Это Клубин знал и сам. С другой стороны - что изменилось? Да ничего. Как собирался он выходить в Зону, так и надо было продолжать. Это он просто привык, что в Зоне снег и тишина, а всё Матушкино гадство - забота полиции. К хорошему привыкаешь мгновенно, отдирай потом, как бинт от ссадины… Сейчас главное - старательно не думать про Лёшу Лёшевича. Как будто его нет.
Клубин достал из нагрудного кармана пакетик, из пакетика - ватную палочку, покрутил ей во рту, всунул в пакетик, тщательно слепил ушки пакетика и передал его - и себя, заключённого в пакетик, - Лёше Лёшевичу.
- В бардачок положи и себя, и меня, - сказал Клубин. - Всё нормально, сынок. Делаем, что делали. Зона есть Зона. Шеф, здесь Клубин, к связи.
- Здесь Девермейер.
- Выхожу в Зону. На точке входа машины оставляю, контейнеры с образцами моей и ведомого памяти в передней. Прикрытие выхода требую по протоколу "Грязь". Подтвердите.
- Понял тебя. Согласен на протокол "Грязь". Давай попробуем. Отдал команду. К точке входа перемещаю станцию связи, может, поможет. Google спутник потеряли с концами. Дроны в туман сажаю, как сигареты в молоко. Сразу обрыв, и всё. Ничего тебе не желаю, ты сам всё знаешь, Сталкиллер. В Зоне нет непроходимых гитик. Все мы в это верим. Over.
- Вперёд, Лёша, - сказал Клубин.
- А на машине? - спросил Лёша.
- Верный гроб, - сказал Клубин.
- Блин.
Старпетов стоял перед туманом, держа автомат стволом в зенит. Клубин очень хорошо чувствовал Старпетова, гораздо лучше, чем дочь, что, разумеется, было не удивительно. Старпетов не боялся тумана (он вообще ничего не боялся), он просто пытался разглядеть, что там, в этой стене, хотя бы на расстоянии одного шага.
- Ночник попробуй.
- Я включил, - отозвался Лёша. - Бесполезно… Ботва какая-то! - сказал он с отвращением. - Ладно. Ищите меня там, в Зоне, папа. - И он сразу, целиком, не протягивая вперёд руку, не боком, не пригибаясь, - просто шагнул обычным шагом и скрылся в тумане.
- Как слышишь меня? - спросил Клубин.
Молчание.
Тогда Клубин спрятал бластер в кобуру, закрыл шлем, глубоко вдохнул из баллона кислородного фильтра резиной и какой-то химической отдушкой пахнущий воздух, переступил шест фонаря и нырнул шлемом вперёд в туман.
- Как слышите меня, папа? - тут же раздалось в наушниках.
Клубин разжмурился. Оказывается, глаза закрылись - сами собой. Лёша Лёшевич стоял перед ним, по щиколотку в грязи пополам с талым снегом. А видимость в Зоне была метров сто. Не туман… взвесь какая-то, вроде изморози. А термометр показывал 14 градусов тепла.
- Я прямо за тобой, сынок, - сказал Клубин. Лёша дёрнулся, и Клубин поспешно сказал: - Спокойно!
- Слава богу. Чего вы копались?
- Так, - сказал Клубин. - Понятно. Сколько ты ждёшь?
- Семь минут. Сразу остановился, решил ждать вас десять. Связи нет ни с кем. Сразу остановился. Это я уже сказал. Снег растаял, меня засасывает. Странно, сквозь асфальт, что ли?
Клубин, высоко задирая ноги, подошёл к нему. За стеклом шлема с мазком грязи поперёк он увидел брезгливую гримасу Лёши.
- Брызгало, - объяснил Лёша.
- Следы сталкеров видел?
- Нет. Всё потаяло на фиг. Да мы вообще там, где вошли?
- Без понятия. Погоди-ка, - сказал Клубин. - Чёрт, глаза… ну хоть это по-прежнему. Внимание, я разгерметизируюсь. - Он открыл шлем. У него перехватило горло. Тяжёлая аммиачная вонь ворвалась в спецкостюм, забила носоглотку, по глазам резанула, как бритвой. Клубин хлопнул по рычагу на виске, забрало упало. На ощупь включил гипервентиляцию. Двухмерное окружающее в глазах двоилось, слава богу, ничего конкретного и не было видно, никаких прямых углов…
- У меня приветственный приступ, - сказал Клубин. - Нужно время, и нужно отойти от границы. Ты как, ничего нештатного?
- В полном поряде. Тьфу-тьфу в шлем.
- Веди меня. Если мы там, где вошли, левее десять тяжёлое место, плавное. Было. Сними перчатки! - спохватился Клубин и стал слепо сдирать с рук свои, затягивать до отказа манжеты. - Влажность высокая, должно само обозначиться. Шаг за шагом, любой воздушный ток. Манжеты на полную, не напусти в скафандр, дышать невозможно, аммиак!
- Газоанализатор говорит - норма.
- Ему, может, и норма. Отводи меня от границы, ничего не вижу.
Клубин почувствовал, как Лёша взял его за предплечье и повёл вперёд. Грязь чавкала, держала за ботинки. Шаг, два, три… Что это?
- Стоять! - скомандовал Клубин.
- Нормально идём, - проворчал Лёша. - Лет через сорок мы…
- Тихо! - Клубин лихорадочно моргал, закрывал то один глаз, то второй, пытаясь хоть как-то сфокусировать зрение. Обычно "входная" диплопия у него начиналась ещё на нейтралке, а в Зоне довольно быстро, минут через десять, проходила, но всё сегодня шло не так, и не было даже этих десяти минут, и Клубин был практически слеп, и начиналась вдобавок головная боль.
А "чуйка" Клубина орала ему: "Быстрее, гони его, гони его вперёд!"
А слева могла быть тяжёлая локаль. А справа могло быть вообще чёрт-те что.
А назад было нельзя по определению.
А пата в Зоне не бывает.
"Люди делятся на две категории, товарищ, - с мучительной одышкой произнёс в голове Клубина Вобенака три года назад. Или пять? - На тех, кто не попал в "сортир", и на тех, кто попал. А если уж ты из второй категории, товарищ, и стоишь посреди "сортира", и как быть дальше - хер его знает, смело посылай вперёд своего ведомого". Они стояли в тоннеле, облицованном туалетной пупырчатой зелёной кафельной плиткой. У Вобенаки было расколото забрало украшенного намалёванными суриком буквами "СССР" шлема. Сзади в темноте ворочался, принюхиваясь к их следам, голегром, почти нетраченный, только что проснувшийся. Впереди был прямоугольный поворот, и за поворотом их что-то ждало, притаившись, и почти наверняка это и был описанный Фаллаутом "кубик Рубика", "кубератор" с несчётным ходом воздухо-воздушных лезвий. Вобенака был вооружён ещё более бесполезным, чем обычно, то есть пустым, "пээмом", а у Клубина был FABARM SPAS-14 АС с четырьмя патронами в барабане, принадлежавший погибшему пятьдесят метров назад Диме Окоротюку. Больше у них ничего не было. И поворот впереди. "Ну чего, товарищ? - сказал Вобенака. - Пата в Зоне не бывает. Не прокатывает в Зоне пат. Попавшие в "сортир" люди тоже делятся на две категории. Ведомый - здесь - ты. Вперёд, Эндрю".
- Лёша, сынок, - сказал Клубин. - Вперёд.
- А можно идти-то? - спросил Лёша Лёшевич.
- Нельзя, - сказал Клубин. - Но надо. Вперёд, ведомый.
- Так надо, папа? - уточнил, помолчав, Лёша Лёшевич.
- Да, - сказал Клубин. - Вперёд, ведомый. Стоп! - И очень быстро, чтобы не успела у Лёши Лёшевича вспыхнуть надежда: - Перчатки надеть. Теперь - вперёд. Надо.
- Надо так надо, - сказал Лёша Лёшевич.
И слепой Клубин был рад, что он сейчас слеп.
Глава 12
ESCAPE
I see trees of green, red roses too
I see 'em bloom for me and you
And I think to myself, what a wonderful world
I see skies of blue, clouds of white
The bright blessed days, and dark sacred nights
And I think to myself, what a wonderful world.George David Weiss, George Douglas
Миссисипи - раз.
Очень редко и только в качестве поощрения за "хорошую работу" Эйч-Мент Девермейер приглашал отличившегося подчинённого куда-нибудь "к себе" и делился мудростью. Несколько раз удостоен был приобщиться эйч-ментовских тайн и Клубин. Звонок, "сегодня в девять вечера туда-то подойди, тебя пропустят", отбой.
Миссисипи - два.
"К себе" варьировалось широчайше. Кабинет Эйч-Мента в центральном офисе "капусты" в случае Клубина фигурировал только однажды. Сидели и в каком-то сквере на скамеечке, с упаковкой лимонада и чипсами, сидели и в принадлежавшем ещё бабушке шефа рыбном ресторанчике, название которого Клубин как прочитал краем глаза как "Хипсюль мюде муд", так с тех пор и помнил. - Чаще всего сидели в этом бабушкином ресторане, потому что Клубин не ел рыбу в принципе, и капиталистический выкормыш адмирал Херберт Девермейер это приметил сразу. - Сидели в холле брюссельской квартиры Эйч-Мента, там пили пакетный чай с застарелыми крекерами. Сидели на подоконнике мужского сортира в кинотеатре "Уорнер Бразерс" с бутылкой водки. Катались по Парижу в клубинском лимузине. На островке посреди болота "Планеты Камино" жарили на походной горелке хлеб и помидоры.
Миссисипи - три.
Насколько мог Клубин судить, Девермейер потребности в этих посиделках не испытывал никакой. Но придумал он, высчитал для себя такую вот повинность. Темы для бесед и манеру разговора он для каждого конкретного осчастливленного избирал математически; в общем-то, Клубин, человек не мальчик, в начале своего шестого десятка, ни за что не поручился бы, что довольно свободное обращение, которое Девермейер позволял ему с собой, его шефу присуще вообще. Скорее всего, Эйч-Мент подстраивался под Клубина, действуя совершенно автоматически. Вероятно, это был род психологической индукции, и если это было так, то Клубин мог свидетельствовать: шеф работал блестяще. За многие годы не было ни одного случая предательства в кругу тех сотрудников комиссии, с кем Эйч-Мент общался впрямую.
Миссисипи - четыре.