4) Комиссар Хоф дал ему, Акселю, ниточку: между внезапно налетевшим фёном и появлением собаки над местом, больше всего пригодным для похищения, должна быть связь.
5) Аксель должен ждать на том же проклятом месте, когда вновь задует горячий ветер. Шворк прилетит вместе с фёном и унесёт Акселя к Кри.
6) А дальше будет видно.
7) Если в Нимфенбурге ничего не выйдет, пробовать во всех других парках Мюнхена, пока не получится.
ПРИМЕЧАНИЯ: 1) Спасибо красноглазому Вальтеру за то, что он сам считал шуткой, и что на самом деле - наверняка правда. Шворк прячется в Альпах. И если Вальтер настолько глуп, что не понимает, где шутка, а где правда, то это его проблемы, пусть почитает что-нибудь про Шерлока Холмса; Аксель даже готов ему одолжить эту книгу при условии, что Вальтер вернёт её в прежнем состоянии и в срок. Но если Шворк и впрямь прячется в Альпах, надо взять с собой тёплые вещи для Кри и себя.
2) Шансы на успех велики: этой твари некогда рассиживаться у себя в горах, ей надо летать и добывать пищу для Кри. И - как знать? - может быть, ещё для целого выводка голодных мальчиков и девочек.
"А если… если она уже съела Кри и съест тебя, вместо того чтобы кормить вас обоих?" - не раз всплывал вопрос в его сознании, особенно по ночам. Но Аксель каждый раз отгонял его. Во-первых, собаки не едят людей, а служат им. Может быть, эта собака потерялась… да, потерялась, ищет хозяйку и решила, что Кри ей для этой роли как раз подойдёт. Она и вправду подойдёт, она любит собак. Во-вторых… что легче: сидеть вот так и терзаться всю жизнь, чувствуя себя предателем, погубившим собственную сестру, или чтоб тебя очень быстро съели? Пожалуй, второе.
"А как же папа с мамой? Они останутся совсем одни! Разве можно бросить их сейчас?" Это тоже был очень "ночной" вопрос. Аксель встаёт, суёт босые ноги в тапочки, заворачивается в халат, который мог бы вместить троих таких, как он, и бредёт через свою тёмную комнату в маленькую гостиную. Там, перешагнув через полосу лунного света, можно подойти к тёмному резному комоду бог весть каких времён и прочитать висящую над ним застеклённую табличку. Надписи может быть не видно, смотря по тому, лунная ночь или нет, но все ночи этой недели - лунные, а надпись Аксель всё равно знает наизусть:
"Забудь своё отчаянье: оно
Не небесами - бездной рождено".
Вот так. Нужно забыть отчаяние. Нужно объяснить маме с папой, что он, Аксель, не может иначе, но так, чтобы и они не смогли ему помешать. Он оставит им письмо.
"Дорогие мама и папа!
Я понимаю, как вам тяжело, но мне придётся ненадолго оставить вас одних. Это я виноват, что пропала Кри. А вы же сами меня учили: если что-то плохо сделано, переделывай, пока не получится. Комиссар Хоф - хороший человек, но он не верит в летающую собаку, и поэтому она никогда ему не покажется. Вы тоже в неё не верите, я знаю, хотя я вас в этом не виню. Я постараюсь с ней встретиться, когда задует фён, и выручить Кри. Только сами не пробуйте так поступать: силой тут, боюсь, не поможешь, да и нужно, чтоб кто-то оставался дома и мог передать комиссару, что я звонил. Его телефоны у меня, правда, с собой, но до вас мне дозвониться всё-таки легче. Если, конечно, там, где я найду Кри, вообще есть телефон.
Как только я найду Кри, я сразу же вернусь.
Ваш сын
Аксель Реннер".
Дату Аксель пока не ставил. Да и само письмо существовало только в его памяти. В нужный момент он его напишет за считаные минуты, а если сделать это заранее, оно может случайно попасться кому-нибудь на глаза.
Все последние дни он внимательно слушал сводки погоды. Как и его родители, Аксель не слишком уважал "веттерфрёше" - "лягушек, предсказывающих погоду", или, как их иногда ещё называют, метеорологов. Но сейчас они были для него самыми важными людьми на свете. И всё-таки, если бы не папа, он бы прослушал долгожданную весть.
- Завтра задует фён, - сказал перед сном Детлеф Реннер жене. Это было вечером седьмого дня после похищения.
- Ненавижу это слово, - глухо сказала фрау Ренате.
- Я тоже.
На том разговор и кончился. А ведь раньше погоду в доме обсуждали подолгу и со вкусом: не помешает ли она поехать куда-нибудь всем вместе на выходные? Загружался припасами "фольксваген", Аксель и Кри носились как угорелые из гаража в дом, следя, чтоб родители не забыли чего-нибудь… Как будто всё это было сто лет назад.
- Мама, - спросил Аксель, случайно услышавший разговор и с ужасом понявший, что откладывать нельзя уже НИЧЕГО, - кем был дедушка Гуго?
- Что? - удивилась фрау Ренате, на секунду забыв печальные думы. - Ты же знаешь, малыш. Твой дедушка был страховым агентом.
- Нет, это я всё правда знаю. Мало ли кто страховой агент! Я, наверное, не так спросил.
- А как надо было? - Фрау Ренате, приобняв сына, заглянула ему в глаза. После несчастья она не только не стала любить Акселя меньше (чего он очень боялся), но, наоборот, относилась к нему ещё нежнее и внимательнее, чем прежде. К тому же она свято чтила память о своём отце, и её радовало, что Аксель, как ей казалось, во многом напоминает деда. Вопрос, заданный не по-детски серьёзно, заинтересовал её. Понимая, что ей предстоит ещё раз пережить (и опять по его вине!), сын отступил и чуть было не убежал к себе, но неимоверным усилием воли заставил себя продолжить разговор - только глаза всё время отводил.
- Ну… чего он в жизни хотел? Если б мог выбирать? Мне почему-то кажется, что он не очень любил свою службу.
- Откуда ты знаешь? Вы же никогда не встречались!
- И ты мне не говорила… - пробормотал Аксель.
- И я… Так откуда?
- Не знаю. Он снится мне… иногда.
- Снится? Давно?
- Не… не очень. - Вернее было бы сказать: "Последнюю неделю, ту часть ночи, что я сплю", но Аксель избегал в разговорах всего, что связано с последними днями.
- Что же он говорит? - спросила фрау Ренате, стараясь скрыть волнение: она немного верила в сны.
- Этого я не помню, - почти честно сказал Аксель. - К утру всё забывается. Я просыпаюсь, и остаются только эти его изречения… И портрет. Так я и не знаю, каким было его настоящее призвание.
- Ну, я тебе скажу.
- Сознаешься?
- Да!
- Говори.
- Твой дедушка был поэтом.
Аксель опешил.
- Но я никогда не слышал, чтоб кто-нибудь о нём говорил! Ведь поэты - они же все знаменитые. Да?
- А ты кого-нибудь из них читал?
- Нет, - уже совсем честно признался Аксель. И объяснил: - Мне ещё рано. И потом… я как-то не привык к стихам.
- Это не твоя вина, - вздохнула фрау Ренате. - Я-то их очень люблю, сам знаешь. Но дедушка… Он никогда ничего не печатал. И меня не то чтобы просил… но мне самой казалось… что он не стал бы приучать тебя к поэзии.
- Почему?
- А почему ты затеял этот разговор именно сегодня? - быстро спросила фрау Ренате. Видно, как ни старался Аксель скрыть свои чувства, она заметила его странное возбуждение.
- Это секрет!
- Давай меняться! Поведай мне свой секрет, а я отвечу на твой вопрос…
- Я лучше сам догадаюсь, - заявил Аксель. - Дай-ка мне стихи дедушки. ("Всё равно сегодня не уснуть", - прибавил он мысленно.)
- Нет, - серьёзно покачала головой фрау Ренате. - Извини, милый.
- Но почему?
- Позволь повторить твои собственные слова: тебе ещё рано.
- Ну а вот эти все надписи на стенах - это же он сочинил? Почему их - не рано?
- Большей частью это не его стихи, - усмехнулась фрау Ренате. - Твой дедушка был очень скромный человек и не стал бы навязывать домашним свои творения. Он любил держать перед глазами только то, что казалось ему сверхважным…
- Но вот это же его! - уверенно воскликнул Аксель:
"Забудь своё отчаянье: оно
Не небесами - бездной рождено,
Где, озарён неслышным ходом лет,
Скелету улыбается скелет,
Где солнцем не сменяется закат,
Где звёзды невзошедшие стоят,
Где сам себе приснишься ты в беде,
Как чёрный лебедь - колдовской воде.Но знай: на перекрёстке дня и мглы
Уже погасли адские котлы,
И грешных рук распался хоровод,
И лилия раскрыла свежий рот.
И снова мы вернёмся в мир земной,
Вдвоём, быть может, но к любви одной,
Чтоб вслух читали Гибель и Весна
Полуистлевшей книги письмена".
- Боже мой! - прошептала фрау Ренате, глядя на мальчика расширенными от изумления глазами. - Откуда… откуда ты?..
- На стене же написано, - растерянно сказал Аксель. Похоже было, что прочитанное - полная неожиданность для него самого.
- На стене написаны первые две строчки! Но где ты взял остальное?
- Не… не знаю. Приснилось, наверное. А у дедушки так и было?
Мать молча кивнула и поспешила в комнату отца. Через несколько минут оттуда вышел Детлеф Реннер - высокий, плечистый и такой же светловолосый, как его дети; внимательно оглядел Акселя и удалился, ничего не вымолвив. Он был скуп на слова и не интересовался стихами, зато всегда интересовался сыном и дочерью. Гул голосов за дверью возобновился, и вскоре фрау Ренате вернулась.
Она была какая-то другая - притихшая, серьёзная и ненадолго, кажется, забывшая о своём горе. В руках она держала толстую, пожелтевшую от времени тетрадь самого простого вида, даже с чернильными кляксами на обложке.
- Вот стихи дедушки, - сказала фрау Ренате почему-то шёпотом, обняв и поцеловав Акселя. - Не все, конечно. Но этого пока хватит… Я рада, что дождалась.