- Их так мало!.. Вижу, как они подходят, гребцы стараются вовсю. На первом нарисовано семь звезд - он зовется "Семь сестер", как созвездие. В него стреляют лучники с других кораблей.
Какого-то моряка стрела ударила в глаз; моряк вскрикнул и упал за борт. На другом корабле мальчик, раненный в ногу, с пронзительным воплем рухнул на палубу.
Одну из лодок развернуло и опрокинуло от удара.
- В воде барахтаются люди. Не воины - на маленьких лодках нет воинов. Там дети. И женщины.
Я видела, как они пытаются спастись, но лучники расстреливают их прямо в воде.
- Большой корабль разворачивается. - На носу его я разглядела нарисованного дельфина, красно-белого на черном.
Хрупкая девичья фигурка, по-дельфиньи быстро и ловко скользя через волны, подплыла к кораблю. Один из гребцов выставил весло, девочка уцепилась за него руками и, опершись ногой на лопасть, наполовину высунулась из воды. Сверху уже тянулись чьи-то руки, ее вытащили на палубу.
- "Семь сестер" повернулся. Он идет напрямик к тому судну, где лучники, и там налегли на весла, чтобы свернуть с пути.
"Семь сестер" прошел рядом, я разглядела кормчего - совсем молодой, светлые волосы откинуты со лба и перехвачены кожаным шнуром, губы сосредоточенно сжаты, морской ветер овевает лицо любовно и нежно.
- Горящие стрелы! - У меня перехватило дыхание. - Те, что идут наперерез, зажигают стрелы!
Одна с шипением упала в море. Еще одна вонзилась в переднюю палубу "Дельфина", ее загасили водой. Молодой мужчина с длинными черными волосами поднимал на борт ребенка из ближайшей рыбацкой лодки.
Другие лодки затонули или вышли в море, ловя расправленным парусом береговой ветер.
Я слышала, что кричат друг другу моряки, видела, как кормчий "Семи сестер" машет рукой, подавая команду.
Кормчему "Дельфина" огненная стрела ударила в грудь, прошла насквозь, подожгла бороду. Он упал с разорванной грудной клеткой, с горящим лицом. Черноволосый, оставив ребенка под поручнем у гребцов, метнулся к кормилу. "Семь сестер" проскользнул дальше, между "Дельфином" и ближайшим противником.
Белый парус с красной фигуркой дельфина раскрылся, его тут же наполнил береговой ветер. Через миг развернулся парус "Семи сестер" - семь черных на белом звезд. Позади лежал пылающий город. Впереди ждало лишь открытое море.
Я вдруг услышала странный звук - и поняла, что это мой собственный всхлип.
Пифия приподняла меня бережно, как мать.
- Довольно, детка, довольно. Для первого раза хватит, даже с избытком.
Она уложила меня на тюфяк и укрыла своим плащом.
- Спи, детка. Отдыхай.
Я спала и в ту ночь не видела никаких снов. Я знала, что останусь здесь.
Прорицательница
Жизнь в святилище не была такой уж уединенной. Каждые два-три дня кто-то приходил - по большей части крестьяне с их насущными нуждами. Нам приносили прошлогодние яблоки, мешки с зерном и оливки в собственном масле. Раньше я мало задумывалась, куда деваются приношения. Отдаешь их богам, а потом? Неужели растворяются в воздухе?
Приношения шли нам в пищу, вместе с козьим молоком и пахучим сыром, который делала Долкида. Пять наших коз паслись ниже по склону, за ними присматривал мальчишка, приходивший из селения под горой. Он был вдвое старше меня и считал недостойным со мной разговаривать.
Иногда появлялись и знатные гости - в колесницах, запряженных великолепными конями, с блистающими на солнце бронзовыми пиками. Они привозили соленую рыбу в больших широкогорлых кувшинах и амфоры с красным вином, а однажды в то лето нам дали десять мер тонкого льна, черного как ночь. Я осторожно касалась его пальцами и раздумывала, не тот ли это лен, что я собирала с матерью и женщинами Вилусы.
- Эй ты, не трожь! - окрикнул кто-то из слуг, увидев, как я прикасаюсь к подарку его господина.
Пифия усмехнулась:
- Оставь, это всего лишь Линнея, тонкая ткань ей в новинку.
Прозвище, данное мне пифией, прижилось: Линнея - "льняная", девочка с льняной реки. Чайкой, на языке моей матери, меня здесь не звали.
В то первое лето мать часто поднималась к нам на гору; потом начались дожди, лен отнимал больше сил, и она стала приходить реже. За Ареном, который подрос и начал бегать, нужен был глаз да глаз - чтоб не забрался в реку, где мог утонуть.
Когда пришло время дождей, за пифией прислали царскую колесницу - отвезти ее на Фесмофории, недельные торжества в честь великой Владычицы, праздник Возвращения. Она отправилась одна, без меня: я, по ее словам, еще не научилась держать себя так, чтобы меня не зазорно было показывать публике. Я не обиделась: я понимала, что слишком неловка для того, чтобы прислуживать во время действа.
Меня взяли с собой на следующий год. Мне только что исполнилось восемь, я выросла из старой одежды, и мне готовили новую - черную, без каймы, просто подшитую снизу. Пифия ворчала, пока Долкида заканчивала работу, и было ясно, что меня возьмут на мистерии.
Хитон оказался длинным, почти до пола.
- Подвяжи шнуром, - велела пифия, - иначе она не сможет ходить.
Долкида извлекла откуда-то тонкий черный шнур и опоясала меня, подобрав лишнюю длину в напуск и уложив его красивыми складками.
- Вот и славно, на вырост, - промолвила она. - Ей еще расти и расти.
- Вряд ли, - ответила пифия. - Она останется невысокой, ниже меня.
Пифия не казалась мне рослой, но она была выше моей матери, я так и сказала.
- Да, - кивнула пифия, - в ней течет кровь народа, что жил здесь прежде, пока не пришли мои предки с их конями и бронзой. Кровь людей невысоких и черноволосых, как те, что живут на островах. Народ моря, не знавший колесниц.
Она приподняла мои волосы, густые и тяжелые.
- Когда придет твой черед, сможешь обойтись без парика. Я-то носила его всегда - смолоду была рыжей. Но в парике тяжело и колко, а у тебя волосы черные как вороново крыло и густые. Тебе парик не понадобится.
- Мой черед для чего?.. - с запинкой произнесла я.
Она обратила на меня голубые глаза. Не знаю, почему в первую встречу они показались мне черными.
- Когда будешь пифией после меня.
- Я? Пифией?
Она легко коснулась рукой моей щеки, навила на палец тонкую прядь черных волос.
- Мы ведь не вечны, дитя. Святилища появились еще до начала времен, и в каждом из них, просторном или тесном, была своя пифия - орудие и голос Владычицы Мертвых. Владычица всегда живет в пифии, хотя та может состариться и умереть. Пифия - Ее вместилище, Ее уста и руки. Как иначе говорить Ей с живущими, как нести свою волю в наш мир? И когда не станет меня, пифией будешь ты.
- А Долкида?
Она пожала плечами:
- Долкида не способна видеть. Владычица дала тебе знак, отметила, чтобы ты попала в Ее святилище, потому что предназначена к служению, а не к вечному рабству.
- Я теперь не рабыня?
- Не больше, чем все мы - Ее рабы.
- Но…
- Даже цари склоняются перед Смертью, - сказала пифия. - Даже они, с их богатыми колесницами и блестящим оружием, сходят в подземный мир, дабы предстать перед троном, где восседает Она рядом с супругом, Владыкой Теней. И юные воины, что хвастают ныне псами и луками, тоже когда-то сойдут в Царство Мертвых, и лишь Ей вольно будет решать, достойны ли они пощады. И коль Она станет молить о милости, Владыка склонит слух к просьбам, как тогда, с кифаредом. Помнишь?
Я кивнула: мне была памятна история Орфея, что сошел в мир теней молить Владычицу о возлюбленной.
- Она тебя выбрала, - повторила пифия. - Назначила быть Ее голосом и Ее рукой. Ты примешь посвящение на Фесмофориях, как положено. С тех пор тебе нельзя будет жить как все, как живые. Нельзя совершать и видеть кровопролитие, нельзя рассекать ножом плоть и носить одежды цветов солнца. Ты принадлежишь Владычице и подземному миру.
- Но Долкида убивает голубей, - сказала я. - И недавно зарезала козу.
- Долкида не пифия и никогда ею не будет. Запреты касаются только тебя, не ее. Ты будешь следовать им с восьми лет, как и я.
Не задумываясь я спросила то, что пришло в голову:
- Мне нельзя иметь мужа и детей?
Лицо пифии посуровело.
- Ты принадлежишь Владычице, и никакой мужчина не может считать тебя своей. Когда жрица, вместилище Владычицы, принадлежит мужчине - это тягчайшее святотатство. Царям случалось нарушать запрет, но проклятие, павшее на их дома, приносит плоды и сейчас.
Долкида в страхе взглянула на пифию, удивившись такой откровенности, однако я не понимала, о чем речь. Я не знала о святотатствах, в которых был бы виновен царь Нестор: пилосский дворец жил в благополучии.
Пифия продолжала:
- Запрета брать себе мужчину нет - сама Владычица тоже не весь год пребывает в девстве, - но тебе не позволено быть женой и иметь другой дом, кроме святилища.
- А дети? - спросила я. Для меня одно не исключало другого: у рабынь, что выращивали лен, дети рождались, хотя о мужьях не было и речи.
- Твои дочери будут принадлежать святилищу. Или, если рука Владычицы их не коснется, они могут выйти замуж. Но сыновьям не позволено пребывать под Ее кровом после третьего года жизни.
- И что тогда?
- Тогда их забирают отцы. - Она резко отвернулась. - Иди, Линнея. У меня много дел.
В ту ночь мне приснился светловолосый мальчик у груди пифии, похожий на моего брата. Потом его увозила колесница, которой правил высокий мужчина с волосами цвета бронзы, и мальчик, перегибаясь через край, плакал и тянул руки к пифии. Я умолчала о том сне, хотя обычно рассказывала ей все видения.