Он поспешил к отцу. То, что он увидел, удивило его: отец, замерев, стоял на том же месте с вытянутой перед собой рукой, но в ней не было никакой бабочки, в ней, кажется, было…
– Папа, это?..
– Ты знаешь, что это, – сказал Норон спокойно, но твёрдо (он торопился). – Подойди поближе. Смотри. Сюда. Видишь?
– Папа, мне страшно!
– Ты видел?
– Да.
– Сейчас я передам это тебе. Не бойся. Бери. Вытяни перед собой руку. Вот так… Ты видишь?
– Нет.
– Попробуй сместить вправо. Медленно.
– Папа, вижу! Мне страшно!
– Нэт, послушай меня. У нас мало времени. Я понимаю, что тебе страшно. Но ты должен сделать это. Для себя. Для меня. Для всех нас. Посмотри ещё раз туда. Видишь?
– Да, – прошептал Нэтэн.
Норон оглядел сына. Походная сумка висела у него за плечами.
– Иди туда, сынок, – твёрдо сказал он.
Нэтэн посмотрел на отца и вдруг увидел в его глазах то, что подсказывало ему: он должен идти… Он шагнул и ещё раз услышал голос отца за спиной:
– Всё время иди туда, внутрь. Не останавливайся, только не останавливайся.
Глава третья
Фэдэф
Норон ехал к людям. Он будет работать вместе с дорлифянами, вместе с дорлифянами будет готовиться к встрече с Шорошом. Они будут называть его Нороном, Хранителем. Будут прислушиваться к его слову. И он не откроет им своей тайны. И не скажет им, что преступил закон Дорлифа, что он больше не Хранитель и что теперь он не Норон, потому что сам больше не считает себя таковым. Он ничего им не скажет, иначе они потеряют веру в него, в его слова, веру в свои силы. Он будет работать и ждать.
Норон ехал к людям. Душа же его, предавшая Мир Яви и не призванная Миром Духов, осталась там, где он попрощался с сыном. Ища утешения, она набрела на имя Фэдэф. "Фэдэф… Как могли забыть?.. Как я мог забыть? В своём пророчестве он предупреждал нас о приходе Шороша. Но мы, довольствуясь покойной жизнью, утеряли связь с прошлым. Я должен был помнить и сказать о его пророчестве дорлифянам. Слова Фэдэфа, подкреплённые моим сном, не оставили бы сомнений даже у тех, кого сомнения могут удержать от действий и погубить. Слова Фэдэфа сильны и ясны… Но Фэдэф не только предупредил о приходе Шороша. Он сказал о другой беде… и о Слове, тайном Слове, путь которого долог и тернист… Наши поступки порой слепы и отчаянны не потому, что мы не видим, а потому, что мы не ведаем того, что видим. О если бы!.." Душа Норона озарилась светом надежды.
Уже девятьсот лет Фэдэфа никто не видел. Многие верили легенде о том, что он ушёл в Дикий Лес и потом сгинул в Тёмных Водах. Иные считали, что он обернулся медведем, обречённым вечно охотиться на обидчиков Дорлифа. И лишь тем немногим лесовикам, которые слыли лучшими проводниками и следопытами, открылся след, который они связывали с древним старцем-отшельником.
Одни называли Фэдэфа провидцем. Другие – мудрецом. Ему был ведом не только Мир Яви. Он понимал язык и тайны Мира Грёз и находил верное направление в запутанных лабиринтах снов. С детства каждый дорлифянин знал, что души погибших и умерших покидают тела и отправляются в Мир Духов. Но только Фэдэф при жизни ощутил дыхание этого Мира и превозмог Его зов и объятия, когда по воле дорлифян исследовал Путь.
* * *
Когда Фэдэфу было семнадцать, он пришёл в Управляющий Совет и попросил выслушать его.
– Я слишком молод, чтобы своим словом взбудоражить жизнь Дорлифа. Но моё видение слишком отчётливо, чтобы удерживать мысли и слова, связанные с ним, в себе. Мне говорить, или вы будете ждать других знаков?
– Сумеешь ли ты одним словом выразить суть своего видения? – спросил Марурам.
– Если позволите, двумя.
– Говори.
– Смерть или война.
– Но дорлифяне не воюют с незапамятных времён, нам не с кем воевать. Все наши соседи – наши друзья. Они также кротки и миролюбивы, как и мы, – высказал свои сомнения Гордрог, старейший член Совета. Этими словами он хотел лишь наставить юношу на путь взвешенности, а не унять его недоверием.
– Я видел: многие из них падут в день нашествия, – ответил Фэдэф. В лице его была уверенность и тревога, но не капли сомнения.
Гордрог удовлетворённо кивнул: довод юноши показался ему убедительным.
– Кто же те, что придут к нам с войной? Откуда они явятся? Уж не с небес ли?
– с усмешкой на устах спросил Трэгэрт. – Ответь, если твоё видение столь явственно.
– Я видел камни. Живые камни. Полчища живых камней. Я видел их глаза. Они смотрели словно изнутри. В них был ум и злоба.
– Видел ли кто-нибудь из вас, уважаемые члены Совета, подобные камни хотя бы однажды в своей жизни? – спросил Трэгэрт и обвёл всех взглядом.
Члены Совета в недоумении переглянулись и пожали плечами.
– Тот же вопрос обращаю тебе, юный друг.
– Повелитель Мира Грёз не открыл мне жизненной сущности камней, но дал узреть суть их деяний. Я видел растерзанных людей. В моём видении был всадник. Он сказал, что никто, кроме него, не уцелел… Откуда камни пришли, мне неведомо, как и то, из какого селения этот человек. Я не узнал его.
– Что ты сам думаешь о своём видении, Фэдэф? Что ещё хочешь сказать Совету? – спросил Тланалт.
– Уверен, видение сбудется. Опасаюсь, что у дорлифян мало времени.
– Можешь сказать, сколько?
– Очнувшись, я спросил себя: "когда?" – и стал считать. Дойдя до ста семи, я вновь увидел тех, кто придёт с войной. Чувствую необычайную тревогу в себе. Дорлифянам надо вооружаться. Надо попросить помощи у лесовиков. Надо сообщить в соседние селения.
– Хорошо, Фэдэф. Можешь идти. Совет даст знать тебе о своём решении, – заключил разговор Гордрог.
– Благодарим тебя, Фэдэф. Ты поступил правильно, что пришёл со своей тревогой в Управляющий Совет, – счёл нужным добавить к словам Гордрога Тланалт.
На следующий день Управляющий Совет созвал людей на общий сход и дал слово Фэдэфу. Выслушав его, дорлифяне решили, что надо готовиться к войне. После схода восемь раз подряд просигналил зазывной рог. Так Дорлиф просил откликнуться Правителя лесовиков в случаях неотложной надобности.
Глава четвёртая
"Ваша война – наша война"
Дорлифяне и лесовики сотни лет жили как добрые соседи. Никто не знал, кто из них раньше обосновался на этих землях. Ни те, ни другие не имели друг к другу претензий на этот счёт, тем более стихией лесовиков были леса и горы. Но, как ни странно, их они тоже не считали своей территорией. Они выходили из леса и всегда возвращались в лес. Но никто никогда не видел жилищ этих, казалось бы, истинных его обитателей. Может быть, они были спрятаны в недосягаемых для других людей лесных глубинах?
Лесовики были уважительны и чутки к жителям Дорлифа и других селений. При встречах, случайных или неслучайных, они всегда старались подметить, нужна ли сельчанам какая-нибудь помощь, и при необходимости помогали им. Нередко они оставляли у домов дорлифян орехи, ягоды, грибы. Дорлифяне, отправляясь в дальнюю дорогу (в селения, отделённые от них лесами и горами, на охоту или просто путешествовать), своими проводниками брали лесовиков: в этом деле им не было равных.
Лесовики любили отмечать Новый Свет, главный праздник дорлифян, вместе с ними. Сколько этого народа жило в окрестных лесах, никто не знал. Но в этот день людей в Дорлифе заметно прибывало, и повсюду взгляд дорлифянина невольно натыкался на гостей, среди которых было много женщин и детей, редко попадавшихся на глаза в обычные дни, что ещё больше раскрашивало картинки праздника в цвета гостей. Волосы лесовиков были цвета огня, отличаясь лишь оттенками, как одно пламя отличается от другого. Рубахи мужчин и платья женщин как будто были сшиты из кусков дневного неба над Дорлифом, поверх не было привычных гнейсовых и дымчатых накидок с капюшонами. (Накидки лесовиков были тонки, невесомы и на редкость прочны – скорее обломался бы задиристый сук, зацепивший край такой накидки, чем порвалась бы она. В свёрнутом виде накидки прикреплялись к задней части поясов и были незаметны). На Новый Свет лесовики как благодарные гости дарили дорлифянам подарки. Это были бусы и ожерелья, шкатулки и коробочки для вспышек, игрушки для Новосветного Дерева и цветы. Все эти предметы были или украшены камнями, или сделаны из камней. Камни – их тепло и холод, их щедрость и скупость, их лики, живые и окаменевшие, игра их меж собою и их ответ на прикосновение взгляда или руки – камни обладали необъяснимой притягательной силой, которая завораживала, манила дорлифян и словно намекала им на существование какого-то другого мира.