– Думала, ты снова скажешь "да".
– Мне жаль, – сказал Дэниел.
– Чего тебе жаль, Дэн?
– Мне жаль расставаться с этим днём, как было жаль тебе расставаться с тем твоим днём.
– Приходи завтра украшать Новосветное Дерево. Я буду там… Что молчишь?.. Спасибо тебе, Дэн.
Дэниел вопросительно посмотрел на Лэоэли.
– За то, что разглядел её во мне. До завтра, – сказала она и, повернувшись, побежала к дому.
Дэниел пошёл по улице, не зная, куда ему идти дальше…
– Добрый человек! – ухватившись за нечаянную мысль, Дэниел окликнул дорлифянина, который, миновав его, успел отдалиться шагов на десять.
Тот оглянулся и остановился. Дэниел приблизился к нему.
– Добрый человек, – повторил он, – как мне найти дом Фэлэфи? Я нездешний, первый день в Дорлифе.
– Вижу, что нездешний – наш бы не спросил, как дом Фэлэфи найти, всякий знает этот дом. Хворь одолела, или по какой другой надобности?
– Да вот что-то целый день голова кружится, – и соврал, и не соврал Дэниел.
– Это-то, может, и не хворь – голова кружится. Однако Фэлэфи покажись – её руки точно скажут, хворь или не хворь. Ты иди, как шёл. Четвёртый дом по левую руку её будет. Дойдёшь сам-то?
– Спасибо, дойду.
– Ну, тогда здоровья тебе… и не горюй.
"Дэн-Грустный", – вспомнил Дэниел прозвище, которое дал ему Гройорг, и усмехнулся.
Возле дома Фэлэфи в свете окна возился с длинной деревянной… кажется, не лодкой… похоже, кормушкой… определённо кормушкой для ферлингов (рядом сновал серебристый ферлинг, то и дело останавливаясь, чтобы опробовать изделие клювом) человек немалых размеров. Пёс, лежавший поблизости, не поднимаясь, зарычал – это он предупредил незнакомца, что всё видит и слышит.
Припомнив, как зовут мужа Фэлэфи, Дэниел негромко сказал:
– Добрый вечер, Лутул.
Погружённый в работу, тот не услышал его. Дэниел подумал, что это даже к лучшему: в голове у него была лишь одна Лэоэли, и он не смог бы сегодня быть хорошим гостем этого доброго дома. Он ещё немного постоял возле куста шиповника, глядя на Лутула и его помощника…
Подойдя к дому Малама, Дэниел услышал голоса своих друзей и пошёл им навстречу.
– Привет, Дэн-Грустный! Давно не виделись! – прокричал, заметив его, Мэтью, выявляя весёлость духа… – Рагу из баранины было так хорошо, что я не стану говорить о нём ни слова, чтобы не дразнить тебя.
– Ты уже дразнишь Дэна, – проскрипел Семимес. – Добрый вечер, Дэн. Нам не хватало тебя за столиком для четверых, и незанятый стул всё время ждал тебя.
– Думаю, у Дэна есть, чем ответить Мэту, – заметил Нэтэн. – Я прав, приятель?
– Тогда я тоже не буду распространяться насчёт ватрушек в компании Лэоэли, дружище Мэт, – ответил Дэниел.
– В компании прелестной Лэоэли, – со смаком произнёс каждое слово Семимес и затем спросил Мэтью: – Что бы ты сам выбрал, Мэт: чудное рагу из баранины в компании хоглифского "Лёгкого" или бабушкины ватрушки в компании прелестной Лэоэли? Бабушкины, Дэн?
– Бабушкины, – подтвердил Дэниел.
– Лэоэли сама выбрала – мне досталось хоглифское "Лёгкое", – нарочито горестно сказал Мэтью.
– По-моему, Дэн крепко поддал тебе, Мэт-Жизнелюб, – подыграл друзьям Нэтэн.
– Ладно, мы в расчёте, – сказал, отмахнувшись рукой, Мэтью, и, несмотря на легковесность этого слова, как и других, витавших в воздухе между друзьями, сказав это, неожиданно для самого себя вспомнил Кристин, их вечер в "Левом Правом", где и тогда пустовало место Дэниела за столиком, и погрустнел.
– Что, Мэт? – заметив это, спросил Дэниел.
– Да всё нормально, Дэн. Ребят, пойдёмте в трактир Малама. Посидим, потолкуем, забудем обиды, – сказал, бодрясь, Мэтью и тут же, глянув на Семимеса, немного исправился: – В трактир Малама и Семимеса. Да, Семимес?
– Да, – с довольством ответил Семимес и, поводив носом, добавил: – Нынче у нас грибочки в сметане.
– Друзья, я домой. Завтра увидимся, – сказал Нэтэн и, свернув влево, быстро зашагал по тропинке.
Вдруг лицо Семимеса, подвижное (вторившее каждому слову), приветливое и довольное… окаменело, запечатлев на себе неприязнь. Неподвижный взор его был устремлён на Дэниела.
– Дэнэд, – хрипло проскрипел он, будто ни сочное рагу из баранины, ни хоглифское "Лёгкое" вовсе не размягчили ни горло, ни душу его, – ты не хочешь сказать что-нибудь Семимесу и Мэту?
Дэниел, ошарашенный таким поворотом, пожал плечами.
– Не-ет, ты ничего не хочешь нам сказать… друг… потому как сегодня ты потерял себя… потому как сегодня ты забыл, кто ты есть…
– Семимес, в чём дело?! Говори яснее! – потребовал Мэтью, встав на защиту друга.
– Разуй глаза, Мэтэм, вместо того чтобы орать, – ответил ему Семимес грозным тоном и указал пальцем на поясной кошель Дэниела – кошель не был застёгнут и не оттопыривался, как всё время, пока в нём была Слеза.
Дэниел обшарил кошель рукой.
– Мэт, Семимес, похоже, я Слезу потерял, – сказал Дэниел с убитым видом.
– Проверь, на месте ли тетрадь, Хранитель Слова.
– На месте.
– Где ты хвастал Слезой? – всё тем же напряжённо-неприязненным тоном вопрошал Семимес.
– Да успокойся ты, Семимес. Говори по-человечески, – попросил его Мэтью.
Но последнее слово, сказанное им, не могло не задеть души Семимеса, и она отозвалась болью и гневом.
– Никогда впредь не говори этого слова Семимесу, сыну Малама… Семимесу, рождённому дорлифянкой, – проскрежетал он, сжимая в руке палку, торчавшую у него из-за пояса.
Мэтью сразу смекнул, в чём была его оплошность.
– Ну ладно, Семимес, прости меня. Признаю, что ляпнул не то. Но я не имел в виду…
– Замолчи! – прошипел Семимес.
– Похоже, я знаю, где мог обронить Слезу, – поспешил на выручку всем Дэниел, едва придя в себя.
– Говори, Дэнэд, поправляй свою нерадивость, – сказал Семимес, тщетно стараясь смягчить тон звуков, зажатых в тиски окаменевшего лица.
– На площади. Мы стояли напротив часов, шагах в десяти от них. Потом Лэоэли побежала… Потом… В общем, я мог обронить Слезу, когда убирал Её в кошель. Наверно, опустил мимо и не заметил. Это было недалеко от часов, слева от них.
Семимес, не проскрипев больше ни слова, сорвался с места и вскоре скрылся из виду.
– Бежим? – предложил Мэтью…
То, что Мэтью и Дэниел увидели, прибежав на площадь, заставило их попятиться назад и проглотить слово "Семимес", имя "Семимес".
Сын Малама, рождённый дорлифянкой, опершись на четвереньки, метался по куску земли, подобно охотничьему псу, который, почуяв затихшего в лабиринте норы зверя, ищет подступы к нему. Не замечая ребят, он то и дело пускал в ход нос, жадно вбирая дух почвы и отфыркиваясь… он взвизгивал и рычал… Он спешил за мимолётным запахом, который всё время поддразнивал его и ускользал, терял его, возвращался на прежнее место и проверял, не пропустил ли того, ради чего позволил вылезти наружу из его, Семимеса, жил существу, зачатому от корявыря. Сопение и рычание его становились страшными и невыносимыми, когда он взрывал утоптанную землю голыми руками и хоронил принятый за Слезу камешек. И это дикое отчаяние повторялось и повторялось, потому что его нетерпеливая жажда была сильнее его чутья.
Дэниел и Мэтью не смели приблизиться к тому, кого называли другом. Они стояли поодаль, охваченные отвращением и жалостью… Они стояли, и отвращение, огрызаясь, покидало их… а жалость, без объяснений, ждала Семимеса…
Вдруг Семимес подпрыгнул, словно укушенный змеёй, и, прижимая горевшую руку к груди, метнулся к часам. Под ними он окунул руку в свет и раскрыл ладонь.
– Нашёл!.. Нашёл!.. Нашёл! – раздался полный счастливого плача скрип.
Дэниел и Мэтью подбежали к Семимесу.
– Дэн! Мэт! Друзья мои! Я нашёл Её! Вот Она! – восклицал Семимес, и лицо его сияло счастьем. – Я нашёл твою Слезу, Дэн. Возьми.
– Спасибо, друг, – сказал Дэниел и принял Слезу (по коже его побежали мурашки, когда к его рукам, сложенным лодочкой, прикоснулась рука Семимеса, холодная, дрожавшая).
– Спасибо тебе, проводник, – сказал Мэтью. – Ты снова выручил нас.
Семимес проследил, как Дэниел убрал Слезу в кошель, потом помолчал, взвешивая услышанные им слова благодарности, потом сказал:
– Если бы Семимес был целым человеком, он бы… промолчал… И я промолчу… потому как все и так знают, что Семимес выручил всех.
На полпути к дому Малама Мэтью первым нарушил молчание, которое было в тягость каждому из троих.
– Семимес?
– Спрашивай.
– Как ты думаешь, Гройорг-Квадрат оставит нам грибов или?..
– Думаю, Гройорг-Квадрат и мой отец будут ждать нас к ужину, Мэт-Жизнелюб.
Так оно и случилось. Гройорг поджидал ребят на крыльце, и, когда они подошли к дому, сразу отдал свои чувства словам:
– Друзья мои, я счастлив, что вы, наконец-таки, добрались до дома! И теперь все мы усядемся за стол и предадимся беседе и поеданию яств. Что на свете может быть лучше этих двух вещей, когда они объединяются?!
…После того как обитатели дома на окраине Дорлифа разошлись по своим комнатам (Гройоргу достался диван в гостиной) и каждая из них стала мало-помалу наполняться полусонными переживаниями и мечтами, непохожими на мечты и переживания, заселявшие соседние комнаты, одна из дверей пропустила через себя тихий стук.
– Войди, если ты друг.
– Не спится?
– Вроде лёг. А вот тебе, вижу, не спится. Садись – поговорим… а то всё говорим, говорим… в разные стороны.
– Садиться не буду – похожу по комнате, как наш мудрый Малам. Может, что придумаю.
– Да ты уже придумал, с этим ведь пришёл… Ходи, ходи… дорлифянин.
– Угадал: придумал.