Работали мусорщики всегда в паре. Сперва "Эрцог" по дистанционке с "Домбая" "брал" корабль, вцепившись в него своими огромными захватами, и вынимал из погибшей посудины "сердце" – реактор и гравитрон. Затем подгребал "Домбай", разворачивался задом, распахивал створы хранилища и при помощи манипуляторов запихивал туда мертвого собрата – если тот по размерам подходил. А если нет – резал корпус на части и опять же помещал его в хранилище. После этого мусорщики шли на Ганимед, где располагалась Центральная база переработки технологических объектов.
В общем, работали "Домбай" и "Эрцог" тихо, без суеты – этакие скромные трудяги, незаметные могильщики великой космической войны.
Третий год боев плохо начался – бело-сине-красные оттянули основные силы советских к Бетельгейзе. Пока адмирал Костин ворочал соединениями тяжелых крейсеров, чтобы, значит, дать грейтам, как у вас поется "последний и решительный бой", бросили на Арес десантно-штурмовые бригады. В общем, Арес грейты захватили, а ваши, красные то бишь, вместе с ним утратили и контроль за всем сектором. И так получилось, что на соседней Нике остался не эвакуированным госпиталь первого ранга, ремонтная база и по мелочи – горно-обогатительный комбинат, автоматический комплекс по постройке орбитальных штурмовиков, геологическая экспедиция и прочее. Всего около семидесяти тыщ человек да техники до дури.
В генштабе за голову схватились – что, как, кто виноват? Решили сперва контрудар нанести, потом посчитали – поостыли. Сил на такой удар у Союза тогда не было. Понимаешь, паря, просто не было! Это что означает? Что списывать придется базу на Нике, со всем персоналом и железками списывать. Еще живых – зачислять в "невосполнимые потери". Да-а, так вот бывает, паря…
У грейтов разведка поставлена была звонко. Сам адмирал О’Дэрри, который "Дремлющий бык", за ней сек, лапу свою волосатую на пульсе держал. В общем, как пронюхали в объединенном штабе Коалиции об никейских делах, сразу и решили одним хлопком всё закончить. И пошел на Нику "Зевс". Тот самый, тяжелый линейный спейсер "Зевс"…
Стэлмен замолчал, подхватил узловатыми пальцами с углей крохотную закопченную кружку, сделал глоток кипятка и блаженно зажмурился. Лицо его, и без того морщинистое, на мгновение превратилось в застывшую маску древнего божества. Такие маски на олд-мамми Кирилл видел в музее, их делали из древесной коры аборигены Новой Гвинеи и использовали для обряда отпугивания злых духов от своих деревень.
– Ты про "Зевса"-то слыхал? – не двигая губами, спросила маска.
– Ну, что-то такое… – Кирилл неопределенно помахал рукой. – Наши строили какое-то чудо-юдо на секретной верфи у мертвой планеты Эол, а когда готовность спейсера была уже под девяносто процентов, грейты захватили верфь и перегнали почти готовый корабль к себе. Потом он как-то где-то погиб. Это он, "Зевс"?
– Эх, паря… – горестно затряс головой стэлмен. – Такие дела – а вы и знать не знаете. "Чудо-юдо"! – передразнил он Кирилла. – Да чтоб ты понял, "Ленинград" – так "Зевс" в девичестве звался – это линейный суперспейсер был. Лучший. Самый большой. Самый сильный. Самый быстрый. По этому проекту Союз три борта должен был построить – и с их помощью закончить войну. "Ленинград" – первый в серии. И надо такому случиться – грейты его взяли, теплого, на достроечном пирсе. Я ж говорил, разведка у них атас как работала. В общем, проморгали ваши. И превратился "Ленинград" в грейтовский флагман "Зевс". Операция по уничтожению Никейской базы первым его заданием стала. Первым – и последним.
"Домбай" и "Эрцог" в ту пору кладбище корабельное у Тауруса разгребали. Я тогда вращался в системе Знающего Путь Койву-Ногтя. Мы по Звездной Тропе к Таурусу пришли, на камнях сели, ждать стали. Дыменко к стэлменам с уважением был. Три часа на борт давал, а уж после "Домбай" корабль хавал. Много чего полезного наши калиты с тех дыменковских работ получили.
В общем, сидим мы на камнях, цирки растянули, ждем. Мусорщики по эллипсу ходят, расчет ведут, а вокруг хлама – видимо-невидимо! Кто уж там кого у Тауруса долбал, когда, а может, течениями эти борта туда нанесло – даже я не знаю. Короче, веселуха нам корячится – столько барахла. И тут с "пыльной дороги" весть приходит: на Нику "Зевс" идет. А это от Тау в двух шагах, и судя по всему, нету у грейтов другого пути, кроме как через нас. Койву-Ноготь фобоснул – еще бы, такая махина! Одним бортом плюнет – и всю систему раздавит, как муху. Велел наш Поводырь сворачиваться, а сам с Дыменко связался. В двух словах ему всё обсказал и посоветовал – а мы советы редко даем! – мол, вы, ребята, прикиньтесь ветошью, энергоустановки на заглушку и типа тоже мусор, походите по трекам пару суток. Глядишь, и проскочите.
Ну, ушли мы. А Лев Ильич остался. Чего он Ногтю ответил, я не знаю, но только совета слушать не стал…
Стэлмен снова замолчал, сделав перерыв на новый глоток. Кирилл вытянул затекшие ноги к уже почти потухшему костру, с наслаждением вдохнул студеный горный воздух. Обволакивающий говорок старого бродяги успокаивал, а перед внутренним взором разворачивалась удивительная картина великой межзвездной войны, о которой Кирилл знал всё больше из объемника, виртуалки, новостийных выпусков да пафосных фильмов с пропагандистским душком и неизменной "нашей победой" в финале.
Старик молчал. Он сидел неподвижно, прикрыв глаза, и казалось, забыл про курсанта. Кирилл досадливо поморщился – ему было интересно, чем закончилась история с "Зевсом" и "галактическим волком" Дыменко, но стэлмен, видимо, устал и, как у них это называется, "ушел".
Подождав для приличия несколько минут, Кирилл вздохнул, поднялся и двинулся в сторону училища.
– Сядь! – неожиданно проскрипел ему в спину старик. – Сядь и слушай… "Зевс" вывалился "из дырки" и встал. Я его успел посмотреть, когда тропу закрывал. Я, вишь, юнновый был, и "дверца" на мне висела. Ну, доложу я тебе, паря, это махина! Никогда после не видал я ничего подобного. Не знаю, сколько он в длину, характеристики всякие там, тэтэха какое. Но сетки гравитобатарей у "Зевса" были такие, что в них обычный грузовик пешком бы вошел. Вот такой это был крокодил…
И едва "Зевс" встал, сферу вокруг пощупал и маневровые движки на разогрев поставил, как выходят на него из-за железа наши мусорщики. "Домбай" ведущим, "Эрцог" позади. При полном параде. Чуть ли не с аншлагом: "Иду на вы!" А может, и был аншлаг. Дыменко – он отчаянный мужик, чего уж.
Говорят, смех на "Зевсе" стоял такой, что кому-то из штабных даже плохо стало, в больничке откачивали. Ну а когда там отсмеялись, пошла волна. Всё, как положено: "Лечь в дрейф, гравитроны обесточить, ждать призовую команду. В случае оказания сопротивления…", ну и далее по тексту. Что бывает в таком случае – это всем известно.
На "Домбае" молчат. "Эрцог" вообще потух, манипуляторы разбросал. Только один синий треугольник в носу светится. Сигнал это, означает "утилизационный отсек пуст". Тогда он больше всего на дохлого паука похож был. Я хорошо помню это: Таурус полыхает, как сопло; полосатый "Домбай" плывет, рядом "Эрцог" висит, а над ними "Зевс". Такая громада, что во рту сухо становится.
Дальше всё как во сне. Призовая команда с "Зевса" отваливает на двух абордажных ботах. "Домбай" разворачивается, типа чтоб борт поудобнее для призовиков подставить. "Эрцог" под самым "Зевсом" уже. И тут Дыменко "дает волну". "Эрцог" оживает, поднимает лапы и "берет" "Зевса". Лев Ильич рассчитал всё. Главный упор он на совместимость систем сделал. "Зевс"-то на советской верфи клепали! В общем, "Эрцог" достал из крокодила реактор. Достал, в брюхо свое запихнул – и в сторонку отошел. "Домбай" включает маршевые. У него они – моща, по работе так надо. Призовики на подходе. И тут по корпусу мусорщика идут три световых кольца красного цвета – иллюминационный сигнал "Погибаю, но не сдаюсь!". В эфире гремит музон олдовый: "Врагу не сдается наш гордый "Варяг", пощады никто не желает!" Лев Ильич дает форсаж – и бьется в свой собственный "Эрцог". В брызги бьется, разносит обе посудины и призовиков с собой забирает!
– Зачем?! – вырвалось у Кирилла.
– Эх, паря. Не рубишь ты фишку, – стэлмен закашлялся, утер выступивший на покрытом шрамами лбу пот. – Смекай: без реактора "Зевс" только на позиционку способен. До Ники ему не дочапать. В дырку не уйти. Если "Домбай" в крокодила воткнуть, так тому это как слону дробина. Если сдаться – реактор грейты на место поставят. А тут – реактор уничтожен. Другого нет и взять негде. Всё, считай, совсем всё. Кранты ему. Так и вышло. Когда ваши обо всем узнали, вышло на Тау звено рейдеров, из новой серии, именники. "Лозино-Лозинский", "Черток" и лидером "Глушко". Раскатали они выхолощенного "Зевса" в межзвездную пыль. А от "Домбая" и "Эрцога" один только фрагмент захвата и обнаружили. Так вот тогда воевали, паря…
Старый стэлмен уставился в остывшие угли. Кирилл тоже молчал. Переливались на боках цирка отблески звезд. Выползла из-за острого скального гребня Эе. Вдали заунывно прокричал крылозуб. День перевалил за экватор и покатился к вечеру. Надо было возвращаться в училище.
– Иди, паря, учись, – глухо пробормотал старик. – Грызи базальт. Вам еще долго…
Что долго – он не договорил. Кирилл встал и ушел. Он широко шагал по каменной пустоши, спиной чувствуя взгляд стэлмена, а в голове толклись мелкие и назойливые, как мошкара, мысли. Он думал о том, зачем старик рассказал ему эту историю. Стэлмены никогда ничего не делают просто так. Стало быть, повесть о героической гибели капитана Льва Дыменко содержала в себе что-то еще, какой-то второй, скрытый до поры смысл.
Прикидывая и так, и эдак, Кирилл понял в итоге только одно – искины искинами, новые системы новыми системами, но сражения выигрывают всё же люди.