- Я и не рассчитывал. Просто у тебя теперь тоже кончик носа… только не красный - белый. И скулы. Как всегда при упоминании нулевого. Но за всё это время я так и не понял, злость ли у тебя так проявляется или страх.
- Если бы я ещё сам понимал, - вздохнул директор.
- Я тебя не обидел? - зам вдруг встревожился.
- Брось… Ну, я пойду.
* * *
Когда профессор создавал её, он совершенно не озаботился тем, чтобы придумать говорящее название. Ну, Организация и Организация, общность людей, которых связало странное, необъяснимое и чертовски интересное, и этих людей, и себя в том числе, он легко окрестил Идущими, а вот централизованное их объединение в плане должного наименования будто бы сознательно проигнорировал. Ян несколько раз спрашивал у него, почему. Профессор пожимал плечами.
- А не всё ли равно?
Нет, упорствовал Ян, ни разу. Он был молод и не понимал, как такое могущество может обойтись без звучности, которая обозначала бы вес, положение, силу.
- Это всё человеческие тщеславные штучки - если именование, так чтобы погромче, если смерть, то геройская. Скромней надо быть, юноша.
- Но почему тогда вы придумали название нам?
- А я ничего не придумывал, - с удовольствием отвечал профессор, глядя на недоумевающее лицо. - Потому что это не название, а свойство.
Люди-свойства имели, как все прочие, две руки, две ноги и одну любопытную голову, иногда теряли что-нибудь из этого и умирали, ели, пили, спали, пакостили, дружили и дрались. Умели ходить через двери и не знали лингвистических барьеров. Мы, говорил профессор, могли бы быть для общества чрезвычайно полезными, если бы занимались чем-нибудь другим.
- А так что - занимаемся ерундой? - возмущался Ян. - К чему тогда всё это?
- Не ерундой, а рассматриванием. Мы - зрители, если угодно, и предрасположены именно к этому, а вовсе не к действиям и не к изменению. Хотя у кое-кого, несомненно, и возникают подобные мысли, но всё это путь тупиковый, и в конце концов это поймут…
- Странные зрители - со всеми этими исследованиями, изучением…
- Изучение - не изменение.
- Это я понимаю. Но оно ведь не просто так, от скуки, оно для чего-то… Как оно может быть бесполезным?
- Суть в том, что в нашем случае зритель - тот, кто работает лишь на себя. Зритель - потребитель. Погоди, я не договорил. Потребитель специфического вида продукции, о самом существовании которой никто, кроме нас, не подозревает и, соответственно, получить её не в состоянии. Вот так.
- Но им же тоже можно показать. Двери… и то, что за ними…
- И что они с этим будут делать? Это вне их вкусовых предпочтений.
- Э…
- Ну, садись ты, чего маячишь. Попытаться объяснить, что ли…
Профессор утверждал своё вращающееся кресло в относительно неподвижном покое и скрещивал под подбородком худые нервные руки. Он не улыбался, хмурился, потому что вообще улыбался очень редко, и оттого разговор превращался почти что в лекцию. Возможно, он видел в Яне немного туповатого студента, но, как всегда, был очень терпелив.
- Тогда объясните мне ещё, пожалуйста, - просил его Ян, - когда и как всё это началось. Когда начались Идущие. Это ведь вы их - нас - открыли?
- Не совсем так. Просто однажды открыли меня.
Не совсем так началось, и не совсем здесь, потому как профессор сказал ему, уже весьма к тому моменту разговора запутавшемуся (а разговор всё длился), что появилась эта самая продукция и сразу появились те, кто её ест - всё едино, что завезли в магазин новый экзотический фрукт. Большая часть людей сморщилась, - фу, невкусно - а кто-то кинулся сметать с прилавков тоннами. Только в данном случае кинулись те, кто увидел, для остальных-то это просто несуществующее, пустота.
- Завезли извне. Где-то раньше уже было. И кто-то здесь словно бы распробовал, признал. Эти признавшие - мы. Да, я, должно быть, первый, а потом и прочих нашёл…
- Хорошо. А кто тогда завёз?
- Без понятия, правда.
Возможно, профессор лукавил - уж очень честными были тогда его стально-серые глаза.
- И вот что по поводу тех, кому, как ты предлагаешь, можно было бы показать то, на что смотрим мы. Я им не доверяю.
- Но почему? Они ведь тоже люди.
- С такими же недостатками и достоинствами, да, я знаю. Если на то уж пошло, кое-кто в Организации тоже заслуживает самого пристального наблюдения, потому как темны уголки человеческих душ, и не каждый туда пустит с фонариком… Никто не пустит, будь он в здравом уме. А там живут черти и иногда выглядывают из человеческих же зрачков, как солдат из амбразуры дота.
Ян устало тёр лоб.
- Тяжко? - сочувственно говорил профессор. - Но ты не грусти, подожди, я же опять не договорил. Это оттого, что хочу кое-что спросить у тебя. Чтобы и ты сам подумал. Ты умный, как и твой брат… однако это именно ты пришёл ко мне с такими вопросами, и о чем же это мне говорит? О многом говорит… Так вот, Ян, скажи: в чём причина моего недоверия?
Ян осторожно подбирал слова.
- Полагаете общество незрелым… неумным… Не хотите, чтобы наше тихое зрительство… потребление, как вы говорите, хотя это очень обидное слово… становилось общечеловечески-громким - чтобы они, кому покажем, не разорили то, что увидят. В конце концов, жалко так просто делиться тем, что было выстрадано трудной работой. Профессор?
- Близко, - кивал тот. - Хотя я предпочитаю объяснять тем же словом "черти".
- А?
- Я не доверяю тем, кому надо всё подносить на блюдечке. Потому что черти накидываются на поднесённое блюдце и то, что там находится, сжирают в один миг. Это даже не потребление, это истребление, потому что не имеющие должных способностей не имеют и понятий о границах, которые сдерживают нас, проросли в нас, стали нашей частью, да что там - мы с ними появились на свет. Ходить, смотреть, руками не трогать. Могут ли те, кто не представляет последствий?
- А мы - можем?
- Я надеюсь, - серьёзно отвечал собеседник. - Но это время покажет, а не добрые предположения.
Смотреть тоже надо уметь, объяснял потом он - смотреть, не касаясь, и не пытаться влезть в действие, потому что в обратном случае получается достаточно неумелое культивирование того самого заморского плода, выращенного самого по себе в идеальных для него условиях. Кто знает, как оно отнеслось бы к неизвестным удобрениям.
- Беда в том, что человек жаден. Ему всегда мало того, что есть. А возможно ли изменить? Доработать? Усовершенствовать? Сделать вкуснее? Или мы просто всё загубим, неумехи этакие…
- Так что - лучше и не пробовать? - спрашивал Ян.
- А тебе хочется?
Профессор строго смотрел на него из-под поседелых бровей. Ян ёжился - в такие моменты он чувствовал, что для профессора вполне мог быть тем, кто "тоже заслуживает самого пристального наблюдения".
- Это страшно, на самом деле. Я не знаю, - он старался отвечать честно.
Профессор вдруг благостно кивал.
- Страшно, потому что в тебе - границы.
Они не позволяют нам вообразить себя творцами, объяснял он. Богами. А вот наблюдателями - да. Которые рассматривают и фиксируют, разрешая себе лишь одно сверх того - считаться ещё и учёными… Ян, говорил профессор, как ты полагаешь, мы учёные?
- Да, - твёрдо отвечал ему Ян.
Тогда профессор тоже разрешал себе кое-что сверх своего обыкновения - он кратко, в кулак, улыбался.
А однажды Ян подумал, что так вот, безлико и почти безымянно - Организация, они прозываются для того, чтобы кто-то их не нашёл, не понял. Что это всё - прятки, а не скромность или равнодушие. Но о том, от кого в теории скрываются те, кто умеет делать двери, Ян спросить уже не успел. Да и, скорее всего, помимо улыбки он только бы вызвал у профессора смех.
Но Организация была не просто человеческой общностью, а миром, действующим и живым, и это было уже не научно - волшебно, потому что центр всех Идущих, средоточие их сил и знаний, их университет и дом рос, цвёл, имел свой характер, капризничал и помогал. Когда-то профессор и его подручные смогли сплавить в одном месте множество дверей - предполагая его поначалу как некий полигон, лабораторию для исследований, и получив в итоге обитаемый перекресток десятков и сотен задверий. Спустя много лет Ян стал его директором. Но и сегодня он не знал всех его тайн, потому что двери тоже были тем, что не создано человеком, а лишь найдено им и рассмотрено. Двери можно было обнаружить, распахнуть, закрепить за определённым порогом, но полностью подчинить себе их глубинный механизм возникновения - нет. Двери…
Двери были тайные и явные, открытые и запертые, статичные и внезапно возникающие - таких называли бродячими и не случайно остерегались. Двери вели в густые чащобы, пески пустынь, арктическое безмолвие, двери отрывались в города и веси, на вымокшие под дождем дороги и залитые жарким солнцем площади, выстеленные стёртой брусчаткой, в проулки, закоулки, тупики, подвалы и улочки. У каждой, подвластной человеку, были номер и наименование, а ещё - цель: двери открывались для исследований, удобства перемещения в границах одного или нескольких пространств, обучающих тренировок и изучения самого механизма их возникновения. Бродячие двери открывались сами. Иногда их заряд был настолько силён, что захватывал коридоры, приходящие на определенное время в негодность. Бродячие иногда селились и в лифтах, но их оттуда быстро изгоняли. Бродячие двери вели себя, словно живые. Может, такими они и являлись, только и это ещё тоже было секретом и тайной.
Так что же такое Организация?