- Артистка? - растерянно спросил он.
- Да.
- Но… Куда?
- Она не сказала этого.
…И вот сейчас, как в те далекие годы, опять играл ьркестр, и певица ходила между столами, и пела она вовсе не арию Кармен, а "Звездный блюз", написанный им когда-то в далеком полете…
Козырев не заметил, как поднялась и отошла Мадия с каким-то рослым и самоуверенным молодым человеком, - кажется, очень красивым. Он смотрел только на певицу. Конечно, это… она! Однако певица не приблизилась к нему, а легко и гибко проскользнула к пианисту и что-то сказала ему. Пианист, вставая с места, поднял тонкую руку:
- Мы рады приветствовать автора "Звездного блюза" и пожелать ему счастья в жизни.
Козырев не сразу понял, что произошло. К нему подходили люди, жали руку, что-то говорили. А он стоял и улыбался, думая о том, что многое в жизни может повториться, только не эта встреча… "Кто сказал ей, что я - автор этого блюза?" думал он, и в этой мысли - он это чувствовал - было удовольствие оттого, что ей известно его авторство. Он никогда не отличался тщеславием, но сегодня был тщеславен и сам понимал это. Он, кажется, как мальчишка, собирался пойти за певицей. Она поднялась на эстраду и исчезла за портьерами, и тогда Мадия потянула его к столу.
- Дядя, познакомьтесь, Чарлз Эллиот. Мы вместе учились в Институте космонавтики. Он был на четвертом курсе, а я в ту пору только поступила.
Как все это некстати! Но Козырев сдержал себя, удивляясь, что этот странный вечер выбил его из колеи и превратил Козырева-ученого в Козырева… Он не смог найти точного определения своего сегодняшнего состояния, хотя на уме вертелись самые обидные слова.
Он не пошел за певицей… Он поднял глаза на друга Мадии. Это был тридцатилетний брюнет с правильными чертами лица и небольшой сединой на висках, которая эффектно оттеняла его смуглые щеки.
А Мадия объясняла, что Эллиот после окончания института много путешествовал, продолжая заниматься науками. Его работы о безъядерных галактиках привлекли внимание ученых. Он получил звание профессора. Год читал курс астрофизики в Гарвардском университете, его избрали членом Совета Солнца.
- Здравствуйте, мистер Козырев, - сказал Эллиот.
Козырев рассеянно кивнул головой.
- Я очень рад этой встрече, мистер Козырев, - продолжал Эллиот на английском языке. - У меня к вам письмо от матери. Разрешите вручить?
Козырев взял конверт и положил его на столик перед собой.
- Мать говорит, что она была знакома с вами, и, узнав, что я буду представлять журнал "Вселенная" при Звездном Совете, решила напомнить о себе.
- Это похвально, Чарлз, - сказал Козырев. - Но я не понимаю, почему астрофизик вдруг стал журналистом?
- Если академика Козырева интересует жизнь рядового астрофизика - я готов исповедаться перед ним.
Козырев вскрыл конверт. Писала та, которая когда-то оставила его. Она представляла ему сына. Между строками звучало: она помнит прошлое и сожалеет, что ее первая любовь внезапно оборвалась. Сын будет счастливее матери. Он не расстанется с любимой ради далекого звездного мира. Она так его воспитала.
Она не искала протеже. Она просила дать ее сыну "достойную информацию" и уверяла, что он "оправдает внимание к нему: он талантлив".
В ее просьбе не содержалось ничего худого. И все-таки глухая антипатия проснулась в Козыреве, и он не мог сразу определить ее причин. Впрочем, причин для антипатии было более чем достаточно. Чарлз - сын той женщины, которая бросила его. Чарлз оставил астрофизику для журналистики - это было непонятно. Наконец, Чарлз и Мадия помешали его встрече с женщиной, которая оказалась странно дорогой ему. Из-за сходства с той, первой? Едва ли…
О многом хотелось теперь подумать Козыреву. Он не чувствовал себя Председателем Звездного Совета, - он был просто человеком. Опять прежние мысли являлись к нему. Нет, его испытательная ракета вовсе не замедляла темпа жизни. На Земле и в его ракете время текло, в общем, почти одинаково. Он вернулся на Землю спустя девять лет. человеком, постаревшим на девять лет жизни, - не больше и не меньше, чем она. Просто он ждал, она не захотела его ждать, - в этом все дело… У него нет вины перед нею - то, что он делал, диктовалось высшими интересами человечества. Она не захотела понять этого, и он не находил для нее слов оправдания.
И все-таки она была права. Никто не требовал от нее девятилетнего ожидания. Чувство есть чувство. Оно приходит и уходит. Есть даже какая-то древняя поговорка, ее трудно припомнить… Что-то вроде: с глаз долой - из сердца вон.
Все было так. Ему нельзя было переложить чувство боли и горького разочарования в своей любви на этого молодого человека. Но он не мог не делать этого, хотя старался быть объективным.
Он попросил разрешения уйти и вышел из ресторана.
- Академик не лишен такта, - сказал Эллиот. - Во время уйти - типичная английская традиция. - Он улыбнулся. На его загорелом лице белые зубы казались еще белее. - Забавно: я совсем недавно узнал, что именно Козырев - автор "Звездного блюза". Блюз меня поражает.
- Чем? - удивилась Мадия.
- Дерзостью! Вы не забыли слов? Я не помню их в ритмической последовательности, - кстати, почему наши поэты отказались от рифм? - но помню мысль. Кажется, так: "Когда я рядом с тобой - я рядом со Вселенной. Ты знаешь, о чем говорят звезды? Вселенная создала человека, чтобы он изменил Вселенную. Человек, ты высшее чудо огромного мира, пылинка, в котором Земля…" Я не утомил вас этим нудным пересказыванием? Нет? А дальше, дальше: "Когда я рядом с тобой, я готов послать вызов Вселенной, и я покорю ее и сделаю прекрасной…" Разве это не дерзко?
- Это хорошо или плохо, Чарлз?
- Я люблю дерзость, но… не до вселенской степени… Если говорить правду, то я затеял весь этот разговор ради первых строк песни. Помните: "Когда я рядом с тобой…"
- Знаете, Чарлз, это…
- Верно, Мадия, это - объяснение в любви. Я хочу, чтобы вы стали центром моей Вселенной…
- О, как это высоко! Но вы же не сторонник завоевания Вселенной.
- Образ, Мадия… Как образ…
- А что вы предлагаете?
- Землю. Да, нашу старушку Землю и нашу Солнечную систему, не больше… Постойте, Мадия. - Эллиот поднял руку, заметив, что девушка пытается возразить ему. - Я не хочу препятствовать вашей работе в галактической связи, хотя время для нее еще не пришло. Пока, повторяю, я предлагаю вам Землю. Попокатпетль и Кукисвумчорр…
- Мексика и Мурман? - Мадия улыбнулась.
- Да. Флорида и Крым. Килиманджаро и Казбек… Бонцы и Хива… Если хотите: Марс и Венера…
- А дальше?
- Я вас не понимаю, Мадия…
- Я вас тоже, Чарлз. Пришло время, когда наша Солнечная система становится базой для дальних галактических связей. И…
- Ах, вы об этом!.. Мадия, галактическая связь - дело далекого будущего. Я пишу книгу об этом. В ней я излагаю свою точку зрения на то, следует ли нам идти в поход на Галактику… Впрочем, не только свою точку зрения… Ладно, к черту книгу. Скажите главное…
- Главное - для вас?
- Да. Я нравлюсь вам?
- Предположим…
- Вы будете моей женой?
- А вы даете срок подумать об этом?
- Мадия! - Эллиот сжал руки девушки в своих крупных ладонях. - Конечно. Только - не очень большой.
Из Хабаровска Игнат Лунь полетел в Ташкент. Там на заводе "Звездолетстрой" он провел пять месяцев. Он поднимался на строящийся звездолет, беседовал с конструкторами. Звездолеты строились по проекту академика Тарханова. Корпус корабля, обшитый звездолитовой пленкой, мог противостоять не только космическим лучам и метеорному дождю, но и излучениям и температурам атомного взрыва. Он мог спокойно войти в верхние слои Солнца, температура которых достигала шести тысяч градусов.
Один кубический сантиметр звездолита весил около тонны.
В Ташкенте Игнат встретил своего друга Александра Шагина, механика кибернетических машин, с которым три года жил на Венере. Шагин приехал в Ташкент в отпуск и поселился на восточной даче звездолетчиков. Теперь друзья сидели на веранде дачи, беседуя о будущем полете Игната на Лорию.
Александр Шагин полулежал в кресле, втиснув крупное тело между подлокотниками.
- Чем режут звездолит? - рассеянно спросил он.
- Пи-мезонными лучами.
- Слушай, Игнат, будем думать об отдыхе. Ты сейчас никакими звездолитами меня не соблазнишь. Позавчера проездом в Москву был здесь Главный ученый Сихотэ-Алиньского заповедника. Мы учились когда-то в одном лицее. Он предлагает великолепную охоту на озере Мухтель. Это не в заподведнике, где-то рядом.
Лунь поднялся и подошел к окну. Третий день лил дождь. Капли тихо стучали по бетонированной дорожке и шелестели в листве. Он вдохнул в себя сырой воздух и выставил руку под дождь.
- Завтра вылетим, Игнат, - продолжал Шагин. - Будет отличная охота.
- Отстань, Саша. - Лунь остановился перед старинной картиной, висевшей на стене между двумя окнами.
Широкая река. Плывет судно. На палубе - трое: молодая женщина с девочкой на руках, рядом - широкоплечий моряк. Он положил на плечо женщины крепкую сильную руку. Судно плывет навстречу рассвету. На лицах всех троих - ожидание счастья, а, может быть, и само счастье…
- Смотри, Саша, - сказал Лунь. - Когда я гляжу на эту картину, мне становится завидно. Идиллия.
- Если бы такое счастье было у тебя, ты бы тайком улизнул на первой же стоянке.
- Это не мешает мне им завидовать.
- Женись на Ирме Соболевой, - сказал Шагин.