- Спасибо за службу, ефрейтор.
Чертыханов, вытянувшись, рявкнул во всю силу, так что подполковник вздрогнул и зажал уши:
- Служу Советскому Союзу! - и отступил к порогу, к связным и телефонистам.
Оленин, посмотрев на меня не без зависти, качнул головой.
- Повезло тебе, комбат. С таким парнем воевать можно. - Он рассмеялся, темная полоска усиков оттенила белизну зубов. - А что, если я заберу его у тебя?
- Не пойдет, - сказал я.
- Не пойдет? Ко мне? Сейчас спросим. - Он опять крутанулся на табуретке, слегка задетый моей уверенностью и категоричностью. - Ефрейтор Чертыханов!
Прокофий с готовностью очутился перед глазами комбрига. Оленин спросил, заглядывая ему в глаза:
- Пойдешь ко мне служить?
- Никак нет, товарищ подполковник.
- Я сделаю тебя своим помощником. Научу танком управлять.
Прокофий польщенно ухмыльнулся.
- Танк - это хорошо. Это славно. Крепость! Но пехота лучше. Мы пехотинцы. В пехоте вольготней живется. Шагай себе на своих на двоих, как по нотам. Так что извините, товарищ подполковник: характером мы с вами не сойдемся.
И командиры и красноармейцы, находившиеся в избе, притихли, прислушиваясь к разговору. Оленин, зажигаясь непокорностью Чертыханова, возвысил голос:
- А я прикажу.
- А я сбегу.
- Сбежишь? Это будет дезертирство! А за дезертирство что бывает?
- Смерть, - спокойно ответил Прокофий.
- Ты не боишься смерти?
- Смерть не теща, пилить не будет. Раз обнимет - и каюк. Шаль только, товарищ капитан останется без моего прикрытия.
Оленин расхохотался.
- Ну черт! Ну пехота!.. - Он дружески толкнул Чертыханова кулаком в плечо. Прокофий даже не качнулся, стоял как врытый. - Молодец!
- Рад стараться! - крикнул Чертыханов с усердием.
- Рюмку выпьешь?
- Никак нет, не могу. Свое, положенное уже выпил. Сверх положенного не позволяю: обстановка такая... серьезная. - И опять отодвинулся к порогу, где скопились сумерки.
Старший лейтенант Астапов крикнул, порываясь высказаться:
- Тихо, товарищи! Тихо! Позвольте и мне доложить... - И когда за столом поутихли, повернулся к Оленину. - Товарищ подполковник, на счету моей роты тоже один танк. Конкретно, на счету бронебойщика Лемехова Ивана. Сам видел, как он подбил. В мотор попал, потому что танк встал, а вскоре и загорелся...
- Подтверждаю, - сказал я. - Лемехов из бронебойки даже самолет сбил.
5
Саратово располагалось у пересечения дорог. Противник превратил его в перевалочную базу снабжения своих войск. С захватом Саратова немецкая группировка, рвущаяся к магистралям на соединение с танковыми частями Гудериана, теряла важную коммуникацию. Время на внезапность было упущено. А гарнизон Саратова будет драться ожесточенно. Оставалась надежда на темноту немцы боялись ночных налетов: они к ним не привыкли, - и на необыкновенный, почти восторженный подъем красноармейцев, которые неудержимо рвались в бой.
Я шел с ротой старшего лейтенанта Астапова.
Луна поднялась и побелела от стужи. Она щедро устилала землю холодным, зеленоватым сиянием. В этом сиянии все заколдованно застыло, все пылало и искрилось. Тени от предметов, от идущих по дороге людей казались осязаемыми и черными, как уголь.
- Ну мороз завернул, черт возьми! - Астапов с восхищением озирался вокруг и толкал меня локтем. - А ночь-то какая, ночь-то! Взгляните, комбат, сюда!..
Слева от дороги стеной стояли темные ели, от вершин до корней обсыпанные снегом. С самой верхней ветки упал комок, ударился в белый пласт, покоящийся на широкой ветви ниже, отломил ком побольше, а тот, в свою очередь, обрушил уже нижний, тяжело нависший пласт, и потекла книзу раздробленная пыль, легчайшая, едва колеблемая в воздухе, усеянная лунными искрами.