- Мне будет трудно исполнить такой приказ, - глядя прямо перед собой, чётко выговорил Дутов.
- Почему? Извольте объясниться! - потребовал я.
- Атаман Анненков мне лично известен, - сказал Дутов. - Я считаю его добрым казаком и… своим другом! К тому же он пользуется популярностью среди оренбургских казаков.
- Тогда посмотрите, что вытворяет на захваченной территории эта популярная личность, и, как вы изволили выразиться, добрый казак!
Я швырнул на стол несколько фотографий. Дутов подошёл, стал брать снимки в руки. Разглядывал, переворачивал и читал сопроводительные надписи, заверенные подписями работников прокуратуры и гербовыми печатями. Я представлял, что он сейчас испытывает. Снимки были ужасными. Особенно шокирующей выглядела фотография, на которой была изображена мёртвая женщина без одежды, с отрубленными грудями и вырванным глазом. Рядом на кол был посажен грудной ребёнок, изо рта которого торчала отрубленная материнская грудь. Закончив разглядывать снимки, атаман, не спросив разрешения, тяжело опустился на стул и расстегнул верхнюю пуговицу на воротнике кителя: ему стал душно.
- Вы исполните приказ, атаман! - жёстко сказал я. - Иначе я буду расценивать ваш поступок как одобрение действий Анненкова. А чтобы вам было легче справиться с популярностью этого бандита среди ваших казаков, опубликуйте эти снимки, пусть их увидят во всех станицах!
* * *
До отъезда из Оренбурга я успел посетить Главные железнодорожные мастерские, где пообщался с рабочими. На мне был надет, разумеется, не вицмундир, и даже не мундир генеральский, но и под простого работягу тоже рядиться не стал. Надел щегольскую форму, как у моих охранников – я вам её уже описывал – на которой генеральские звёзды на погонах были мало различимы. Прицепил к гимнастёрке орден Боевого Красного Знамени – знал: среди рабочих он пользуется особым уважением.
По случаю моего прихода собрался митинг – пролетариату без этого никак! Когда меня объявили, и я вышел на трибуну, из разных уголков цеха, где проходил митинг, послышался свист.
- Чего свистите, товарищи? - весело спросил я. - Или не по душе я вам?
Стоящие ближе к трибуне от столь откровенного вопроса вроде смутились. Только старый рабочий с обвислыми седыми усами пробурчал под нос:
- Чёрт тебе товарищ…
Сказал он это негромко, но я услышал и попытался поймать его взгляд, но рабочий тут же опустил глаза. В это время из дальних рядов послышалось:
- А чего ж ты, мил человек, к нам не в той одёже пришёл? Али запачкать побоялся?
- Не в той, говоришь? - я пошарил в толпе глазами. - А в какой надо было? Где ты там прячешься? Выходи вперёд, не бойся, потолкуем!
- А я и не боюсь! - Через толпу стал протискиваться крепкий мужчина средних лет в промасленной спецовке. Встал перед трибуной, посмотрел мне прямо в лицо, усмехнулся.
- Вот он я, весь перед тобой!
- Так в какой одежде я должен был к вам придти? - ещё раз спросил я.
Ничуть не смущаясь, рабочий ответил:
- Ты, товарищ – или может, господин? Как нам тебя правильно величать? - ты тут перед нами дурочку-то не валяй. Слыхали мы, как ты в шитом золотом мундире перед местными буржуями да казаками кренделя выписывал! Скажешь, не было этого?
- Почему не было? - пожал я плечами. - Было.
Рабочие зароптали, и мне пришлось повысить голос.
- Этот мундир, товарищи, ко мне, стоящему на этой трибуне, отношения не имеет…
- Как так? - воскликнул рабочий. - Чужой, что ли, надевал? Вот потеха!
Возникший смех перекричать было ещё труднее, мне пришлось поднапрячь связки.
- Да ты дослушай сперва, а уж потом зубы скаль!
Рабочий повернулся к толпе, поднял вверх обе руки и громко прокричал:
- Тише, товарищи, он, оказывается, ещё не всё сказал!
Шум и смех пошли на убыль. Рабочий повернулся к трибуне и предложил:
- Говори!
- Спасибо, - поблагодарил я и вновь обратился ко всей аудитории: – Товарищи, с атаманом Дутовым я общался как представитель государства – нашего с вами государства! И мундир мне нужен был для того, чтобы атаман знал своё место и отнеся ко мне с должным уважением!
- И что, получилось? - спросил рабочий. - Испугался атаман мундира?
- По крайней мере, главенство моего мундира над собой признал!
- Слышь, братва, - повернулся рабочий к товарищам, - Дутов перед позолоченной тряпкой спасовал!
Я смеялся вместе со всеми, а когда смех стал стихать, вновь обратился к рабочему:
- И всё-таки ты неправ, товарищ. Дутов спасовал не перед мундиром, а перед властью, которую он – этот мундир – олицетворяет. Перед той властью, которую мы с вами установили в 1917 году! Перед нашей с вами властью!
Наконец я дождался оваций. Теперь на меня смотрели вполне доброжелательно, и говорить мне стало намного легче.
- К вам же я пришёл в своей повседневной одежде потому, что вас, товарищи, мне на место ставить не надо. Это вам позволено ставить на место таких, как я. Что сегодня вы наглядно и продемонстрировали!
Встреча прочно встала на дружеские рельсы, и то, что начиналось "за упокой", благополучно завершилось "во здравие"…
* * *
Заполучить во время "чаллы" капельку тени считается в Ташкенте большой удачей. (Не знаешь, что такое "чалла"? Счастливый человек, да?) А коли в твоём распоряжении целый тенистый парк, то ты уже не просто человек, который на "ты" с удачей, ты Полномочный представитель ВЦИК и СНК в Туркестанском крае, о чём оповещает вывеска перед входом в резиденцию. Впрочем, в самое пекло, спасение лучше искать не в тени деревьев, а в доме, где для такого случая припасено оборудованное под жильё подвальное помещение. А чтобы вас оставили последние сомнения, скажу, что дом этот – двухэтажное здание из обожжённого серо-жёлтого кирпича – и по сей день жители Ташкента именуют не иначе как "Великокняжеский дворец". Ну а для царского родственника, пусть это и опальный князь Николай Константинович (из "Великих"!), как попало строить не будут, верно?
Спросите, почему я выбрал для резиденции "Великокняжеский дворец" а не "Белый Дом" – резиденцию туркестанских генерал-губернаторов? А вот Куропаткин такого вопроса задавать не стал, а очень обрадовался моему выбору (хотя и удивился поначалу, по-моему, тоже). Сейчас сидим мы с ним, оба два, в парковой беседке, поскольку уже вечер, и на улице даже лучше, чем в прохладном помещении. Благоухания тут всякие и лягушки свистят.
К беседке подходит Иван – всех охранников начальник и спецназа командир. Встал молча, выжидательно поглядывает на Куропаткина. Старик всё понял, не впервой. Скоренько откланялся и пошёл к дому. Иван проводил его взглядом, потом доложил:
- Турани прибыл.
- Давай его сюда, - распорядился я.
Турани, скажу я вам, это отдельная песня!
Если Буриханов, как и я, живёт открыто (кстати, в "Белом Доме"), щеголяет в генерал-лейтенантском мундире, командует ТуркВО, а по совместительству ещё и ТуНАр, то начальник Туркестанского НГБ живёт, мягко говоря, странной жизнью. То разъезжает в открытом авто, а то начинает "шифроваться" почище любого британского агента. Это ведь у них в моде – рядиться не пойми под кого, включая дервишей. Вот и Турани туда же. В защиту друга скажу: есть у него основания так поступать. Во-первых, он ведёт охоту за всякого рода внутренними и внешними врагами, и "под прикрытием" ему это делать сподручнее. Во-вторых, на него самого идёт охота, и так ему легче стряхивать недругов с хвоста. В-третьих, ему постоянно приходится мотаться по всему Туркестану и окрестностям, и есть много мест, где за его голову отвалят немалый бакшиш. Вот и теперь он предстаёт передо мной в национальной одежде, простой такой узбекский хлопец.
Как и положено, сначала предлагаю гостю чай. Две пиалы осушил, одну за другой, с третьей в руках приступил к докладу.
- Гилянской республике скоро кирдык придёт. После того, как Закавказская федерация отозвала оттуда своих добровольцев, тамошние правители опять власть делят, вот-вот друг дружке в глотки вцепятся. И как только это произойдёт, шахские войска быстро там порядок наведут!
- Откуда заешь? - спрашиваю. - Ты, случаем, не в Решт ездил?
Турани делает очередной глоток из пиалы и утвердительно кивает.
- Зачем?
- Агентурную сеть налаживал. Должен же я знать, что у соседей творится?
- Так там наверняка у закавказцев свои агенты есть, - говорю.
- И что? - недоумевает Турани. - Прикажешь по каждому пустяку с Баку связываться?
Такую глупость я ему действительно приказать не могу. Тем более: дело сделано.
- Ладно, проехали. Докладывай дальше.
- А дальше всё очень интересно, - сказал Турани. - Грядёт на тебя большое покушение.
Грудь слегка сдавило. Не от страха. Просто неприятно про себя такие вещи слышать.
- Когда? - спрашиваю. Вопрос глупый, но ответ я получаю незамедлительно.
- Во время твоего визита в Бухарский эмират.
- Погоди, погоди, - пытаюсь вникнуть в ситуацию. - Программа визита ведь согласована. Переговоры пройдут в Новой Бухаре в салоне моего бронепоезда. И где тут покушение?
- А прямо на бронепоезд и нападут, - очень будничным тоном ответил Турани, - сразу после того, как ты тронешься в обратный путь.
- Ну тогда это не просто покушение, а целая войсковая операция, - возразил я.
- По терминологии Буриханова, наверное, да, - согласился Турани. - А по моим понятиям – покушение, раз целью акции являешься один ты.
- Пусть так, - решил прекратить я совершенно бесполезный спор. - Меня, если честно, интересует иное: неужели эмир решился на подобный шаг?