- Потом ты можешь навестить жену и дочку, - сказал я.
Комиссар вдруг заволновался, хотя всячески старался скрыть это волнение.
- Если не возражаешь, я схожу на часок. Извини меня...
Когда комиссар ушел, я позвонил Нине. Никто не отозвался. На душе было неспокойно, сердце болело, я просто чувствовал это физически.
За стеклянной перегородкой появился лейтенант Тропинин, сдержанный, подчеркнуто аккуратный, с четкими движениями.
- Машин на ходу оказалось три, - доложил он. - Остальные не пригодны. Бензин слили в эти три полуторки. Но шоферов только два.
- Ладно, что-нибудь придумаем, - сказал я. - Спросите, нет ли среди наших бойцов водителей. Продовольствия хватит на сколько суток?
- Думаю, суток на двое. С натяжкой, - ответил Тропинин. - Какое направление возьмем, чтобы разработать маршрут движения?
- Подольск, Серпухов, возможно, Тула.
- На какой час назначите выступление?
- На шесть часов завтра, - сказал я. - Соберите командиров взводов.
Тропинин привел лейтенанта Кащанова, лейтенанта Самерханова и младшего лейтенанта Олеховского. Они молча сели на диван, ожидая, что я им скажу.
- Ну, друзья, не надоело еще сидеть здесь? - спросил я. - Душа на фронт, к месту сражений, не просится?
Командиры заулыбались.
- На фронте холодно, товарищ капитан, сыро, - отозвался Кащанов. - А здесь тихо, тепло и сытно. Всю жизнь бы так провоевал...
- Да и весело, - сказал лейтенант Самерханов, коренастый, широкогрудый парень с черными сросшимися бровями, нависающими над глазами узкого и длинного разреза; он привлекал меня диковатым нравом с мгновенными вспышками радости или гнева.
- В каком смысле весело? - спросил я его.
- Людей интересных задерживали... Биографии интересные...
- Он главным образом девушек задерживал, - пояснил младший лейтенант Олеховский. - Или они его задерживали - не поймешь. С одной всю ночь на крыше продежурил, зажигательные бомбы тушил.
Самерханов подпрыгнул от внезапного возмущения:
- Зачем смеешься? Разве это плохо - зажигалки тушить?
- Сядь, тебя разыгрывают, - спокойно сказал Тропинин. - Тушил так тушил. Это похвально.
- А зачем так говорить? Зачем меня разыгрывать? Разве это честно?
- Успокойся, - сказал я. - Все уже позади. Прощайтесь с Москвой, с девушками, которые вас задерживали. Готовьтесь к долгой дороге, она будет нелегкой - сто с лишним километров... На транспорт не надейтесь. Обратите внимание на обувь, чтоб ни один из бойцов не стер ноги в пути. Не упускайте мелочей, которые могут превратиться в крупное бедствие.
- Будет исполнено, товарищ капитан, - сказал лейтенант Кащанов, всегда неторопливый и обстоятельный. - Бойцы знают, что им предстоит большой поход.
Отпустив командиров, я позвал за перегородку Петю Куделина.
- Я сейчас уйду, - сказал я ему. - Хочу попрощаться с матерью. Ты останешься здесь. Сиди у телефона. Если позвонит моя жена, скажи, чтоб ехала на Таганскую площадь. Я буду там. Если позвонят от майора Самарина, то позовешь лейтенанта Тропинина. Он здесь. Понял?
- Так точно, понял. - Куделин тут же сел за стол и пододвинул к себе телефонный аппарат.
Москва опустела. Точно ураган, ворвавшись в город, пронесся по улицам, по площадям и, наигравшись вдоволь, умчался, оставив на мостовых клочья газет, кучи мусора, россыпь расколотых стекол, осколки от зенитных снарядов. Лишь баррикады из мешков с песком, бетонные надолбы и стальные противотанковые ежи на городских оборонительных поясах - Садовом и Бульварном - держались прочно и, казалось, навсегда. На этих укреплениях предстояли последние бои за столицу...
Я шагал по знакомым, исхоженным мной улицам осажденной Москвы и с прощальной печалью оглядывался вокруг.
Чертыханов, шагая сзади меня, не тревожил вопросами - он понимал мое состояние.