Водитель отжал сцепление и сунулся было вперед, но тут из пелены пыли выпрыгнул "УАЗ-469" цвета хаки. Сержанту пришлось резко затормозить, и майор едва не расквасил себе нос.
Тихо ругнувшись, Вуйко А.М. поднял голову и начал беззвучно проклинать все армейские маневры на свете, так как вслед за головной машиной потянулась бесконечная колонна грузовиков аналогичного цвета. Совсем неожиданно ему пришло в голову, что, возможно, из-за таких вот мелочей и становятся нормальные люди пацифистами.
– Уйдет, гад! – подражая героям советских боевиков и так же чуть не плача, простонал майор, ерзая на мягком сидении и рискуя похудеть.
– Может, сирену включить, а? Или по рации передать?! – тоже вошел в роль охотника водитель.
– Какая рация, дурак?! – возмутился начальник, ведь добыча принадлежала ему и только ему. – Догонять надо! А за сирену хвалю!
Сирена взвыла, но никакой положительной реакции, за исключением издевательских улыбок пыльных лиц, со стороны Советской Армии не последовало. Впрочем, изредка из кабин высовывался кулак с характерно торчащим средним пальцем – этакий адаптированный вариант "перста божьего", что тоже престиж вооруженных этим сил в глазах милиции не поднимало.
Три томительных минуты майор изнывал от нетерпения, но, как известно даже эскимосам, беспросветных случаев не бывает. В данном случае концом местной разновидности полярной ночи оказался разрыв между ракетным заправщиком и походной кухней. Водитель до отказа выжал акселератор и "Волга" вырвалась на свободную полосу движения, провоцируя ДТП, КГБ и ГКЧП.
От воя сирены раздувалась голова, но Вуйко А.М. было не до таких мелочей – легавая взяла след.
***
Семен проснулся далеко не с первым лучом солнца, но ничуть этому не удивился и совсем не огорчился. Он пребывал в законном отпуске и поэтому просто потянулся во весь рост, а затем попытался определить, что его разбудило.
Это не мог быть очередной кошмар, потому что...
– Му-ы!
Неясный и чуждый родному дому звук прервал стройный ряд мыслей. Это не могла быть жена, потому что...
– Мны-у-у!
Мычание повторилось, и Саньковский поежился под одеялом. Воображение услужливо подсунуло образ терзаемой хищниками коровы.
– Мария? – нерешительно позвал он.
– У-у-у! – мычание стало громче и перешло в заунывный вой.
Это было уже слишком. Семен принюхался, но, хотя и витал в комнате неприятный запашок, зверинцем не пахло. На периферии сознания забрезжило неясное воспоминание, но усилием воли он прогнал его прочь и вскочил. Откуда взяться волкам в его квартире?
Натянув трико, Саньковский осторожно вышел из комнаты и не поверил глазам. Привязанный к холодильнику собственными подтяжками, на кухне сидел милиционер. Пребывал он в этом состоянии уже давно, о чем свидетельствовало изжеванное до половины кухонное полотенце, служащее кляпом. Его униформа источала тошнотворную вонь. При виде хозяина жертва сделала попытку подпрыгнуть вместе с табуреткой и холодильником.
Все встало на свои места.
Сморщив нос, Семен вспомнил ночное происшествие, которое было похуже всякого кошмара, и признал в пострадавшем Горелова, но, в отличие от него, встрече не обрадовался. Его привлекла записка на кухонном столе. Не обращая внимания на ожесточенные попытки ночного гостя вступить в общение, он взял листок в руки. Со свойственной жене лаконичностью там было написано: "Только попробуй развяжи! Завтрак на плите!!!"
– Ты что ж, мой друг, мычишь? – поинтересовался Саньковский у жалобных глаз Горелова, которые были красноречивее Цицерона. – Опять хочешь в Париж?
В ответ тот замычал так требовательно, что в холодильнике задребезжали кастрюли.
Добрые отношения с супругой были для Семена гораздо важнее мычания заурядного лейтенанта. Пожав плечами, он показал ему записку, всем видом демонстрируя свое понятие о супружеской верности.
– Эйфелю – башню, а мне – Машку.
Горелов с таким положением дел был не согласен и сменил диапазон, принявшись голосовыми связками взывать к милосердию.
– А я здесь при чем? – стараясь не опуститься до злорадства, рассудил Саньковский. – Не шлялся бы по ночам с холодным пистолетом!
Милиционер закатил глаза и сделал вид, что теряет сознание.
– А завтракать мы будем немного позже, – сообщил заложнику Семен, подкурил сигарету и направился на балкон.
Вслед понеслись оскорбительные звуки, но и они не возымели желательного Горелову эффекта. В запавших глазах старлея заблестели слезы и он снова принялся жевать полотенце.
***
– Привет, сосед!
– Здоров, Семен!
Удостоив друг друга хмурыми взглядами, они отвернулись и принялись задумчиво пыхтеть сигаретами. Если проблема Саньковского и не вызывала у него побочных ассоциаций, то у Рынды дела обстояли значительно сложнее. Ему с самого утра было не по себе из-за в высшей степени неприятного ощущения, что за ним следят. Сказавшись на работе больным, он уже несколько часов шатуном бродил по квартире и пугал попугая.
– Как самочувствие? – после длительной паузы, понадобившейся Василию для изобретения вопроса, спросил он соседа.
– Никак, – вздохнул Семен, тупо размышляя о том, что Машка надумала сделать с пленным милиционером. По опыту он знал, что жена способна на многое, но фантазия отказывала.
– Небось попил он вам кровушки? – попытался зайти с другого края Рында, которому хотелось простого человеческого общения.
– Кто?
– Мент, кто же еще? Он ведь от меня к тебе пошел.
– А-а, ну да, – поспешил согласиться Саньковский, не желая развивать щекотливую тему. – Как пришел, так и ушел...
В вялом диалоге снова воцарилась пауза. Семен щелчком выбросил сигарету.
– Слушай, а зачем ты ночью кукарекал? – почти отчаянно поинтересовался Василий.
– Просто так. Выпили немного, ну и...
– То-то я смотрю, что ты какой-то уставший. Не желаешь здоровье поправить?
– Зачем? – трезвость Семена в это солнечное утро была неподкупна, как охрана султанского гарема.
Он улыбнулся себе, оценив тонкое сравнение.
– Брезгуешь, значит, – разочаровался в соседе Василий и весь его внутренний мир затянули грозовые тучи.
– Ну-у, отчего же... Просто думаю.
– Ну и дурак!
Саньковский посмотрел на соседа. Он не любил выглядеть по утрам дураком в чужих глазах. Да и кто такая эта охрана султанского гарема? Обыкновенные евнухи!
– Хм, в самом деле, – быть дураком и евнухом одновременно – бремя, слишком тяжелое для того, у кого уже камнем на душе лежит связанный милиционер. – Сейчас зайду!
– Жду! – с облегчением сказал Василий и скрылся в комнате.
Там царил хаос, как в Кабинете Министров после очередной революции. Временное веселье канувшего в Лету праздника сменилось диктатурой будней. Лишь один древний кувшин, который так никто и не смог осилить до дна, гордо возвышался над кладбищенской идиллией пустых бутылок.
Задумчиво его рассматривая, Рында начал жалеть о приступе великодушия и проклинать несдержанный язык. Кто знает, сколько там осталось вина?.. Однако и самому захлебываться амброзией не совсем прилично...
Он обхватил посудину и встряхнул. Жидкость приятно хлюпнула, и звук волной передался животу, обещая наполненную равномерность согласно закону сосудов, которые вот-вот начнут сообщаться.
Это не могло не радовать.
Осторожно поставив кувшин на место, Рында попытался придать неубранному столу божеский вид и тут боковым зрением заметил нечто такое, отчего желание выпить в одиночестве невероятно усилилось.
В косых лучах солнца, пронзивших стекла, перед ним отчетливо рисовался почти прозрачный шар. Его образовывали замершие и хорошо видимые пылинки. Словно наэлектризованные, они подчинялись странному энергетическому полю. Определение выдал тренированный в электронике мозг, но это было все, что тот смог сделать.
Василий попятился и моргнул. Наваждение не исчезло.
– Мама... – естественно, произнес он. – Клянусь, я...
Клятвы ему закончить не успелось, так как в голове родился чужой голос с непривычным отсутствием интонаций: "ЧТО... МЕНЯ... ЖДЕТ..."
– Дорога дальняя и казенный желтый дом, – автоматически и немного по-цыгански ответил изобретательный сын своей матери скорее самому себе и закрыл глаза, божась покойной старушке, что "больше ни капли..."
Когда Рында отважился вернуть себе возможность видеть, то пыль привычным столбом снова кружилась в воздухе. Тут же во входную дверь нетерпеливо позвонили. Разогнав пылинки руками, он отправился открывать. Ему было заранее неудобно перед гостем, но симптомы были слишком настораживающими, чтобы делиться информацией о них с первым-встречным.
***
Дико взвизгнув, ошалевший полосатый кот успел-таки спасти вставшую дыбом на единственной шкуре шерсть, когда во двор гастронома ворвалась машина с надписью "ЖИВАЯ РЫБА". Угрожающе завывая обещанием страшной мести, животное шмыгнуло в ближайший подвал. Автомобиль же взревел последним тиранозавром и заглох. Через какое-то время дверь кабины открылась и оттуда выскользнула длинная тень. При виде ее кота наверняка разбил бы паралич, но сегодня у него был счастливый день.
Прошло еще несколько минут прежде, чем из подсобки выполз грузчик, разбуженный шумом. Щурясь от яркого света, он с недоумением воззрился на открывшийся пейзаж.
– Эй! Разве мы сегодня рыбу заказывали?
– Какую рыбу, Жорик? – донесся из подсобки хриплый голос продавщицы, пахший скандалом и очередью за колбасой.
– Живую, мать её! – подобно акыну – "что вижу, то и пою", – ответил владелец антикварных зубов и виртуозно сплюнул сквозь все многочисленные щели сразу.