- Добро ли ночевал, государь? - осведомился Адаш.
- С добрым утром. Пора и нам поспешать.
Адаш, как медведь из берлоги, выбрался, кряхтя, из постели и принялся одеваться.
- Ох уж эти мне перины, - ворчал он, - расслабляют они воина хуже всего… Ох-хо-хо… И где этот Епифаний? Мог бы сообразить и прислать человечка - умыться.
- Ничего. Снегом умоемся, - урезонил его Сашка.
Присев на корточки возле печной трубы, он засунул в щель между трубой и стенкой руку, пошарил там - сумки с письмами на месте не было.
- Черт, сумка пропала! - Он поднялся на ноги и вновь сверху донизу обшарил все запечное пространство.
Сумка исчезла. Письмо же к великой княгине, засунутое им вчера под одеяло, никуда не делось. Адаш внимательно следил за Сашкиными поисками.
- Ну, что?
Сашка лишь покачал в ответ головой, продолжая рыться в багаже.
- Епифаний! - взревел Адаш. - Епифаний! - Он толкнул дверь наружу. - Епифаний!
- Да, ваше сиятельство. - Епифаний уже семенил по коридору, спеша на призыв грозного Адаша.
- Епифаний, к нам в комнату заходил кто-нибудь, когда мы были в бане?
- Упаси бог, ваше сиятельство. Как вещи ваши занесли, так никто ни ногой.
- А что это за комнаты? Кто в них ночевал? - Сашка указал на три закрытых двери.
- Вот эти две холодных, мы в них теперь не топим, как боярин с боярыней в Кострому перебрались. Детские комнаты были. А в этой, которая рядом с вашей, купец сегодня ночевал.
- Какой еще купец? - удивился Сашка. - Ты ж их в людской разместить собирался…
- Так ведь… Людей купеческих в людской уложил, а самого купца… Нельзя его никак было в людскую. Это ж личный советник великого князя. Второй человек в государстве. Большой человек. Его в столице да в округе каждая собака знает.
- А имя у этого большого человека есть? - почти в один голос воскликнули Адаш с Сашкой.
- А то как же… Знамо, есть. Хоть и непривычное для русского человека.
- Имя! - И Адаш, и Сашка так взревели, что у Епифания даже ноги затряслись.
- Некомат Сурожанин кличут его… Большой…
- Лошадей! В погоню! - Сашка взвалил на себя багаж, а Адаш ухватил в охапку Епифания, и они бросились бегом к выходу во двор. Все это произошло так быстро, что только уже во дворе собравшийся с силами Епифаний сумел из себя выдавить.
- А лошадок-то нету…
- Как нету? - Сашка и Адаш остановились. - Где наш ямщик, где лошади?
- Так уехал он. Сказал, что вы с ним расплатились, и уехал. Самый первый, незадолго до купцов.
- Некомат, сволочь, его рук дело, - рассвирепел Адаш.
- Дай боярыниных лошадей, - ухватил его за грудки Сашка. - Дай, догоним Некомата, вернем.
- Так нет больше лошадок-то, утопли.
У Сашки опустились руки.
- Тьфу, бояре! - сплюнул в сердцах Адаш. - Достань лошадей в деревне, мы заплатим, только скорее.
Епифаний, похоже, рад был несказанно, что его выпустили, и, развив небывалую скорость, скрылся с глаз долой.
- Вляпались, - констатировал Сашка.
- Да уж, похоже, - согласился с ним Адаш. - Это моя вина, государь. Казни, как хочешь. Расслабился я вчера, как сопливый новобранец.
- Стой здесь, дожидайся Епифания, - решился Сашка. - Я бегом. Будут лошади - догоняй.
Когда Сашка вылетел за ворота, купцов и след простыл, видимо, свернули уже на столбовую дорогу. Он добежал до дороги, потом до берега Волги - впереди никого, лишь только свежий санный след, описывающий широкую дугу вокруг вмерзшего за ночь в лед тютчевского рыдвана. Сашка постоял на берегу, мысленно обругал себя за ротозейство, плюнул и двинулся обратно, навстречу Адашу.
Но тот так и не встретился ему на дороге по самой банальной причине - Адаш с тютчевского двора и не выезжал. Сашка шагнул во двор злой, как черт, готовый ругмя ругать своего неторопливого наставника.
- Государь! - воскликнул Адаш, едва завидя Сашку. - Ты только взгляни, какую клячу притащил этот болван Епифаний! - Поодаль, понурив большую неуклюжую голову, стояла низкорослая гнедая кобыла с проваленной спиной и большим пузом, запряженная в крестьянские розвальни. - Догнать на ней мы никого не догоним, а в столицу въезжать - позору не оберешься. Мы уж лучше пешком две версты пройдем.
- Вы уж нас извините, Тимофей Васильевич. - Из-за Адаша выступила женщина в расшитой золотом парчовой шубе и собольей шапочке, надетой поверх белого шелкового плата, сколотого под подбородком золотой брошью. - Хотела благодарить вас за свое чудесное спасение, а тут такая неприятность, да еще у меня в доме… И с лошадками - просто беда…
Удивительно, что с первого взгляда Сашка заметил заморенную лошаденку и не увидел этой прекрасной женщины. Собольи брови вразлет, прямой точеный носик и застенчивая, виноватая улыбка, приоткрывшая ровные белые зубки. "Боярыня Тютчева! Утопленница… - сообразил Сашка. - Пожалуй, ей действительно нет и тридцати". Он подошел поближе и кивнул, представляясь:
- Тимофей Вельяминов. - Некоторое время он колебался, мучительно соображая, правильно ли он все сделал, и не должен ли он еще изобразить нечто, приветствуя женщину, равную себе по положению.
Но она разрешила все его сомнения, шагнув навстречу и взяв его руку в свои ладони. Этот естественный и совсем недвусмысленный жест почему-то смутил его. Он почувствовал, что заливается краской, как мальчишка. От стыда за себя ему захотелось убежать куда-нибудь, спрятаться от этих зеленых глаз, заглядывавших ему в самую душу и притягивающих его, как магнитом, но ноги словно приросли к земле.
- Так вот вы какой, мой спаситель, - чуть слышно, глухим, внезапно севшим голосом проговорила она. Тут и ее лицо покрылось густым румянцем. Она резко, словно ожегшись, отдернула свои руки и даже спрятала их за спину, словно спасаясь от чего-то.
- Ваша матушка Марья Ивановна писала о вас… Мы с супругом моим, боярином Тютчевым с великой охотой дали согласие за старшенькую свою, за Аленушку. Уж не думала, не гадала, что встречу вас раньше, чем прибудут сваты от вас…
Нельзя сказать, что неоднозначность происходящего, когда каждое движение, каждое слово содержит некий скрытый смысл, когда уста говорят одно, а глаза совершенно иное, укрылась от внимательного взгляда старого воина, взиравшего на эту сцену со стороны.
"Эге-ге, - подумал он. - Когда казак эдак смотрит на чужую жену, это еще ничего, но когда чужая жена так смотрит на казака, то жди беды. Пора спасать положение".
- Гм, гм, - откашлялся Адаш. - Сударыня, едем мы ко двору великого князя по важному государственному делу. Поэтому, хоть и не уполномочен на то боярыней Вельяминовой, должен сказать, что, пока Тимофей Васильевич с делом этим не покончит, сватовство придется отсрочить. А тут еще такая незадача получилась - украл проклятый купчишка у нас письма к великому князю. Так что, сударыня, благодарим за гостеприимство, но нам пора в путь-дорогу.
- Нет-нет-нет, - с искренним жаром воспротивилась хозяйка, - голодными я вас из своего дома не отпущу. Пожалуйте завтракать, а уж потом можете хоть на край света отправляться. А за это время Епифаний, может, и лошадок раздобудет.
- Ну разве что только перекусить на скорую руку. - Адаша, похоже, не могли лишить аппетита ни самые большие проблемы, ни самые крупные неприятности. - Ты как, государь?
- М-м-м-да… - согласно кивая, промычал Сашка.
X
Кострома стала первым городом, увиденным Сашкой в этой своей новой жизни, где кто-то зачем-то поменял ему не только имя и биографию, но даже и внешность. Если бы только это… Но сменилась и эпоха! По чьей-то злой (или доброй) воле ему пришлось срочно переквалифицироваться из рядового жителя постиндустриального мегаполиса в вельможу-феодала, втянутого в распри и интриги, кипящие на самом верху государственной власти. И как скверно все началось! Сквернее не бывает. С одной стороны, можно, конечно, сказать, что парень оказался просто не готов к столь ответственной миссии, а с другой… Ведь это ж надо - умудриться потерять важные документы! Но ведь любому горожанину известно (неважно, XXI это век или XIV) в дороге рот не разевай - чемоданы уведут.
Размышляя подобным невеселым образом, Сашка входил в столицу великого князя Дмитрия Ивановича. Город был окружен широким рвом, за которым высился высокий земляной вал, ощетинившийся в несколько рядов частоколом. Улицы были широки и просторны (береглись пожаров), дома велики, добротны и в то же время изысканны. Видно было, что простого народишку среди жителей столицы нет. Те, кто победней да поплоше, селились в слободах, за крепостным рвом. Сашка и Адаш наугад сунулись в какой-то переулок, из него попали на оживленную улицу, приведшую их на большую площадь, заставленную торговыми рядами. За площадью высились могучие белокаменные стены великокняжеского кремля.
- Одного не пойму, - сказал Сашка, любуясь величественными кремлевскими укреплениями, - если он великий князь Владимирский, то какого черта столица его в Костроме, а не во Владимире?
- Ваш вопрос, юноша, тешит мое самолюбие. - Адаш снял шапку и погладил себя по бритой голове, как бы стараясь пригладить всклокоченный оселедец. - Я нахожу там, где никогда не искал. Оказывается, я, в смысле знаний и образованности, могу дать сто очков вперед ученому монаху, имеющему наглость выступать в роли учителя. Владимирский, юноша, он не потому, что сидит во Владимире, а потому, что владеет миром. Понятно? Влади-мир. Владеть миром то есть.
- Спасибо, что объяснил. Я действительно не знал, - поблагодарил Сашка. - Ну что, двинули во дворец к Дмитрию?
- Окстись, государь, - урезонил его Адаш. - Незнамо какие люди, без поручителей, без грамот… Да охрана нас в бердыши возьмет.