Вскоре я отвоевал коридор. Попасть отсюда на улицу было делом пустяковым. Я выбил дверь, распугал какую–то парочку и с разбегу выпрыгнул в окно. Карниз второго этажа не так уж и высоко от асфальта, но я все же вывихнул ногу, исцарапался и потерял невезучую обувь.
Уже нажимая на педаль газа в машине, я увидел выбегающих из дверей публичного дома гангстеров. Стрелять они почему–то не стали. Стало понятно, что Сэм почему–то очень обиделся, и теперь нужно жить очень осторожно… с оглядкой. Или вообще не жить.
Уже из машины я позвонил Токугаве и рассказал о разговоре с мутантом.
- Еще не хватало нам войны с мафией… Ну да ладно, игра стоит свеч. Ищи Берта, - сказал босс.
Я не стал спорить. Немедленно отправился домой переодеваться, принимать душ и обедать. В конце концов, я начальник полиции города или нет! Черного притащат в комендатуру мои парни. Приказ уже отдан.
Берт:
- Тебя били в комендатуре? - услышал я хрип Трехпалого Сэма, только–только открыв глаза.
Ответить оказалось труднее, чем сначала показалось. Запекшаяся на разбитых губах кровь не давала открыть рта, и все попытки это сделать отдавались болью в глубине черепа.
- Промойте ему губы, - приказал горк, а его приказы обычно исполняются.
- Тебя били? - повторил вопрос Сэм, через минуту.
- Нет, поили водкой, - крикнул я.
- Что он шепчет? - спросил гангстер кого–то.
- Он сказал, что его поили водкой и не били, - ответил этот кто–то.
- Все шутишь, Берт. Дошутишься… Ты сказал им все, что они хотели?
- Да, черт возьми! Попробовал бы я промолчать, если меня допрашивали в конторе Кэна!
Сэм нетерпеливо повернулся к переводчику.
- Его допрашивали у Кэна, он все им сказал.
- Где Реутов? Скажи теперь мне…
Силы быстро оставляли меня. В глазах поплыли разноцветные пятна, но от Сэма не так–то уж легко отделаться. Переводчик совсем низко склонился ко мне и переводил мой крик–шепот:
- Реутов шел по старой дороге к Ла Леграну. Он хочет дойти до Хоккай–до.
Сэм удовлетворенно хрюкнул. Мерзкая тварь!
- Я заплачу за твое лечение, Берт! - этот слизняк ждал благодарности. Что ж, я моргнул ему. Он еще раз хрюкнул и продолжил:
- А когда ты выздоровеешь, я дам тебе пистолет. Ты убьешь Ранги и найдешь Реутова. Живой или мертвый, он должен оказаться у меня… Ты плачешь, Берт?! Плачь, плачь, парень. Я знал, что мы поймем друг друга!
- Эх, Сэм, Сэм. Как ты можешь понять меня. Ты выродок, вечно мстящий людям за то, что ты горк. Я плачу потому, что мне до смерти надоели твои ящерьи глаза и мерзкие лапы. И я так хочу, чтоб меня оставили в покое, что готов был бы разрядить в тебя твой поганый пистолет, если бы был уверен, что на этом все кончиться… - вот, что я мог бы ответить Сэму, но не стал этого делать.
Он меня все равно не услышит, да и зачем? Жизнь дороже.
4. Ларри:
Все люди в чем–то похожи друг на друга. Во всех человеческих поселениях есть улицы и площади. На этом сходство Хоккай-До с другими селениями заканчивалось.
Причудливые дома вдоль извилистых узеньких улочек. Маленькие, тесно заставленные лавками с продающейся пищей, площади. Толпы не обращающих на жару никакого внимания людей.
У хоккайдцев был хороший повод не обращать внимания на жару - они могли посмотреть на нас. Представляю себе такую живописную троицу. Гигант Реутов, с высоты своего двухметрового роста гордо оглядывающий копошащуюся у его ног толпу монголоидных горожан. Мичи, в рваной городской одежде семенящая за Реутовым. Я, в не менее рваной одежде…
Хоккайдцы не особо любят гостей. В Тростниковом Аду их охотники стараются не встречаться с охотниками из Ореховой долины. Живут в Хоккай-До только люди монголоидной расы. Ни одного горка или негра. И только один белый - комендант. Поселок каждый вечер отсылает в город положенное количество продуктов и шкур, а больше от них ничего и не требуют.
Мало кто из жителей Ореховой долины может похвастать, что был в Хоккай-До. Да и те рассказывают какие–то сказки. Им, правда, особо не верят, но желание туда попасть пропадает у многих.
У хоккайдцев свой язык, своя история, свои традиции.
Если весь городок похож на копошащийся рассветный лес, то их порт мне вообще не с чем было сравнить. Мы так и не подошли бы к причалам из–за сверхтолпы, но Реутов не привык останавливаться перед столь незначительными на его взгляд трудностями. Он подхватил нас обеих на руки и пошел. Он шел совершенно прямо. Ему приходилось крушить все на своем пути, пока люди не поняли и не начали уступать дорогу. Порт чуть не взорвался резкими гортанными криками возмущенного люда, но смелых настолько, чтобы что–то сказать этому человеку–тарану не нашлось. Так мы и дошли до причалов под приветственную ругань узкоглазых туземцев.
Реутов подошел к одной из лодок, и что–то сказал на местном языке сидящему там человеку. Мы с Мичи сидели на предплечьях гиганта, разинув рты от удивления. Абориген удивился не меньше нашего, но быстро оправился и затараторил, махая рукой в сторону стоящего у края портовой площади дома. Реутов кивнул, и мы с Мичи поехали в указанном туземцем направлении. Меня заедало любопытство:
- Реутов, откуда ты знаешь их язык? - тихо спросила я его.
- У него простая структура. Тем более, очень похожая на язык моей Родины. Проще вашей. Все образы имеют название. У Чао Веня весь язык болтается в голове постоянно. Я прочел его, запомнил и спросил, не довезет ли он нас до Ореховой долины. Ваш поселок они называют Тайе Во. Чао Вень, владелец судна, отправил нас к некоему Джидо за разрешением на выход из порта. Кем бы он ни был, мы разрешение получим!
- Не сомневаюсь, - сказала Мичи. - А почему ты просто не приказал Тяо Веню отвезти нас?
- Цепь запирает порт. Только Джидо может приказать опустить цепь.
- Примитив! - вырвалось у меня. - Ореховую долину с воды прикрывает лазерный луч. Почему мы просто не порвали цепь? Реутов, ты же можешь это.
- Зачем нам лишние сто тысяч врагов.
- Сколько?
- В Хоккай–до сейчас живет сто десять тысяч триста тридцать …один человек. Сейчас только родилась девочка…
Между тем обиталище Джидо критически приблизилось, и не успела я спросить Реутова, откуда он знает столь точную цифру, как мы уже пришли.
Мистер Джидо был занят, но Иль ведь вообще не имел понятия о вежливости.
- Это ты Джидо? - обратился он к наиболее богато одетому среди оборванцев, да к тому же сидящему среди стоящих человеку.
В наших с Мичи головах теперь звучал перевод разговора. Сидящий человек и внимания не обратил на Реутова. Воин поставил нас на землю, и в ушах зазвучал его мысленный приказ:
- Молчать!
Мы с Мичи уже молчали, но все равно, повинуясь приказу, наши челюсти сжались. В комнате повисла тишина. Тем весомей звучали слова Реутова:
- Мне нужно разрешение на выход из бухты.
Джидо оказался крепким мужиком. Быстро справился с оцепенением и ответил. В голосе его звучала усиленно скрываемая гордость и еще что–то такое ехидненькое:
- Ты считаешь себя сильным, чужестранец?
- Я - солдат, - ответил Реутов.
Сто против одного, что Иль удивился. Джидо, пожилой уже человек, медленно наклонил голову к запакованной в шелк груди и сказал:
- Вода в озере поднялась и стала мутной. Драконы поднялись со дна, и разбивают лодки с храбрыми и сильными солдатами. Через сто часов вода спадет. Если тебе есть, чем заплатить - ты попадешь туда, куда хочешь!
- Я спешу! - Реутов больше не стал приказывать этим людям.
- Хорошо, чужестранец. Через три часа начнется праздник Ссодет и в начале праздника - Кумитэ. Ты будешь биться в честном поединке с тремя лучшими бойцами Хоккай-До, и если победа в двух случаях из трех достанется тебе, то ты получишь лодку и разрешение поднять цепь.
Реутов не колебался ни секунды.
- Где я могу отдохнуть перед боем?
- Тебе покажут. Как зовут тебя, смелый чужестранец?
- Иль.
Джидо кивнул и сказал что–то, что Реутов не стал переводить. Как оказалось, эти слова не предназначались нам, Джидо просто приказал кому–то проводить нас.
Потом мы долго шли по неизменно людным улицам. Я немного боялась за Реутова; всякое тут рассказывают про это таинственное место, но едва я заикнулась про это, как услышала в голове его голос:
- Я всегда готов к битве. Если бы я не был лучшим воином Стальной планеты, я не был бы здесь!
- Но ты спросил про место, где ты мог бы отдохнуть…, - подумала я.
- А разве на Конвикте есть люди, которые не устают? Разве вы с Мичи не устали?
Мне оставалось только согласиться. Часов двадцать мы плыли по реке на плоту до самых стен селения. Все это время мы только и делали, что ничего не делали. Но вот совсем немного прошли по тесным, давящим душу улочкам тесного многолюдного городка, как подошвы горели от утомления. А может просто с непривычки, ведь прошли же мы на рассвете чуть больше ста километров по просеке за сорок пять часов!