На западной окраине села, в поле, на черном от копоти снегу, на черном большаке намертво застыли стальные коробки, когда-то грозные, наводящие на наши ряды страх и смятение. Теперь они курились, догорая. Огибая их, уходили от огня уцелевшие танки. Уходила пехота, оставляя распластанных на снегу убитых.
- Сколько шло танков? - спросил Ардынов.
- Шестьдесят два, товарищ генерал, - ответил Оленин. - Вторым заходом могут пустить больше.
- Такое количество танков, брошенное на одно село, - сказал Дубровин, это уже не признак силы, а признак слабости.
Ардынов обернулся к нам, серые воробьи над тяжелыми очками зашевелились.
- Бойцам, что встали навстречу такой лавине, не кажется, я думаю, что противник слаб, Сергей Петрович.
Дубровин, тронув варежкой белые от инея усы, улыбнулся.
- Но если они все же встали навстречу, выдержали такой стальной напор, значит, сильны! Мы уже не прежние, Василий Никитич. И немцы это чувствуют.
Мины в селе стали рваться чаще. Одна хлестнула неподалеку от пожарной вышки. Осколки с жужжанием рассыпались в стороны. Командир бригады забеспокоился.
- Товарищи, вам оставаться здесь больше нельзя. И не только на каланче, но и вообще в селе. Это небезопасно. Скоро противник начнет атаку.
Ардынов проворчал недовольно:
- Что ты нас оберегаешь, будто мы бабы, а не солдаты и войну видим впервые?
- И на войне бывают случайности, товарищ генерал, - настаивал Оленин, нервничая, и вдруг ударил в колокол, висевший под крышей. Ардынов вздрогнул.
- Фу, черт, хулиган, напугал! - вскрикнул он рассерженно. Оленин засмеялся.
- Прошу сойти вниз.
Позади пожарного сарая уже выстроились командиры и красноармейцы танкисты и пехотинцы. Из нашего батальона были командиры рот, разведчики, старший лейтенант Скнига, лейтенант Тропинин. Я встал на правый фланг рядом с комиссаром Браслетовым.
Генерал-лейтенант Ардынов взмахнул рукой, и адъютант командующего, ожидая этого сигнала, поспешно вынул из саней знамя; сняв чехол, он развернул его - огненно плеснулось в глаза красное полотнище с портретом Ленина в центре. Адъютант поднес знамя к генералу. Ардынов еще раз протер очки платком, затем взял у адъютанта папку с бумагами.
- Смирно! - скомандовал Оленин.
- Всем фронтам, армиям, танковым дивизиям и бригадам, - громко прочитал Ардынов. - Приказ Народного Комиссара Обороны Союза ССР. Город Москва.
О переименовании Восьмой танковой бригады в Третью гвардейскую танковую бригаду.
Восьмая танковая бригада отважными и умелыми боевыми действиями, несмотря на численное превосходство противника, нанесла ему значительные потери и выполнила поставленные перед бригадой задачи - остановила продвижение корпуса противника на соединение с танковыми войсками Гудериана.
Две фашистские танковые дивизии и одна мотодивизия понесли огромные потери от славных бойцов и командиров Восьмой танковой бригады. Боевые действия Восьмой танковой бригады должны служить примером для частей Красной Армии в освободительной войне с фашистскими захватчиками...
- Командира бригады прошу подойти и принять гвардейское знамя бригады, - с торжественностью произнес генерал Ардынов. Он взял знамя в руки. Подполковник Оленин приблизился, опустился на одно колено и прижал к губам край красного полотнища. Затем принял знамя и, вернувшись, остановился перед строем танкистов. Они подходили и склонялись перед знаменем на колено...
Потом дивизионный комиссар Дубровин взглянул на адъютанта командующего, и тот достал из саней второе знамя. Дубровин раскрыл папку и прочитал приказ Народного Комиссара Обороны по нашему батальону. У меня вдруг больно застучало сердце, и я туго прижал к груди руку. Я так волновался, что не разобрал толком того, что было сказано в приказе.