Ну, давайте, давайте, сержант!
- Идите за мной, - приказал Коновалов.
Они спустились в правое укрытие, и сержант махнул рукой вперёд, вдоль траншеи, где в отдалении торчала над землёй тонкая и чёрная труба и вился слабый дым.
- Дойдёте до конца, потом направо.
- Спасибо, - выдохнул Лузгин и быстро пошёл по глинистому, убитому подошвами дну петлявшей траншеи. На ходу он скользнул взглядом по сидевшим за знакомым столом трём солдатам с картами в руках, приметил одинокий пулемёт на сошках в глубине траншейного излома, спину белобрысого мальчишки в телогрейке-безрукавке возле раскочегаренной печки, ещё и ещё раз свернул и финишировал на самом последнем дыхании.
Уже потом, свободный и неторопливый, он увидел, что у сортирного места нет двери, но в шаге от порога на обшитой досками стенке окопа висит деревенский рукомой-ник-тыкалка, и под рукомойником ведро, а слева на стене прибит фанерный ящичек с аккуратно порванной бумагой. Он сунул руку вглубь и вдруг ощутил под пальцами гладкий и холодный металл. Зачем здесь это? - удивился Лузгин и не придумал ответа.
Солдатик в телогрейке оказался снайпером Потехиным. В разведённых руках он держал штык-нож и большую чистую картофелину и улыбался приближающемуся Лузгину.
- Привет, - сказал Лузгин. - Кашеварим, Потехин?
- Ага, - сказал Потехин. - Здрасьте, Владимир Васильевич.
Лузгину было приятно, что его запомнили, и не просто так, а по имени-отчеству, и он произнёс с добродушной укоризною:
- Какого чёрта вы сортир почти у кухни выстроили?
- Да ведь не пахнет! - весело сказал Потехин. - Зато отходы носить близко.
Лузгин засмеялся, а повар-снайпер стал на полном серьёзе объяснять, что сменившемуся отделению был приказ отрыть сортир в другом плече траншеи, за дорогой, но гадские салаги продинамили, и двое наших уже роют там с восьми утра, а здесь яму загасят известью и будет только для отходов с кухни.
- Да понял я, понял, - успокоил солдата Лузгин. - А что варить намерен, шеф? - И тут Потехин вовсе растерялся: свинина - одно сало, картошки четыре мешка и бочонок квашеной капусты, полмешка лука, концентрат гороховый…
- К черту концентрат, - сказал Лузгин. - Щи варить собрался? Отменяется. Ну-ка дай-ка я тут осмотрюсь.
На дощатых полках в кухонном отсеке он выбрал самую большую кастрюлю с толстым алюминиевым дном и приказал Потехину быстро чистить и крошить побольше лука. Сам же отыскал в коробке с ложками обыкновенный кухонный нож, тупой и ржавый, наточил его на куске валявшегося под ногами абразива и принялся резать средними кусками растаявшую жирную свинину. Выложил мясо на дно кастрюли ровным слоем и водрузил на рыжую от старости железную печку. В кастрюле сразу зашипело. Лузгин быстро дорезал лук, щедро высыпал его поверх стрелявшего брызгами сала и спросил, где капуста. "Да вот", - сказал Поте-хин, тыча штык-ножом в бочонок под брезентом. Лузгин открыл: капуста была сочная, светлая, с хорошим крепким запахом, в ярких пластинах нарезанной моркови, и он стал черпать её из бочонка армейским тяжёлым половником и покрывать ровно сало и лук, отмечая про себя, как звуки жарки меняются от шипения и треска до однотонного и низкого гудения. Заполнив кастрюлю до половины, утрамбовал капусту черпаком, добавил из бочки немного рассола и кружку воды из фляги молочного вида, чертыхнулся на отсутствие лаврушки, закрыл кастрюлю крышкой и с видом хозяина сел на решётчатый ящик в стороне от плиты.
- А что с картошкой делать? - спросил заинтригованный Потехин.
- Чистить, - приказал Лузгин. - Пока не скажу.
- Есть, чистить! - ответил Потехин.
Лузгин сидел на ящике и не спеша курил, и это была самая вкусная сигарета за всё сегодняшнее утро. Картошка в потехинских пальцах резво проворачивалась, обнажалась и звучно падала в ведро, на прилавке-доске росла горка спиральных очисток, и на душе у Лузгина было тепло и спокойно.
- Хорошая картошка, - сказал он, загля-дывая в ведро. - Давай ещё штук десять, и хорош.
- Татарская, - сказал Потехин. - Здесь лучшая картошка у татар.
- Дорого берут?
- Да за копейки! - весело сказал Потехин. - В деревне денег нет ни у кого.
С того места, где сидел Лузгин, хорошо была видна караульная вышка и неподвижная фигура часового в бушлате и синей вязаной шапочке вместо уставного головного убора. Здесь тепло, а там, наверно, ветер, подумал он и спросил у Потехина, когда у них обед.
- Да в час!
- Успеем, - солидно обронил Лузгин и привалился спиной к деревянной обшивке окопа.
В далёкой молодости он служил корреспондентом в маленькой газете "Тюменский комсомолец" и писал репортажи о военно-спортивной игре "Зарница". Дети бегали по лесу с деревянными автоматами, ели гречневую кашу из полевой армейской кухни и слушали рассказы ветеранов про настоящую войну. Ветеранам в кустах наливали по сто пятьдесят, и рассказы у них были весёлые. Потехин в то время ещё не родился, а когда родился и достаточно подрос, "Зарниц" уже не было.
- Ты кем до армии работал, а, Потехин?
- Никем, - сказал Потехин. - Так, школу кончил, лето проваландался, а осенью забрали.
- А в институт?
- Да куда нам… Без денег-то… He-а, даже не пробовал.
- А, вот вы где?
На повороте хода в главную траншею стоял хмурый Коновалов.
- Вы закончили, Владимир Васильевич?
- Только начал, - ответил Лузгин.
- Не понял, - произнёс сержант.
Лузгин поднялся, потянулся и неспешно пошёл к Коновалову.
- Хотите, чтобы ваши люди один разок нормально пообедали? - сказал он негромко, взяв сержанта за рукав и уводя к повороту траншеи. - Так я вам обещаю.
- Не положено, - мотнул головой Коновалов. - Извините, но… Пойдёмте, я вас провожу.
- Так ведь… процесс! - растерянно сказал Лузгин. - Потехин всё испортит!
- Не испортит, - сказал Коновалов. - Вы ему объясните, он и не испортит. Пять минут - я вас жду наверху. Пять минут, Владимир Васильевич!
- Да как прикажете, - обиделся Лузгин. - Изображаете тут, на фиг, из себя… Фронтовики! - процедил он с печальной презрительностью и пошёл инструктировать повара-снайпера: сколько времени ещё тушить капусту, когда и как выкладывать поверх целую картошку, как доводить её, вкус-нягу, на пару и как раскладывать потом, не перемешивая.
- Ещё подсолить не забудь, - сказал он, прощаясь. - Да осторожно, блин, по вкусу.
- Да справлюсь я, Владим Василич! - сказал сочувственно Потехин. - Я врубился, не переживайте.
- Ага, врубился он, - сердито буркнул Лузгин и пошёл по траншее к дороге.
Он уже видел Коновалова и двух солдат с лопатами, куривших у бетонных блоков, как вдруг пронеслось, словно ветер, с фырчанием, стуком и звоном, и тут же откуда-то слева донеслось сухое плотное татаканье, и Лузгин сразу присел, даже не успев понять, что в них стреляют, а когда понял, то застыл от ужаса, потому что стреляли в них из деревни.
Из укрытия один за другим вылетали солдаты и бежали, пригнувшись, по траншее к Лузгину, и вместе с ними бежал Коновалов, уже без бушлата, со злым охотничьим лицом. На бегу он толкнул Лузгина рукою в грудь, к стенке и вниз, рявкнул: "Сидеть!" - и бросился дальше, чуть не столкнувшись с набегавшим поваром Потехиным, в руках которого, как древко флага, торчала длинная винтовка.
- Не стрелять! - заорал Коновалов. - И не высовываться, глядь! Потехин, дуй на огневую. Ну, Махит, ну, сука!..
От караульной вышки летели щепки, но звук был звонкий, металлический, и Лузгин догадался, что вышка изнутри защищена железом, и караульный там сейчас лежит ничком и будет так лежать, пока обстрел не кончится.
Потехин юркнул мимо Лузгина и пропал в ответвленье окопа, туда же проскользнул сержант на полусогнутых, и Лузгин не сразу осознал, что никто не стреляет, и только там, где скрылись повар с Коноваловым, что-то шуршало и щёлкало. Лузгин почти на четвереньках пробрался вдоль окопа и заглянул за поворот.
Потехин стоял к нему спиной, расставив ноги и высоко подняв плечи, и над правым его плечом виднелся тёмный краешек приклада. По бокам и сверху потехинского затылка были плоские мешки вроде цементных, и между ними узкая дыра, куда осторожно тянулся Потехин руками и винтовкой, пристраивая глаз к ободку телескопического прицела.
- Не суетись, - сказал ему сержант, по-зэковски сидевший возле стенки.
- А если он вообще стрелять не будет? - спросил Потехин, шевеля плечами.
- Будет, - сказал Коновалов и громко крикнул: - Эй, пальните кто-нибудь!
Ближе к дороге сдвоенно, как колёса курьерского поезда, погрохотал недолго автомат, и словно эхом от него со стороны деревни снова застучало.
Потехинские плечи заходили шире, сержант спросил:
- Ну чё там?
- Не вижу ни хрена, - сказал Потехин.
- Вот глядь, - сказал Коновалов. - Сигареты в бушлате остались… Эй, кто там, долбани ещё разок!
Снова заработал автомат, и Коновалов крикнул:
- Секи, секи, Потехин!
- Засёк, - ответил снайпер. - Засёк, блин, из дома фигарит. Щас достану. - Потехин замер и, казалось, перестал дышать. Хэбэшные штаны на его заднице висели замусоленным мешком. Снайпер выстрелил, у Лузгина ударом заложило уши, и тут Потехин принялся стрелять подряд, спина его вздрагивала, и сержант Ко-новалов на каждый выстрел коротко мотал головой, глядя перед собой на неровную стенку окопа.
- Ну чё, попал? - спросил он у Потехина, когда тот отстрелялся.
- Да хрен его знает, - передёрнул плечами Потехин и тоже присел, оставив винтовку боком лежать в амбразуре. - Умный, с чердака стрелял, но не с краю, а из глубины. Думал, не заметим.