За гневным рычанием прятался глумливый смешок, плохо скрываемое довольство. Летели в лицо Бельту жеваные крошки.
- Уж не потому ли просрал, что сам и сготовил? Сговорился с Агбаем, мысля младшего на трон посадить?
Урлак рассмеялся.
- А ты, табунарий, молодец. Мне бы таких с пару дюжин в нужных местах… Ну да город затихает, а значит и ты скоро передохнёшь, получишь награду. Осталось вот последнее дельце, тихое, но важное. Доставишь и передашь кое-что кое-кому.
"Кое-что" оказалось деревянным ящиком пяти локтей в длину. Льнули к доскам вонючие шкуры, перетянутые толстенными ремнями и цепями. Висели на цепях хитрые замки, заляпанные восковыми печатями и плохо различимые в ночной темноте. Ящик был тяжел и неудобен.
- В бок забирай, - прошипел Завьяша.
Бельт поднял чуть выше фонарь, чтобы видеть и ящик, облепленный полудюжиной людей, и неприметный выход из хан-камовского крыла, и небольшую крытую повозку. В проеме показался Ирджин, руководивший переноской груза до двери. В неверном свете он казался каким-то бледным.
- Все должно быть хорошо, - произнес Ирджин.
Интересно, кого он пытается убедить в этом? Что, сидел в своих лабораториях, придумывал заговоры, а когда оно взяло и началось, закрутилось по-настоящему, обосрался?
- Довезешь до урбийской развилки, там будут ждать.
И к чему повторять то, что уже известно? Нет, Ирджин точно беспокоится. Дерганый.
- Передашь груз и своих ребят получателю - они пусть сопровождают до конца - а сам с парой людей сразу назад.
А вот это - новое, Урлак такого не говорил.
- Твой друг слегка чудит, как бы глупостей не наделал. За камчара спрашивает: видно, нужно ему от тебя какое-то слово.
Ясно. Не обломали еще Орина, а времени толком нет. А парень ведь чувствует любую слабину.
- Обернусь быстро, - сказал Бельт, подсвечивая пол повозки, по которому заскреблись цепи.
- Удачи.
Напоследок Ирджин долго шептался с кучером, который хоть и слушал внимательно, но на месте ерзал. Не терпелось ему. Стоило же каму убраться, кучер обернулся - знакомая физия - и, приподняв кнутом лохматую шапку, спросил:
- Спорим на твою плеточку, домчу к середине ночи?
- Спорим, что выбью тебе два зуба с одного удара?
Бельт сел в седло и двинулся рядом с повозкой. Вместе с ним эскорт составлял двадцать две души. Ну и сраный спорщик в придачу.
Из Ханмы-замка выехали без шума, тихо прошли окраинами и ловкой петлей выбрались из столицы прямо на Красный тракт. За спинами все еще тлела, будоража темноту алым, одна из частей сердца Наирата.
Кучер, однако, не обманул, к месту встречи вышли в указанный срок. Сперва среди деревьев показался человек, а следом за ним еще один, вытягивающий из чащи четверик, впряженный в карету. Трещали ветки, поскрипывали колеса.
- Ну, здравствуй, уважаемый Бельт, - проскрипел Хэбу Ум-Пан. Вот кому на пользу перемены пошли: сменил драную шубу на многоцветный халат, дорогой и добротный, что было заметно даже в молочном свете Ночного Ока. И карета - не чета прежней, не говоря уже об упряжке. Главное же - висят, колышутся на слабом ветерке не прежние обрезки, но полновесные хвосты, знак возрожденного рода.
- Приветствую, ясноокий.
- Я же обещал, что если будешь со мной - ухватишь коня за гриву.
- Вот и ухватил.
- Теперь держись, не упади. Привёз?
- Привёз.
Хэбу сперва заглянул в повозку, а потом с кряхтением влез в неё. Постоял над ящиком и вдруг рухнул на него всем телом, прижался, поглаживая шкуры и ремни. Только в движениях этих не было никакой нежности, а в скрюченных сжимающихся пальцах то и дело оказывались клочья шерсти. Казалось, еще немного, и старик голыми руками разорвет стальные цепи, процарапает стенки.
Полустон-плувсхрип-полувсхлип… И глаза блестят слезами. А еще - ненавистью, не перегоревшей за два десятка лет. Легонько дунул кровяной ветер, попал старику в глаза, и высветилось в них все нутро, где и осталось только таких вот пылающих угольев без счета. И больше ничего. Сожжено. Ум-Пан свое получил. Счастлив ли?
- Усень, за старшего остаешься. Доведете и сразу обратно.
Хэбу, вытирая с бороды слюнные нити, сполз на землю.
- Как?! - спросил он. - Ты не едешь дальше?
- Нет. Хватит и ребят. Приказ посажного.
- Ну, приказ есть приказ. Эй, Гайда, тащи сюда плащ! Раскинешь его в повозке, тут поеду, рядышком. А ты…
- Паджи, - ответил кучер.
- Ты, Паджи, будь любезен - не тряси по дороге. Важное везешь, ох какое важное! Можно сказать, слово Всевидящего везешь. Даже не слово - строку… Целую страницу, переписанную пером Хэбу Ум-Пана!
Бельт больше не слушал старика. Отдал последние приказы и, прихватив Завьяшу и Саваня, сорвался в галоп по Красному тракту в сторону Ханмы.
О том, что или кто покоится в ящике, скованном цепями, Бельт думать не желал.
Не коня, не трон - колченогий стул оседлал каган. Спина прямая, ноги ровненько, даром, что весь в лубках и притирках. Халат шелком четырехцветным с плеч стекает, волосы на девять кос разделены, рука золоченой плетью по сапогу постукивает. Зорко следят синие глаза за тем, что вокруг твориться. Только следить особо не за чем: из слуг только Ирджин громко склянками гремит, да шипят друг на друга Кырым и Урлак.
- Приветствую ясноокого кагана, - Бельт коснулся век и низко поклонился.
- Пшел, - спокойно так, отстраненно, но это не Бельту, а Ирджину, угодившему кисточкой в самое ясное око.
И ведь послушался кам, зашептал какие-то извинения, попятился задом к столу. Неужели все-таки?..
Бельт дернулся к самому полу, чуть не рухнув на колени.
- Разогнись, табунарий, - сказал каган.
Голос у кагана особый, до хребта продирает. Не может такого…
- Великолепно, - только и произнес Кырым. Как оказалось, спор с Урлаком давно прекратился, и оба наблюдали за происходящим.
- Оставьте нас, - приказал каган.
Шумно вздохнув, посажный посмотрел на хан-кама и, неразборчиво ворча, вышел в соседнюю комнату. Туда же направились Кырым и Ирджин.
- Ну что, камчар, схватили мы демона Ку за яйца?!
На стуле, улыбаясь, развалился Орин. Свободно почесал нос рукой в лубке, ею же взял со стола кубок и поднял над головой.
Нет чудес, кроме промыслов Всевидящего… Остальное - ловкое человечье шельмовство.
Хотя язык не поворачивался назвать случившееся таким мелким словом. Это на рынке или в трактире по пьяни, а тут… Тут, на этом самом кривом стуле - вовсе не междудельное шулерство. Прав проклятый Хэбу, это - целая переписанная страница. Только вот открывает она совсем другую книгу, где есть и твоя, камчар, буковка. Паршиво, что ты так и не научился читать эти литеры. Накалякал чего-то по незнанию, полез промеж змеиных книжников. Вот и получай. Это тебе не крест-подпись и даже не клеймо на лбу.
Страшно?
Уже нет.
Пусть боятся змеи.
- Ты сел на своего коня, каган.
- Сел, Бельт, сел. И не забуду, кто придержал стремя.
Ты тоже не забудешь, камчар. Может, возьмешь себе прозвище Стременой? Не хуже, чем Кошкодав или Крысобой. Хотя тебя уже, кажется, нарекли, к делам, как водится, примерившись.
- Завтра я выйду на площадь. Поданные должны увидеть своего правителя! Живым, пусть и не совсем оправившимся от ран.
Орин тряхнул головой и, подцепив рукою косы, неловко закинул за спину. Мешают? Или тоже напоминают о том, что не на свое место сел? Девять кос, девять хвостов на плети, девять демонов за спиной. Кому больше дано, с того больше и спросится.
И людского ли суда тут бояться?
- Город волнуется, - произнес Бельт.
- Знаю. Но Урлак говорит, что все стихает. Не без твоей помощи, камчар… Тьфу, табунарий. Правда, табунок твой порезали, ну да новый соберешь. Крепкий. Оденем-обуем из казны, из неё же харч положим. А вахтаги нам скоро понадобятся. Урлак говорит, что не позднее середины осени Агбай воевать пойдет, а с ним и несклонившиеся нойоны. Ну да мы к тому времени их пушечками встретим, а потом пойдем раскатывать мятежные ханмэ. Прав Урлак, не будет покоя на побережье, пока не растоптать его големами. Будто там зараза какая - кто ни сунется, в одночасье хворь хватает. И в Ханму волочет. Так говорит Урлак… - Орин вдруг понизил голос и зашептал, - А знаешь, Бельт, что-то очень много говорит этот посажный. Лучше б молчал иногда. А ты, наоборот, говорил вместо него.
- Я в свое время сказал тебе многое.
Бельт осторожно присел не край горбатого сундука. Устал. Как собака устал. Завалиться бы в сон, а не языком молоть, паче от молотьбы этой прибыток один - кровь новая. К затянутой кожей стеночке бы прислониться, к ковру кривому… Глаза закрыть.
- И хорошо, что сказал. Тебе я верю, камчар. Тебе одному, а вот этим вот - ни на каплю!
- Оттого, что ты не видишь глупости в моих словах, они не становятся мудрее. И честнее.
- Ты заговорил, как в книгах, что читала мне Ласка в Стошено. Кстати, о ней. За службу жалую тебе дом! Нет, целое поместье! Какое - сам скажи. Хочешь из вычищенных бери, хочешь из жилых пока. Любое, какое приглянется. Думал ты когда-нибудь, камчар, что ради твоего счастья будут разбегаться в стороны наир?
- Не думал. Я о многом раньше не думал. Как оказалось, зря. Теперь буду исправляться.
Если выйдет, а то ж говорят, что горбатого только могилой. Ну да Бельту в могилу никак нельзя: сама Ласка жить не справится.
Орин - уже не каган, а именно Орин, нелепый в роскошестве наряда - все говорил и говорил: