И это в такой-то момент! Восемь человек до сих пор не явились. Где они? Дезертировали? Их не видят в батальоне четвертый день.
- Подумаешь! - воскликнул он решительно. - Армии гибнут, а вы - сбежало восемь человек. Ну и черт с ними, коль сбежали! Такие в трудную минуту не надежда.
- Что вы болтаете? - сказал я, оглядывая его. - Комиссар называется!..
Браслетов побледнел до прозрачности, еще ярче обозначились дуги бровей под козырьком фуражки.
- Как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне! - Побледневшие губы его трепетали, белая полоска подворотничка врезалась в шею. - Я вам... Я вам не подчиненный...
- Нельзя ли без истерик, комиссар? - попросил я и пошел к зданию школы. Браслетов молча следовал за мной.
В кабинете директора - "нашем штабе" - майор Федулов собирал в чемодан свои пожитки. Он тихонько и бездумно посвистывал. Вздернутый нос, расплюснутый на конце, покраснел, глаза обновленно поблескивали, - Федулов, видимо, только что выпил, и опьянение было еще свежим и веселым.
- Ну, капитан, желаю тебе удачи от всей души, честное слово, заговорил Федулов. - Канцелярии при мне нет, печати тоже. Один список личного состава и аттестат на питание. Питаемся мы в ближайшем подразделении ПВО. А то и так, по случаю...
- Не явилось восемь человек, вы знаете об этом? - спросил я.
- Знаю. - Майор улыбнулся примирительно и по-свойски. - Придут. Вот пронюхают, что новый командир прибыл, и заявятся, как миленькие. Они по девкам разошлись, это я знаю точно. И Спартак вот знает. Ты, Спартак, за ними сходи, позови... Ну прощайте, ребята. - Майор Федулов вышел из комнаты. Я видел в окно, как он медленно, чуть покачиваясь, пересек двор, волоча огромный пустой чемодан. "Что с ним произойдет дальше? - спросил я себя. Человек он храбрый, обязательно попадет на фронт и однажды, подвыпив, выскочит впереди бойцов, поведет их в атаку, безрассудно, не страшась за свою жизнь и за жизнь других, и вражеская пуля уложит его навсегда..."
Сзади меня Браслетов произнес дрожащим от волнения голосом:
- Жена у меня родила. Девочку. Сегодня привез домой. У жены, кажется, грудница началась. Мучается, бедняжка, молока нет...
Я обернулся к нему.
- Обязанности есть обязанности. Начнутся бои, нужно будет организовать оборону, а вы, вместо того чтобы руководить боем, побежите по своим личным делам...
- Не утрируйте! - крикнул он. - Я сказал все это не для того, чтобы вы издевались над моим горем. Теперь я знаю, что не найду у вас сочувствия.
- Жене вашей я глубоко сочувствую, - сказал я, - вам - нет.
6
Взвод лейтенанта Кащанова располагался на втором этаже в двух классных комнатах. Из одной донесся, когда мы поднялись на этаж, всполошный вспышками - шум, сквозь него пробивался мальчишеский, с визгом со всхлипами, плач. Чертыханов пробежал вперед и растворил перед нами дверь. Шум сразу стих, прервались и всхлипывания. Бойцы столпились возле парт, сдвинутых к одной стене. Лейтенант Кащанов встал и загородил собой красноармейца.
- Взвод занимается изучением расположения города, - доложил он.
Чертыханов взглядом показал мне на бойца, стоявшего за спиной Кащанова. Я тронул лейтенанта за плечо, он сделал шаг в сторону, и передо мной очутился боец, молоденький и хрупкий, с неоформившимися плечами и тонкой шеей; волосы у него мягкие и белые, нос в веснушках, на губе нежный цыплячий пушок. Я видел его впервые, в строю его не было. Он изредка сдержанно всхлипывал и размазывал по щекам слезы.
- Как ваша фамилия? - спросил я.
- Куделин, - прошептал боец.
- А зовут как?
- Петя... Петр Куделин.
- Сядь, Петя, - сказал я.
Куделин привычно сел за парту, из-за которой, должно быть, недавно встал: надо было идти на фронт. Я присел рядом.
- Почему ты плачешь?
- Так, ничего, - ответил он, не поднимая глаз.
- А все-таки?..