Только меня это не смутило. Меня ж разве гражданским браком удивишь? Вот так мы и познакомились. Стали ли после этого подругами? Сложный вопрос… Бабская дружба – материя тонкая. Однако встречаться стали периодически. Тянула нас друг к другу какая-то непонятная нам обеим сила. Может, тут сыграло свою роль то, что я её политические закидоны воспринимала без раздражения? Спорила, конечно, но вяло. Я ведь баба аполитичная. Однако с начала мятежа не виделись. И вот – явилась.
После второй мне заметно полегчало. А Сашка чуть захмелела. Налила я ей, себя пропустила, спрашиваю:
- За Павла просить пришла?
Она головой помотала, вроде как в отказе, схватила бокал и жахнула. Только потом спросила:
- А ты чего?
- Я всё. Только ты на мой вопрос не ответила.
- Нет, - говорит. - Ни за кого я не пришла просить: ни за Павла, ни за себя. Просто хочу, чтобы ты мне объяснила, почему всё так произошло? Почему наши бывшие товарищи травят нас теперь, как зверей каких?
- Так уж и травят, - не поверила я. - Что-то ты, подруга, на затравленного зверя мало похожа. Вон, на свободе ходишь, не в клетке сидишь.
Сашка мне бокал тянет, мол, плесни ещё. А мне что, жалко?
Жахнула, и со слезой говорит:
- Не понимаешь ты. Моральная травля порой куда страшнее травли физической.
- Вот что, - говорю, - подруга. Хватит пить, пойдём-ка на диванчике присядем.
Отвела Сашку к дивану, усадила рядышком. Ткнулась она мне лбом в плечо и разрыдалась. Глажу её по волосам, и как бы успокаиваю:
- Терпи, милая. У нас, русских, ведь как? Любить так любить – гнобить так гнобить. В большом мы полутонов не приемлем. А, с другой стороны, чего вы ручонки свои шаловливые не попридержали, зачем от слов к делу перешли?
Сашка уже проплакалась, голову с плеча моего убрала, но отдвигаться не стала.
- Ты Лёлька, - говорит, - хороший человек, но в политике не смыслишь ни черта! Такова логика революционной борьбы: от слов – к делу!
- А ты, - отвечаю, - эту логику Аньке Жехорской растолкуй: за что вы её матери лишили, да и отца чуть не угробили!
Тяжелы мои слова для Сашки оказались, враз лицом почернела.
- Не должно было такого случиться, - отвечает тихо, - не было такого уговора.
- Было, не было, - говорю, - а случилось. И кровь эта теперь и на твоих руках тоже. Не столько, конечно, сколько у Пашки твоего. Он ведь ещё и присягу нарушил, на товарищей с оружием пошёл!
- Да что ты всё мой да мой! - воскликнула Сашка. - Если хочешь знать, мы с ним ещё до этих событий расстались.
Во как! Про то я не знала.
- А что так? - спрашиваю.
- Застала я его с одной… прямо на нашей постели!
- Дела… - вроде сочувствую. - Только, думается мне, это вашей свободной любви вроде как не противоречит? - а тут вроде подколола.
Сашка не ответила, только рукой махнула. Сидим, молчим. Потом Сашка как-то грустно так говорит:
- Хоть и чужой он мне теперь, а всё одно жалко: такой мужик пропадает!
Вот и пойми нас, баб: что для нас на этом свете важнее?
МИХАИЛ
Я про трость Войновского уже и забывать стал. А как дело к выписке сдвинулось, так и вспомнил. Мне первая пуля ведь только жилы отворила, много я по её вине крови потерял, зато иного вреда, считай, не принесла. А вот вторая что-то со спинным мозгом наделала. Я в медицине не силён, точнее не скажу. Только я первые две недели после ранения ничего ниже пояса не чувствовал. Потом стало понемногу отходить. Теперь вот только нога левая не полностью меня слушается. Врачи говорят, что и это, даст бог, пройдёт. А пока нужно с тросточкой походить. Вот я и вспомнил о своём трофее, попросил Ерша привезти, он и привёз. Меня, если честно, выписывать пока не хотели. Но я как узнал про то, что Ёрш переезд Ленина в Питер организовывает, да по железной дороге, страсть как захотелось на экспрессе прокатиться. Врачей я уломал быстро. Им с таким больным спорить – себе дороже. Перед отъездом попросил Ерша выкроить время, свозить меня к Маше на могилку. Посидел рядышком, пошептался с ней немного. Скоро часто видеться будем, сказал. Я для себя решил в Москву перебираться, только это пока секрет. Так что строго между нами, хорошо?
С Ильичем пересеклись уже в вагоне. Лечение пошло ему на пользу, хорошо выглядит. Куда бодрее меня. Так что если моему здоровью мятеж боком вышел, то его – как раз наоборот. Мне Ёрш рассказал под большим секретом, как было на самом деле. Не было никакого удара. Просто глубокий обморок ввиду сильного нервного переутомления. Как раз после очередной ссоры с Троцким, тот ещё из Горок не успел уехать. Ну и дал команду – Надежда его в этом поддержала (думаю, она тогда и вправду исключительно о здоровье мужа пеклась) - уложить вождя в постель недельки этак на две. Сам Ленин против этого возразить ничего не мог, поскольку поначалу действительно был плох, а потом его таким количеством успокоительно напичкали, что он на время впал в абсолютный пофигизм, больше спал. А Троцкий, вернувшись в Москву, дал отмашку к началу "стихийных" выступлений рабочих и "революционно настроенных" солдат и матросов. Лацис и Блюмкин для усиления эффекта организовали покушения на Машу, Дзержинского и меня, к сожалению, небезуспешные. Этим, впрочем, их успехи и ограничились.
Ленин, как меня в вагоне увидел, страшно обрадовался. Затащил к себе в купе, и проговорили мы с ним часов пять с небольшими перерывами. Но поезда в нашем 20-м году между двумя столицами передвигаются не так скоро, так что время на сон тоже осталось.
Питер угостил нас мелким дождичком. Ленина встречают, как и положено, с помпой. На перроне оркестр играет, почётный караул выстроился. Ну и официальные лица во главе со Сталиным. Усатый меня в окошке увидел, поприветствовал. Ленин, перед тем как проследовать на выход, ко мне подошёл, руку сжал, заглянул в глаза. "С вами, Михаил Макарович, разговор ещё не закончен, - говорит. - Как здоровье позволит, милости прошу ко мне, договорим!" Ёрш, обнимая, шепнул: "Извини, Шеф, сам понимаешь, служба…" – "Да иди ты, - говорю, - со своими извинениями. А то я не понимаю". Дождался, пока перрон опустел, и, опираясь на трость, пошёл к выходу. Только нормально мне выйти не дали. Подхватили в дверях с двух сторон какие-то дюжие молодцы, перенесли и поставили пред светлые очи аж двух генералов сразу. Когда они все на перроне нарисовались? Ведь только пустой был. А генералы те: мой старинный друг Глеб Абрамов и… Батюшки святы! Ольга в генеральском прикиде! Сюрприз удался. Ёрш, собака, удержался, не сдал. Обнимают меня в три руки. Глеб, если не забыли, одну руку под Ригой оставил.
Когда садились в машину, Глеб спросил: "Может, к нам?" – "Нет, - говорю, - только домой!" – "Ну мы другого и не ожидали, - кивнул Глеб. - Наташа с утра у плиты хлопочет" – "Как она там, - спрашиваю, - справляется?" – "Справляется, - кивает Ольга, - Наташка, она молодец. Пятеро по лавкам, а она цветёт, не устаёт" – "Как, - спрашиваю, - пятеро? Ваш что, тоже там?" – "Что значит "тоже"? - возмущается Ольга. - Коли мы оба здесь, ему-то где быть?" Ну да, логично. "Наташке, конечно, непросто, - продолжает Ольга. - Но так она и не одна с ребятнёй возится. Ты же помнишь?" Киваю. Конечно, помню. Только память эта как бы из другой жизни… Ловлю себя на мысли, что и ТУТ у меня уже образовалась другая жизнь…
* * *
Жехорский положил телефонную трубку и кликнул жену:
- Маша, пора, машина у подъезда!
Маша выскользнула из детской.
- Не шуми, Анюта и богатыри только что заснули.
- Все разом? - удивился Михаил.
- Представь себе, - присоединилась к ним вышедшая вслед за Машей Наташа. - Как Анечка заснула, парни поглядели, поглядели, да тоже глазки и сомкнули.
- Дамы, пора, - напомнил Михаил.
- Успеем. - Маша повернулась к Наташе. - Давай тут, осваивайся. Чтобы к нашему возвращению чувствовала себя полноценной хозяйкой!
Улыбка у Наташи получилась чуть виноватой.
- Я вам так благодарна, ребята, но всё одно мне перед вами неудобно.
- Так удобно или неудобно? - нахмурилась Маша.
- Тут удобно, - Наташа для иллюстрации чуть притопнула по паркету ногой, - а перед вами – нет.
- Ты это удобно-неудобно давай кончай, - чуть строжась, произнесла Маша. - В конце концов, не о наших удобствах речь. Детям тут удобно? Отвечай, удобно?
- Удобно, - вынуждена была согласиться Наташа.
- А это, заметь, главное, остальное несущественно. Да и смогла бы ты в той своей квартирке хотя бы одну помощницу разместить?
- Не смогла бы, - помотала головой Наташа.
- Вот. А тут их у тебя целых две. Всё, Мишкин, - обратилась Спиридонова к мужу, - выходим!
- Может, всё-таки присядем на дорожку? - предложил тот.
Маша поморщилась, но спорить не стала.
- Давайте, присядем…
Вроде и не так давно это было, но тогда была жива Маша, а теперь её нет…