Нга-Анг говорит, и его слушают с почтением. Даже Нга-Лот, стоящий поодаль. За знания он уважает Нга-Анга, ровно как враждует с ним из-за упрямства. Нга-Лог и Нга-Аи сидят рядом на раздумном бревне. У Нга-Аи за ухом цветок крюкохвата: нашла где-то по своему обыкновению утром и из такого же, как у родителя, упрямства отказалась на время воспитательской беседы снять. Он белый, как чистая кость, и пахнет плодовой сладостью, поэтому Нга-Лог нет-нет, да и косит глаза, за что наконец получает по макушке лапой колючника, которой Нга-Анг отгоняет гнус.
- Не вертись, вертихвост, - прикрикивает воспитатель. - Или мне ещё учить тебя держать голову прямо?
Младший извиняется, прижав уши.
Сегодня особенный день, и главная хижина изнутри и снаружи убрана лепестками. Нга-Лор берёт в жены Нга-Эу - он стал воином, впервые спустившись в проклятое становище неупокоенных нга, в Яму.
- Брат, ты видел духов? - спрашивает Нга-Лог, дрожа от восторга и ужаса.
- Видел, - брат смотрит на Нга-Лота, спрашивая, продолжать ли, и тот качает головой. - Ты тоже увидишь. В своё время.
Нга-Лог ждёт тот день, когда сам пойдёт к Яме. Тогда он увидит то, чего брат не рассказал. Тогда Нга-Аи…
Через два цикла Нга-Анг умирает из-за гада, и Нга-Аи надевает печаль. Ждать теперь, когда время пройдёт, иначе - не по правилам. В назначенный час Нга-Лог тоже спускается. Не боясь, глядит, широко распахнув глаза, на давным-давно минувшую битву. Духи мечутся вокруг, пылают хижины, чудища ревут и грохочут, но они все - только отблеск, отпечаток, тень. Может ли такое напугать?
Ночью ему снится, что он сгорает живьём - лицо, волосы, руки пылают, как на погребальном костре. Он просыпается от собственного крика, перебудив остальных. Нга-Лор трясёт его за плечо.
- Не твоя смерть. Не твоя!
Младший скулит, словно маленький, которого родитель отлупил за шалость. Нга-Аи поит его травяным настоем. Стыд красит лицо. Но сон - не гибель, Нга-Лор прав.
А сейчас?
Рычание жадных до крови доносится с кромки оврага, и дрёма прошлого уходит в прошлое же, сворачиваясь дымным клубком. Нга-Лог встряхивается, сбрасывая с себя больные сновидения. Он спал и видел Нга-Аи, цветок у неё в волосах. А наяву - его встречает смерть.
В бору уже совсем черно и сыро. Ни трескотни стучальщиков, ни урчания квакш, только мёртвенные, голодные звуки: хруст сучьев под мощными лапами, стон приминаемых листьев, хриплое тяжелое дыхание. И вонь. Обороты смердят, как падаль. Нга-Лог, прикрыв глаза, считает, опираясь на слух и обоняние: целая стая, не меньше шести. Шесть голодных чудовищ. В темноте над головой вспыхивают и тут же гаснут глаза. Верно ли, что, как утверждал Нга-Анг, у оборотов их тоже когда-то было три - на заре времён, когда и нга бегали на четвереньках? Было три, но Светоч лишил оборотов возможности смотреть внутрь, потому что создания эти и их грязные повадки показались ему омерзительными. И с тех пор обороты, как низшие твари, только рычат и воют. Переговариваются сейчас, должно быть, обсуждая, как лучше выцарапать добычу из оврага. Нга-Лог садится прямо, морщится на боль в ноге. На шее яростно - я не добыча! - бьётся жилка. Дым плавает над деревьями, уже не небесный, лесной, тот, что приходит с болот и воняет ряской и гнильём, стирает силуэты, оставляя мрак и тени. Пальцы путаются в сплетённой лозе амулета. Оберег от смерти - защитил раз, защитит ли второй? Другой рукой Нга-Лог нащупывает камень. Сгодится пробить череп тому, кто прыгнет первым, а уж дальше - как даст Светоч…
Оборот-вожак точит когти о поваленный ствол. Свешивает голову в овраг, скалится и ворчит. С клыков у него капает слюна, липкая и вонючая. Вожак пробует лапой крутизну склона, оскальзывается на глинистой земле, недовольно топорщит жёсткую шерсть на загривке. Спустится за добычей, а вылезти - трудно. Состайники почтительно ждут. Светли заводят вокруг них свою колдовскую пляску - в зелёных бликах кажется, что глаза у оборотов мёртвые, пустые. Твари без разума. Не хочется становиться их едой, противно.
Нга-Лог зовёт на помощь. Мышеед, вечный оранжевоглазый насмешник, ухает с ветки колючника. Ничего у тебя не получится, глупый-маленький, далеко твои, не слышат… или не желают. Кричи, я посмеюсь. А после доглодаю кости. Но горлом Нга-Лог не издаст ни звука. Молчание - гордость. Даже когда в его тело вопьются клыки, когда хлынет кровь, живая, горячая, он просто будет думать про Нга-Аи. Про цветок у неё в волосах. И обрушит камень на головы, лапы и спины. Если сегодня умрёт, то как воин. В сиянии высшего Светоча его встретят родитель и Нга-Анг.
Вожак щерит пасть, готовясь прыгнуть вниз. Делает скользящий длинный шаг, но не прыгает - падает, утыкаясь оскаленной мордой в хвою, потому что что-то коротко взвизгивает, вспыхивает искрой, а потом раздается треск, влажный и ломкий, как всегда бывает, когда в плоть вонзается острое. Визг повторяется, нарастает, грохочет. Тени вокруг скулят и льнут к земле, запах пролитой крови докатывается до ноздрей - быстро, быстрей, чем Нга-Лог ловит разумом, но одно он понимает сразу же: нужно вжаться в землю. И вжимается, зарывается в бурые листья, обоняя их горечь и влагу, закрывает голову руками, роняя камень. Никакой камень не поможет против быстрых искр. Нга-Лог видел, он помнит: духи в Яме воевали точно так же. Неужели они по ночам выходят из неё?
Скулеж сменяется хрипом и затихает совсем. Кто-то говорит на Громкой речи. Шорох, треск, шаги, шуршание потревоженных листьев. В овраг спускается нга. Ладонь касается макушки, успокаивая. Крепкая ладонь, сильная, тёплая. Так дотрагивается друг.
"Испугался, братец?" - чертит нга в опавшей хвое.
Нга-Лог хорошо видит знаки - светли окружают плечи шамана зелёными искрами, и от этого ярко и тепло. Глаза под ликом Большого горят так же.
"Да, - честно отвечает. - Но теперь страх ушёл, потому что здесь - великий".
Благодарно прижимается щекой к ступне. И он, и шаман знают: раз спас - получил власть над чужой жизнью.
"У тебя ничего не болит?"
"Нога".
Нга-Лог терпит, пока шаман её ощупывает. Пальцы осторожные: если и больно, то чуть-чуть. К зверям, наверное, он так же добр. Приходят ли к нему за помощью обороты?
"Сломал. Но я тебя вылечу. Залезай на спину. Будем подниматься и уходить".
"Нет, нет, - мотает головой Нга-Лог. - Великому будет тяжело, а мне стыдно. Пойду сам. Я смогу".
"Не сможешь. Плохая рана. Мне придется тебя нести. Если кто-то ещё нападет, разожму руки, возьму своё копьё и убью. А ты не разжимай, что бы ни случилось, и держись за меня крепко".
Шаман делает жест - строгий приказ. Нга-Лог подчиняется. Шаман цепляется за корни, за землю, траву. Он сильный и легко вытаскивает их обоих наверх, к колючнику. Дыхание у него спокойное и ровное, а ещё, кажется, на лице, под ликом Большого, улыбка. Нга-Лог стыдится: на спине его, маленького, носил только родитель, а теперь он уже слишком крупный, чтобы не причинять неудобств. Но для шамана он, кажется, совсем ничего не весит - тот только похлопывает его по плечу, ободряя и призывая не волноваться. Нга-Лог не может сказать ему сейчас знаками, как сильно благодарен и смущён, поэтому просто старается слушаться и не ёрзать. Вокруг них с шаманом снова начинают кружиться светли. Они показывают дорогу, летя впереди - приручённые, значит, не дикие… Шаман поворачивает голову, скашивая глаза под ликом, глядит вопросительно: ну что, пойдём? Нга-Лог кивает. Он устал, но рад. Только нога болит.
Где-то выше, за спустившимся на землю дымом, стоит Гора и ждёт, когда шаман вернется. Сохнут под потолком шаманской хижины травы-лекарства, в ступках из камня ссыпаны горькие порошки из зубов, сушеных корней и цветов. Как шаман лечит? Гадает ли на костях перед очагом, или призывает, читая заклинание, духов, или забирает всю боль себе, потому что сам бессмертен и неуязвим… Жжение в ноге то нарастает, то гаснет. Нга-Лог вспоминает, как учил их бороться с болью Нга-Анг: закрой все глаза и пой песню. Можно ли при шамане?
Тот слышит звуки и что-то добродушно бормочет. Если бы только Нга-Лог мог понимать Громкую речь… Знал бы, о чём ему говорят: успокаивают или смеются над тем, что он, воин, такой неудачливый.
- Ты чего - мурлычешь, хвостатый?
Центр - К.:
Идиота кусок. Глупый, больной, безответственный. Курт, если бы я был директором, то выгнал бы тебя взашей и не спросил оправданий.
К. - Центру
Я знаю, что ты меня любишь. Зато кот в порядке - только повредил лапу. Наложил ему шину, вколол обезболивающее и регенеранты. Через сутки будет бегать. Но вот теперь вопрос: как донести до дикарей то, что мы решили, ведь тут уже глубокая ночь, до двери - четыре часа, локалка сдохла, а вестник заснул, потому что накачан лекарствами по самый подбородок.
Да, что интересно - подбородок у них есть, а борода не растёт. Ничего не растёт, ни бороды, ни просто редкой щетины, ни усов, хотя вроде бы, раз коты, должны ходить с усами… Ладно. Давай координаторов. Расскажу, повинюсь, получу по ушам. Мне не впервой.