* * *
Рожок Лавуана молчал день, ночь и ещё день. Густеющие сумерки говорили о том, что пересудам пора заканчиваться.
– Тронорт, видишь, как кони заволновались?
Кони сопели, водили ушами, ход их сбивался с ритма, словно кто-то невидимый чинил им препятствия.
– Ты догадываешься, что кроется за этим? – спросил Тронорт.
– Может, стая волков вышла к кромке леса. Их мог привлечь запах лошадей, и тогда какое-то время они не отпустят нас.
– Но всё же отпустят?
– Да. Сами они очень редко нападают на людей… Но это могут быть существа пострашнее волков, и вооружены они не клыками.
– Чем же?
– Арбалетами, луками, мечами, секирами… злой волей.
– Ореховые головы?
– Пойду-ка вперёд: кони чуют неладное. Не торопись за мной.
– Постой, Лавуан. Хочу пить, а в моей фляге кончилась вода.
Лавуан снял с пояса флягу и бросил Тронорту.
…Тронорт всматривался в темнеющую даль, но ничего подозрительного не замечал. Лавуан придерживался уже привычной дистанции и ничем не выказывал беспокойства. И всё же в душу Тронорта прокралась тревога. "Это от усталости разное в голову лезет, – подумал он. – Догоню Лавуана, и сделаем привал… Маслят бы маринованных сейчас… Кому маслят, а кому дуплянок… фиолетовых, чёрных и белых… Правильный человек этот мой лесовик: бегает по лесам, ест дуплянки и доволен жизнью".
Как только Тронорт ударил коня в бока, раздался сигнал рожка.
– Раз-два… раз-два… Двукратный, – прошептал Тронорт.
Порывистым, неуклюжим движением он остановил бег своего коня. Обуздать же галоп своего сердца он не смог… и снова пустил гнедого вскачь.
Лавуан заметил засаду раньше, чем ореховые головы успели выстрелить в него. Они укрывались слева от дороги за камнями, окружёнными кустарником. Лавуан быстро спрыгнул с коня и, отпустив его, побежал вправо, к лесу. На бегу он подал сигнал Тронорту… Ему оставалось сделать всего несколько шагов, чтобы стать недосягаемым для резвых и яростных стрел ореховых голов. Но, увидев приближавшегося Тронорта, он ринулся к нему.
– Тронорт, назад! – выкрикнул он и замахал рукой. – Засада! Назад! Уходи!
Тронорт остановился.
– Лавуан! – крикнул он в ответ, не понимая, что надо делать.
Ореховые головы выскочили из-за камней и, устремившись к Лавуану, стали стрелять по нему. Увидев их, Тронорт опешил. Он обхватил голову руками, бросив уздечку. Он узнал их. Они являлись к нему в видениях. Они смотрели с его полотен. Они всегда были страшными. Они всегда пугали. Но мгновением раньше он не помнил о них. Он забыл эти жуткие лица. Он думал о чём угодно, но не о них. Он думал о маслятах. И вдруг с полотна, сотканного из живых нитей пространства и времени, ожив, сошли эти уродливые существа. Конь под Тронортом, влекомый бегом и ржанием своего товарища, освобождённого от службы Лавуаном, повернул, чтобы умчаться вместе с ним – Тронорт, потеряв контроль над собой и своим скакуном, упал на землю.
– Уходи в Дорлиф! – кричал Лавуан.
Тронорт поднялся на колени.
– Ухо-ди! – вдруг Лавуан запнулся на полуслове (резкая боль перехватила ему дыхание), потом продолжил сдавленным голосом: – Уходи!
– Лавуан! – в отчаянии крикнул Тронорт.
Поворачиваясь к ореховым головам, Лавуан выдернул из спины жгучую стрелу (она вошла в тело над левой лопаткой) и зарядил ею лук.
– Ты потерял это, урод, – возьми обратно! – в эти слова он вложил силу, побеждающую боль и слабость. Так он начал свою битву.
Самый проворный из ореховых голов, захрипев, рухнул на землю: стрела угодила ему в горло. В следующее мгновение Лавуан присел и, отстегнув от пояса свою гнейсовую накидку, ловко, единым махом, облачился в неё. В три прыжка он достиг камней и затерялся среди них. Он и сейчас мог легко уйти от преследователей, которые невольно упустили его из виду, но на дороге остался Тронорт, безоружный и беспомощный. Ещё три стрелы Лавуана, выпущенные будто самими камнями, сразили наповал трёх приближавшихся к нему воинов.
– Бейте по камням! – раздался густой голос "ореха". – Он один из них!
Ореховые головы осыпали стрелами дерзкие камни. Но Лавуан, предугадав их ответный залп, выпрыгнул вверх и закружился вокруг своей оси, отбивая напрягшимися полами спасительной накидки острые жала. Лишь одно из многих впилось в его левую руку, прежде чем он снова обернулся извергающим молнии камнем. Ещё двое из ореховых голов замертво ткнулись в землю. Лавуан заметил, что четыре воина (трое с мечами и один с секирой) приближаются к Тронорту. Две последние стрелы, выхваченные им одна за другой из колчана за спиной, оборвали бег двоих из них. Лавуан выдернул из ножен кинжал с изогнутым лезвием и бросился на помощь Тронорту.
– Уходи в лес! – пронзительно прокричал он.
Но Тронорт не сдвинулся с места. Он как вкопанный стоял на коленях и повторял, как заклинание, одно слово, которое, подобно выпущенной стреле, устремлялось к цели:
– Зусуз… Зусуз… Зусуз…
Лавуан позволил секире рассечь воздух всего лишь раз: увернувшись от неё, он приблизился к врагу и подчинил движение руки изгибу клинка своего кинжала – секира, туловище и голова, только что бывшие единым целым – воином, упали на землю порознь. Тяжёлый меч другого орехово-голового трижды обрушился на лесовика и трижды испытал на прочность его лёгкий кинжал, но меч оказался слишком тяжёлым, чтобы успеть встать на пути выверенного ответного удара… Ещё четверо оставшихся ореховых голов, обнажив свои мечи, бросились на Лавуана. Перед тем как расстаться с кинжалом, он поднёс его к губам и прошептал:
– Их уже трое.
Кинжал до мгновения сократил время между словом хозяина и явью, заключавшую в себе смерть одного из четверых. Не медля, Лавуан схватил меч сражённого им до этого врага. Вдруг воздух над его головой заколыхался и зашептал. Узнав этот шёпот, Лавуан поднял голову… и тут же упал на колено: в него угодила стрела. Это была стрела того, чей манёвр он упустил из виду. Она вонзилась ему под правую ключицу. Ореховые головы, окружив его, остановились. Превозмогая боль, Лавуан снял из-за спины лук и выдернул из себя стрелу: он уже понял, что умрёт раньше, чем изойдёт кровью. Он нашёл глазами обидчика, забравшегося на дерево. Дерево понимало, что непрошеному злодею надо было притаиться в кроне и выждать, а не доставать вторую стрелу, тогда он остался бы в живых, но душой оно было на стороне лесовика и сделало для него то, что было в его силах, – помахало ему веткой. Выпуская последнюю стрелу, Лавуан произнёс, с гордостью:
– Палерард.
Горхун подмял под себя Лавуана и, закрыв, словно навесом, раскидистыми крыльями место своего ужина от голодных взоров ореховых голов, которые жаждали добить его, принялся рвать добычу. Тронорт, будто обезумев, стал кататься по земле, бить её кулаками и вырывать из неё клочья травы.
– Нет! Нет! Нет! – вопил он.
Со спины крылатой крысы спрыгнул маленький оранжеволикий горбатый человечек. Он подошёл к Тронорту.
– Ты позвал Зусуза. Я здесь. И я помню тебя, и чувствую тебя. Но я не знаю твоего имени – назовись.
Через тридцать три года (по здешнему течению времени) после их первой встречи Тронорт снова услышал этот сильный голос. Он не поднял головы и не ответил: он противился воле уродца.
– Его имя Тронорт, Повелитель, – сказал один из трёх ореховых голов, стоявших поблизости. – Тот, огненноволосый, звал его так.
– Угомони свою жалость, Тронорт, – голос Зусуза продолжал придавливать его к земле. – Ты пришёл, чтобы повелевать.
Тронорт поднял глаза и тут же отвёл их в сторону. Не каждый осмеливался взглянуть в глаза Зусуза. Неприступность их происходила то ли от рельефа его лица, то ли оттого, каким духом они были напитаны, то ли от первого и второго вместе.
– Он был моим проводником. Мы ехали вместе десять дней. Мы пытались понять друг друга. Защищая меня, он бился до последнего дыхания… Ты сказал: повелевать? Я избранник, но не убийца.
Вдруг он вспомнил топор гильотины, упавший на голову бродяги ради славы художника, по имени Феликс Торнтон, и опустил глаза.
– Видишь: себя не обманешь. Избранник призван повелевать, а чтобы повелевать, надо не единожды пролить кровь. Твой проводник убил двенадцать моих воинов. Он больше похож не на проводника, а на того, кто всю жизнь воевал или готовился к войне. Не жалей воина, когда идёт война.
Тронорт хотел что-то сказать, но губы его слипались, у него пересохло во рту. Он снял с пояса флягу и… вдруг зарыдал: это была фляга Лавуана. Зусуз вынул из-за пояса палку.
– Выбери, на чьей ты стороне, Тронорт. Сделай это сейчас, пока воздух пропитан запахом крови твоего проводника. И если ты не со мной, я отпущу тебя… в последний раз. Но знай: ты и я – одно, в нас обоих горит огонь Чёрной Молнии, – Зусуз ткнул палкой в грудь Тронорта. – Почувствуй его.
И Тронорт почувствовал. Палка Зусуза пробудила в нём к жизни то, что Лавуан назвал кривизной, а Зусуз – огнём Чёрной Молнии, то, что вложило в его уста зловещие слова: "Наступает новое время, лесовик", то, что охладило его кровь теперь. Он отбросил флягу, из которой только что отглотнул воды, разбавив ею горечь слёз, стекавших по его щекам на губы.
– Откуда же взялся во мне этот огонь, Зусуз? – с усмешкой спросил он.
Зусуз поднял свою палку, погрузил её в мрачнеющий воздух и начертал число сорок шесть, которое тут же растворилось, вернувшись в память.