Я посмотрел на него с удивлением: только что этот человек еле языком ворочал и вдруг ожил, - кивнул и направился в комнату. Поставил на поднос кувшин и бокалы и вернулся на балкон, однако Чанси там уже не было. Я внимательно осмотрелся - деться ему было некуда: луна вновь ярко освещала и сам балкон, и гладкие поверхности примыкавших к нему стен. И тут меня поразила догадка: кажется, Чанси видел только один путь оставаться человеком и не поддаться Лабиринту… Поставив поднос на пол, я перегнулся через балконный парапет. Вгляделся в темноту. Так и есть.
Вбежав в комнату, я несколько раз громко хлопнул в ладоши, созывая людей.
* * *
- Сколько можно спать, друг? - Петрович склонился надо мной, и мне были хорошо видны его глаза - серо-зеленые с рыжими разводами вокруг зрачков.
- Ну вот, так-то лучше. Как тебя зовут, скажи. Чтоб жене, детишкам сообщить. Фамилия-то какая?
- Смотрит? Может, позвать кого?
- Чего звать-то? Вот если бы заговорил. Ну, друг, губы-то разлепи, молви словечко.
Он просил так настойчиво, будто от того, скажу я что-нибудь или нет, зависит его судьба. Но что я могу ему сказать? Я не помню ни имени своего, ни фамилии. Се назвала меня Дигуан, но ведь это не настоящее имя. Не помню, чтобы я приносил кому-либо особую радость.
Петрович выспрашивал меня на разные лады, будто надеялся найти волшебное слово, которое разомкнет мне уста. Но я его не слушал. Я думал о том, что имя - это не главное. Главным было что-то другое. Но что именно, я вспомнить не мог. Что-то, о чем я уже думал, будучи здесь, в больнице…
- Не понимает, - сокрушенно покачал головой Петрович. - Эх, бедолага. Был бы хоть в своем городе, а то прилетел черт знает откуда - и вот нате вам.
"Прилетел черт знает откуда" - в мозгу у меня будто что-то щелкнуло и включилось: прилетел. И тут же я вспомнил, как приземлился в Северограде, вспомнил автобус и подобравшую меня попутку. Вспомнил, ради чего я принял приглашение и прилетел на конференцию.
Разлепить губы было трудно. Словно не было у меня рта - так плотно они сомкнулись, спаялись друг с другом. Мышцы лица не слушались, язык распух, пошевелить им не было никакой возможности. Главное, не торопиться, тихо, тихонечко, спокойненько подготовиться, а то унесет меня опять в далекие дали. То есть я не против унестись, но сначала надо закончить дела здешние, то, ради чего я жил и что считал главным в этой жизни.
Мне все-таки удалось разлепить губы. Глядя на плавающий над головой потолок, я дождался, когда Петрович снова склонится ко мне, и, стараясь говорить отчетливо, выдавил из себя:
- Портфель, мой портфель.
Петрович улыбнулся, потом уголки рта его опустились и он виновато заморгал глазами:
- О чем ты, милый? Что тебе, не слышу? Говори внятно. - Он приблизил ухо к моим губам.
Превозмогая слабость, я повторил:
- Портфель. Где портфель? - Я старался говорить громко и внятно, но сам не услышал своего голоса. Глупо было надеяться, что кто-то другой услышит и поймет. Но Петрович услышал и понял.
- Портфель? - Лицо у него приняло удивленное, обиженное и растерянное выражение одновременно. - Слышь, он о портфеле спрашивает! Где мой портфель, говорит! Так что портфель-то? Ты фамилию свою скажи, фамилия нужна. А вещички твои в машине сгорели. Не до них было. Хорошо хоть самого вытащили… - Голос Петровича становился все тише и невнятнее. Да и что его слушать, если портфель сгорел. Сгорело то, над чем я так долго работал, над чем, сами того не подозревая, работали почти все сотрудники нашего сектора. Проклятие! Может ли быть что-нибудь глупее…
* * *
- Сбежал! - сказала госпожа Сихэ, и полные губы ее презрительно дрогнули. - Трус!
- Ушел… - растерянно сказал черноволосый, сгорбился и закрыл лицо руками.
- Хозяин умер. Что же теперь будет? Куда мы денемся? - Высокий безвольно опустил руки. - Теперь нам одна дорога - в Лабиринт.
- Ерунда! Глупости! - В голосе госпожи Сихэ зазвенел металл. - Завтра же я пойду к Гуанли. Он устроит наши судьбы.
- Ты выйдешь за него замуж, госпожа?
- Да. Я не собираюсь подыхать на этом проклятом острове. Не собираюсь превращаться в бесчувственную скотину.
- Но захочет ли господин Гуанли?..
- Меня - нет. Он слишком дряхл для этого. Как, впрочем, и большинство мужчин в этом проклятом городе. Но вас и все, что здесь осталось, он, безусловно, пожелает прибрать к рукам. А брак - самый простой для этого способ.
- Мы снова увидим родину! Госпожа, ты возвращаешь нам надежду, а вместе с ней и жизнь… - начал черноволосый, но Сихэ прервала его:
- Довольно болтать! Завтра на восходе солнца предайте тело моего отца земле. Да смотрите, чтобы все было сделано как следует! - Она повернулась и поманила меня пальцем: - Пойдем, нам надо поговорить.
Я бросил последний взгляд на укрытые пурпурным полотнищем останки Чанси и последовал за госпожой Сихэ.
Взяв в нижнем зале толстую свечу, она неторопливо поднялась на второй этаж, где располагались личные апартаменты хозяев дома, и, пройдя анфиладу роскошно обставленных комнат, остановилась в небольшом квадратном зале, задрапированном темной бархатистой материей. Поставила свечу на крохотный столик и безучастным голосом предложила:
- Усаживайся и расскажи, о чем говорил тебе мой отец в свои последние минуты.
Я примостился на низенькой, обтянутой темной материей скамеечке и начал довольно бессвязно пересказывать предсмертный монолог Чанси.
Госпожа Сихэ слушала молча, не прерывая меня и не поторапливая, когда я делал паузы, чтобы собраться с мыслями. Несмотря на то что я старался слово в слово передать речь покойного, очень скоро рассказ мой был завершен, и я вздохнул с облегчением. Мне не терпелось поскорее покинуть этот мрачный дом и его странную хозяйку, смотревшую на меня неподвижным взглядом мерцающих глаз. Я готов был поклясться, что она не слышала ни единого моего слова, занятая какими-то своими думами.
- Ну что ж, благодарю за рассказ, - прервала наконец госпожа Сихэ затянувшееся молчание. Грациозно поднялась, отошла в дальний угол комнаты, терявшийся в темноте, и, вернувшись, поставила на стол две крохотные чашечки из тончайшего фарфора, наполненные темной, остро пахнущей жидкостью.
- Этот напиток не опьянит, но придаст тебе силы и поможет забыть о минувших неприятностях, - проговорила она и придвинула мне чашечку. - Выпей, я сейчас приду, и мы продолжим разговор. Мне хочется задать тебе несколько вопросов.
Госпожа Сихэ внимательно проследила за тем, как я выпил психостимулятор, ободряюще улыбнулась и покинула комнату.
Странная женщина. Она нисколько не удивилась, узнав, что ее отец покончил с собой, словно ожидала этого. Не зарыдала, не заплакала, не проронила ни единой слезинки. Слуги, кажется, были больше потрясены смертью Чанси, чем она. Но зачем тогда ей понадобилось слушать мой лепет? И какие еще вопросы она собирается мне задать?
Я поднялся, решив, что лучше поскорее покинуть этот дом и вернуться к Се. Завтра утром я могу снова прийти сюда и продолжить свои изыскания. А пока лучше вернуться к Се - для начала впечатлений хватит. Я представил, как обрадуется моему возвращению девушка, и сделал несколько шагов к выходу, но в эту секунду в комнату вошла госпожа Сихэ.
В первый момент я ее не узнал. Будто еще тоньше стала, еще выше. Припухшие губы ее маленького рта багровой раной выделялись на матово-белом лице, изгиб тонких бровей из надменного превратился в волнующе-капризный, узкий высокий лоб и длинный с горбинкой нос напоминали что-то врубелевско-демоническое, глаза засияли еще таинственней.
- Ночь катится под гору. - Бархатно-черный голос госпожи Сихэ, казалось, утонул в темных углах комнаты.
Не обращая на меня внимания, она взяла свечу и перенесла на высокий столик, стоящий в нише стены. Поднесла к ней какой-то прутик, и тут же по комнате поплыл легкий голубоватый дымок, наполняя ее густым терпким ароматом.
Госпожа Сихэ обернулась ко мне, и полы ее темного платья разлетелись от резкого движения, обнажив стройные длинные ноги, оплетенные до колен тонкими ремешками сандалий.
- Ну! - В глазах ее металось зеленое пламя, губы влажно блестели. Я почувствовал, как что-то подкатило к горлу, и шагнул навстречу женщине, которая вдруг перестала быть госпожой Сихэ из Города Желтой Черепахи, превратившись в девушку, некогда безнадежно и бесконечно долго любимую мною. Я протянул руки, чтобы обнять ее, но она быстро отстранилась, снова став прежней госпожой Сихэ. Лицо ее выражало презрение, поднятые брови, казалось, спрашивали: "Это что еще за новости?"
Богиня. Это, конечно же, богиня, божество, которое я желал, которым я должен был обладать. Немедленно.
Она смотрела на меня презрительно, вожделенно, смотрела, как удав на кролика, она ненавидела и хотела меня, хотела моего унижения и моей власти… Впрочем, черт знает, чего она хотела!
Я опустился на колени и уткнулся лицом в ее платье. Легкая рука легла мне на голову, пробежала по плечам, мой плащ упал на пол.
Я целовал ее ноги, ее сандалии, маленькие пальчики и длинные голени, поджарые мальчишеские бедра… А она, запустив пальцы в мои волосы, расчесывала их и гладила меня, как ручного пса. Мне хотелось проклинать ее, молиться на нее, кусать ее и целовать, рычать и выть от восторга. Голова шла кругом, терпкий медовый аромат становился все гуще и гуще…