– А кто знает? Как мы сможем что-то понять, если мы выучили Слово наизусть, но ничего не понимаем? – с волнением спросил Мэтью.
– Да, отец, мы выучили Слово наизусть, – подтвердил Семимес.
– Прояви терпение, Мэтэм, – сказал Малам… и отправился в путь по гостиной, который пролегал от стены с вороным конём до грибной и обратно.
– Вы призваны охранять Слово, – продолжил он, остановившись подле ребят. – Но найдутся те, кому тайное Слово скажет больше, чем нам, кому тайное Слово укажет путь.
Малам закрыл глаза. Губы его зашевелились, и по тому, как они шевелились, и по отдельным звукам, сходившим с них, было видно, что он читает про себя стих. Затем, помолчав, он сказал:
– Война будет. И расстояние до неё слишком мало, чтобы медлить.
– Отец, куда ты? – спросил Семимес, увидев, что он в решимости направился к двери, ведущей в коридор, а не в столовую.
– К Фэлэфи, сынок, – ответил морковный человечек (в лице его была тревога). – Возьми в передней свою палку и всё время держи при себе. И чаще слушай её. Повелитель Тьмы видел вас сегодня. Теперь он в раздумье, как и мы.
Семимес проводил отца до выхода и, взяв палку, вернулся к друзьям. Подойдя к стене с вороным, он, стоя к гостям спиной, позволил себе то, без чего уже соскучился:
– Если бы Семимес был целым человеком, он бы сказал, что судьба – это клубок пряжи.
– Семимес, а что за судьба у этого коня? Всё время скакать с полки на полку? – воспользовавшись моментом, спросил Дэниел. – Это, конечно, не человек, но всё-таки.
Семимес почему-то не поворачивался к друзьям и ничего не говорил. Он лишь поглаживал вороного по гриве кончиками пальцев.
– Это реальный скакун? Похоже, на всех полках один и тот же скакун. Это же не случайно? – Дэниел продолжал теребить Семимеса вопросами.
– Его вырезал ты или твой отец? – спросил Мэтью, не дождавшись ответов на них.
Молчание, вдруг родившееся у стены с вороным, казалось, ширилось и вот-вот заполнит всё пространство гостиной. Дэниел и Мэтью посмотрели друг на друга, как бы подстрекая один другого вновь потревожить это молчание.
– Почему у него нет глаз? Семимес? – спросил Мэтью, увидев свой вопрос на тех же полках, на каждой из них.
– …Я нахожу его в моих снах, – наконец… тихим, грустным, царапавшим душу скрипом заговорил Семимес (от этого скрипа у Мэтью и Дэниела даже перехватило дыхание). – Я карабкаюсь по скале. И забываю про всё. И вдруг…
Мэтью и Дэниел ждали, когда прервавший свой рассказ Семимес возобновит его. Ждали, на этот раз не тормоша своими словами его переживаний. Семимес сел на диван и, уставив взгляд в пол, продолжил:
– Я сам не знаю, как оказываюсь рядом с ним. Я карабкаюсь, вижу перед собой стену, по которой карабкаюсь, и вдруг оказываюсь рядом с ним. Я не знаю, нахожу его я, или он находит меня. Не видно ничего вокруг. И сам он чёрен, как ночь. Но я вижу его… и глажу его, и обнимаю за шею.
Семимес поднял глаза – друзья увидели в них изумление.
– А он скачет. Он всегда скачет. Он никогда-никогда не останавливается.
– Как же ты подбираешься к нему? – спросил Мэтью. – Ты догоняешь его, как сегодня догнал нас, когда мы бежали наперегонки?
– Нет. Я не бегу за ним. Я же сказал: я карабкаюсь по скале, а потом сразу оказываюсь подле него. Он скачет, но не убегает. И мне вовсе не мешает, что он на скаку.
– А глаза? – спросил на этот раз Дэниел.
– Думаю, у него нет глаз, потому что он не знает, куда надо скакать, – ответил Семимес.
Ответ показался Мэтью путаным, и он попытался поправить Семимеса:
– Может, наоборот: он не знает, куда скачет, потому что у него нет глаз?
– Нет, Мэт. У него нет глаз, потому что он не знает, куда надо скакать, – твёрдо повторил Семимес.
– Тебе виднее, – не стал спорить с хозяином сна Мэтью.
Семимес продолжил:
– Он скачет на одном месте. Скачет и скачет без устали… У него нет глаз, но он чует меня.
– Как?
– Мэт… – Семимес зажмурил глаза, чтобы найти ответ на "как?". – Он трепещет, когда я приближаюсь к нему. Он прижимается мордой к моей щеке… Я знаю: он хочет, чтобы я вскочил на него и правил им.
– А ты? – снова спросил Мэтью.
– Я пытался… В каждом сне я пытаюсь вскочить на него. И всегда просыпаюсь на этом месте.
– Вот это сон! Да, Дэн?
– Это не сон. Это – судьба, – ответил Дэниел.
– Я тоже так думаю, Дэн, – оживился Семимес.
– Это твоя судьба, – повторил Дэниел. – К сожалению, мне не дано разгадывать сны. Но этот вороной намотает не один круг в твоём клубке пряжи.
Лицо Семимеса просияло от счастья.
– Почему, к сожалению, Дэн? – спросил Мэтью. – Ты хочешь знать всё наперёд? Честно говоря, это не по мне: неинтересно жить, когда знаешь всё наперёд.
– Нет! Не хочу! – отрывисто сказал (почти выкрикнул) Дэниел. – Это страшно! И не надо больше об этом!
– Что с тобой? – удивился Мэтью неожиданной реакции друга.
– Вы устали, друзья мои, Мэт и Дэн. Но нам нужно дождаться отца. Хотите чаю с лепёшками? Таких вы ещё не ели: отец не подавал их. Вы пробовали черничные и сметанные из пекарни Дарада и Плилпа, из лавки при пекарне. А эти – другие.
– Какие другие? – спросил Мэтью с усмешкой, заметив, что Семимес мнётся.
– Прости, Мэт, – сказал Дэниел. – Тут нам лепёшки предлагают, а я ору… сам не знаю почему.
– Я уже забыл, Дэн.
– Ну… другие. Они безо всего. Самые простые лепёшки. Чуть солёные на вкус. Отец как-то раз забыл в лавку сходить и сам испёк. Хотя до этого он никогда сам не пёк, лепёшки получились, очень получились. С тех пор с чаем я больше всего люблю эти лепёшки. Я сейчас сюда принесу. Не вставайте – сидите грейтесь у камина в своих креслах, – сказал Семимес и, припомнив недавнее, добавил: – …боровички.
Скоро он вернулся с плетёной хлебницей в руках, наполненной неказистыми с виду лепёшками.
– Держи корзинку, Мэт. Я за чаем схожу.
Семимес принёс чайник (он выпускал через носик ароматный паратовый жар) и три чашки. Поставил всё на стол. Затем взял стул и перенёс его к камину. Затем разлил чай по чашкам и две подал друзьям. Взяв третью, подошёл и сел на стул рядом с ними.
– Тоже чаю попью. Хочу домашних лепёшек отведать, хоть и не проголодался ещё.
– Я таких… правильных лепёшек никогда в жизни не ел, – сказал Мэтью, умяв в два мгновения целую Маламову лепёшку. – Возьму-ка ещё одну.
– Ты таких не ел, потому что они самые простые, безо всего. Оттого они и правильные, – объяснил Дэниел словами Семимеса. – Особенно, если этому соблазну перед сном предаваться.
– Особенно после целой сковородки жареной рыбы, – весело подметил Мэтью.
– И после черничных и сметанных собратьев из пекарни… – Дэниел не смог припомнить хозяев пекарни… – этих ребят, как их там?
– Даада и Пьипа, – сказал Семимес, коверкая "Дарада и Плилпа", оттого что правильная лепёшка, заняв много места в его рту, помешала языку правильно начертать звуки, пробиравшиеся наружу.
Друзья развеселились…
После того как Семимес отнёс дважды опорожнённые чашки и втрое убавленную корзинку на кухню, он нашёл Мэтью и Дэниела у полок с грибами.
– Грибочки рассматриваете? Надоело сидеть?
– Себе место на поляне подыскиваем, мы же боровички, – ответил Дэниел.
– Да-да, боровички.
– Кто их вырезал, Семимес? – поинтересовался Мэтью.
– Отец. Из липы вырезает. Липа податливая, мягкая, хорошо поддаётся ножу. А вот этот сработан из туфра. Кто-то называет туфр оранжевым туфром. Это, потому что под бурой корой древесина оранжевая. Стены всех домов в Дорлифе из досок туфра. И в других селениях тоже.
– А я, когда на Дорлиф с холма смотрел, думал, дома кирпичные, – сказал Мэтью.
– Оранжевый цвет тебя с толку сбил. Ты рукой проверь, потрогай стену.
Мэтью потрогал стену… и постучал по ней.
– Точно – оранжевый туфр.
Семимес улыбнулся и сказал, покачав головой:
– Умник.
– Грибная выдумка тоже хороша, – сказал Дэниел.
– Мой вороной не выдумка… а сон, – с обидой в голосе проскрипел Семимес.
– Нет-нет, Семимес. Я имел в виду, что затея с грибной поляной удалась. Тоже удалась, как и с твоим вороным. Здорово вы с отцом придумали – гостиную оживить.
– Точно, – поддержал Дэниела Мэтью, не давая обиде перетянуть Семимеса на свою сторону.
– Поначалу грибы у него в комнате на столе стояли, – смягчился хозяин. – Я попросил его перенести их в гостиную: мне нравится так. Я вообразил, как будет, полочки в уме на стене разместил – мне понравилось. А вышло даже лучше, чем я вообразил. А отец, в свой черёд, уговорил меня полки с вороным над диваном разбросать.
– Семимес, для какой живности эти маленькие лестницы? – спросил Дэниел.
Семимес помотал головой.
– Ох, не знаю, Дэн. Сам ломал голову над этой штуковиной. Однажды не утерпел – спросил отца. Он сказал: "Коли не видно жильцов, значит, не желают видимыми быть". Он, когда стоит подле своих грибочков, молчит… Я думаю: коли молчит, значит, не желает слышимым быть.
– Точно, Семимес, – поддержал его Мэтью. – Не всегда надо в душу лезть.
– Никогда не надо никуда лезть, когда не просят, – сказал Дэниел.
– И в запертую комнату? – усмехнулся Мэтью.
Все трое переглянулись.
– Не знаю, – сказал Дэниел вопреки своему утверждению.
– И я не знаю, – проскрипел Семимес.
…Гости развернули кресла так, чтобы сидеть лицом к огню. Семимес вернул стул на своё место, а сам пристроился рядом с ними прямо на полу.
– У камина люблю сидеть по-простому, как у костра, – сказал он и подбросил в топку пару полешек.