* * *
Никогда не слышавший о Дюрере Алоиз страстное желание сына посвятить свою жизнь искусству встретил в штыки. "Старик страшно разозлился, - писал Гитлер в "Майн кампф", - да и я тоже обиделся, хотя любил его".
Да и как не разозлиться? В бюргерском сознании Алоиза не существовало таких понятий, как свобода и творчество, и он не мог даже представить себе, как можно всю жизнь заниматься какой-то там мазней красками! Разве можно было обеспечить семью, имея столь несерьезную профессию?
Но… нашла коса на камень. Адольф продолжал нервировать отца своей непонятной для него мечтой, и тот лупил его почем зря. Для этого он даже носил с собой плеть из воловьей кожи. Дабы доходчивее было…
Почему Адольф решил стать художником? Только потому, что детям свойственна романтика и в своих мечтах они видят себя не скромными клерками, а капитанами дальних плаваний и прославленными военачальниками? Может быть, и так, но все же истинная причина такого желания могла быть скрыта гораздо глубже. Творчество не только давало человеку известную свободу, но так или иначе уводило его из того мира, в котором он жил. А мир этот, судя по всему, Адольфу не очень нравился.
Что это был за мир? Забота о куске хлеба и завтрашнем дне для родителей и зубрежка совершенно неинтересных для него предметов в школе. Не привлекало его и будущее государственного чиновника, какого из него собирался сделать отец. "У меня, - скажет он позже, - возникала тошнота при мысли о том, что я некогда буду сидеть за письменным столом в каком-то учреждении и что я не смогу распоряжаться временем по своему усмотрению, и всю жизнь мне придется провести, заполняя формуляры".
Художником Гитлер не станет. Но его ли в этом вина? И как знать, что бы из него вышло, если бы в юности он попал в какую-нибудь художественную школу, где вместо математики изучал бы технику рисунка и законы перспективы. Другое дело, что такого таланта, каким отличались все бросившие на алтарь своего творчества Ван Гог или Гоген, у него не было. Но… много ли в мире Ван Гогов и Гогенов?
* * *
Трудно сказать, почему Алоизу не сиделось на одном месте. Через год он продал виллу и поселился в пяти километрах от Линца в Леондинге, где приобрел небольшой коттедж с садиком и, конечно же, развел пчел. Глядя на гулявшего по полям Адольфа, поведение которого ему все больше не нравилось, он и представить себе не мог, что пройдет всего три десятка лет и приобретенный им дом станет местом самого настоящего паломничества.
К вящему неудовольствию Алоиза, наряду с рисованием у Адольфа появилось и еще одно увлечение - церковь. Судя по всему, та пышность, с какой отправлялись службы, действовала на воображение творчески одаренного мальчика. Внесла свою лепту и чрезвычайно набожная мать, и в конце концов мальчик заговорил о желании стать аббатом. Однако Алоиз и слышать не хотел о сутане, как совсем еще недавно не желал слышать о красках.
По настоянию отца Адольф стал учеником реального училища в Линце, но и здесь ненавистным ему математике и естествознанию он предпочитал прогулки по полям и созерцание природы. Результат не замедлил сказаться: Адольф остался на второй год. Алоиз усилил давление на сына и каждый день учил его уму-разуму.
Но все было напрасно - Адольф еще больше возненавидел школу. Да и чего можно добиться от человека, который "воспринимал систематический труд как принуждение и подавление личности, которые ему самому следовало практиковать в отношении других"!
И все же два светлых пятна у Адольфа были - рисование и история, которую преподавал доктор Леопольд Потш, так интересно рассказывавший о ни-белунгах и тевтонских рыцарях, возродившем Германию Бисмарке и других героях немецкой истории. На уроках доктора Потша Гитлер впервые услышал о немецком национализме и пангерманизме. И неудивительно! Хорошо известный в националистических феррейнах доктор Потш был членом созданного в 1891 году Пангерманского союза. В него входило множество чиновников, журналистов, университетских профессоров и школьных учителей, которые считали своей первейшей обязанностью воспитание немецкой молодежи в пангерманском духе. Пангерманцы требовали создания обширной колониальной империи, присоединения к Германии стран Прибалтики, Бельгии, Люксембурга, установления сферы немецкой политической и экономической гегемонии на Балканах, в Центральной Европе, на Ближнем и Среднем Востоке. Они говорили о немцах как о "народе без жизненного пространства", со всех сторон окруженного врагами, к войне с которыми необходимо готовить немецкий народ. Члены союза издавали по всей Германии огромное количество всевозможной литературы, в которой на все лады воспевались превосходство немцев над другими народами и необходимость установления германской гегемонии во всем мире.
Конечно, все это было интересно само по себе, и преподнесенное надлежащим образом знающим и опытным преподавателем не могло не действовать на детей. Но даже здесь Гитлер стоял особняком. И дело было не только в его повышенной эмоциональности, но и в той необычайной легковерности, какой будущий фюрер отличался в юности. Его можно было увлечь практически любой идеей, лишь бы только она не противоречила его собственным взглядам и содержала намек на исключительность.
Раз и навсегда свято уверовав в собственную исключительность, он легко поверил и в превосходство немцев над другими народами. Тем более что все, о чем говорил доктор Потш, юный Адольф видел в повседневной жизни. Линц находился недалеко от чешских поселений Южной Богемии, и австрийские немцы бдительно охраняли от пришельцев свои деловые интересы и собственность. Но с помощью доктора Потша все эти пока еще туманные образы принимали осязаемые очертания, и Германия стала для Гитлера материнским символом романтической сущности ее великого народа. Эта ранняя фиксация на Германии-матери, позже перешедшая в контекст манихийских идей и представлений о золотом веке, нашла отражение и в творчестве таких известных ариософов, как Гвидо фон Лист и Ланц фон Либенфельс, о которых речь пойдет ниже.
Вместе с идеями превосходства немцев над другими народами юный Адольф впитывал в себя и ненависть к евреям, которой среди немцев тогда тоже хватало. Если верить некоторым биографам фюрера, он уже в школе начал разделять одноклассников на немцев и инородцев.
Что же касается других предметов, то полнейшее отсутствие интереса к ним сам Гитлер объяснял так: "Школьные задания были до смехотворного легки, и мне удавалось больше времени проводить на открытом воздухе". Его нежелание учиться вовсе не означало, что школа, в которую он ходил, была плохой. Наоборот! В ней работали знавшие свое дело люди, и при желании мальчик мог бы получить хорошее образование. Способности у него были, и учителя отмечали его живой бойкий ум, любознательность и… лень.
Преподаватели не то что не любили Адольфа, но скорее терпели его. Так, доктор Хюмер считал будущего вождя нации крайне "неуживчивым, своенравным, капризным и раздражительным". По его словам, это был худой юноша с бледным лицом, который требовал от своих товарищей безусловного подчинения, выступая в роли вождя.
Но если это и было так, то что здесь предосудительного? В любом обществе, и детское отнюдь не исключение, всегда существует определенная иерархия: в нем всегда есть лидеры, золотая середина и изгои. Иерархии, по меткому выражению Н.А. Бердяева, нет только в куче навоза. А наиболее способные всегда и везде требовали восхищения и подчинения. И первый турецкий президент Ататюрк уже в двенадцать лет говорил о своем "особом предназначении". По всей видимости, не сомневался в нем и Гитлер, а потому предпочитал во всех играх и забавах выступать в роли вожака.
Да и кто в детстве не резок, не заносчив и не хочет командовать? Особенно если учесть, что маленький Адольф на самом деле намного превосходил своих товарищей по развитию и воображению. Вряд ли кто из них был способен беседовать с шелестящими на ветру листьями деревьев, как беседовал с ними во время своих прогулок Адольф. Он всегда держал со своими сверстниками дистанцию, и тем не менее товарищи относились к нему с симпатией. "Мы, - вспоминал его однокашник Йозеф Кемплингре, - все любили его за поведение в классе и на площадке для игр. Он был не из трусливых…"
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
А вот Алоиз разочаровывался в сыне все больше, и кто знает, чем закончилось бы его с каждым днем становившееся все более жестким противостояние с сыном, если бы в январе 1903 года Гитлера-старшего не разбил апоплексический удар за бокалом вина. Управляющий отелем послал за врачом и священником, но когда те появились в гостинице, Алоиз уже не нуждался ни в чьих заботах.
На следующий день линцская газетенка "Тагеспост" с глубоким прискорбием известила горожан о безвременной кончине отличавшегося "прогрессивным мировоззрением" Алоиза Гитлера и превознесла до небес его добродетели и домовитость. Не забыл при этом автор некролога и страстную любовь покойного к пчелам.