Они пошли в кабинет. Николай Николаевич открыл ящик. Там лежали две ученические тетрадки. Он покашлял в кулак, вспомнив собственные слова относительно рабочих записей. Но Павел сделал вид, что не догадывается, чем вызвано это застенчивое покашливание. На перстень он вроде не обратил внимания.
- Вы всегда пользуетесь такими тетрадками? - спросил Павел.
- Давняя привычка.
- Эти тетради, наверное, лучше отсюда забрать.
- Да, пожалуй.
- Но то, что мы завтра сюда положим, должно быть с гарниром. Иначе ненатурально получится. - Павел покосился на Николая Николаевича. - Извините, пользуюсь вашей терминологией.
- У меня в институте найдутся безобидные черновики.
- Хорошо бы их взять.
- Вот видите, опять время…
- Ухожу, Николай Николаевич, ухожу, - заторопился Павел. - Буду у вас завтра в три, то есть в пятнадцать ноль-ноль.
Провожая его до дверей, Николай Николаевич словно вдруг вспомнил невзначай:
- Да, что я хочу вам сказать…
Павел, уже взявшись за дверную ручку, обернулся.
- Слушаю, Николай Николаевич.
- Возможно, мне только показалось… Когда вы говорили о беспечности, ведь вы вкладывали более широкий смысл, чем следует, так сказать, из вашего контекста?
Павел уже забыл, когда и по какому поводу он говорил о беспечности, потому что прошедший час был посвящен конкретному делу, слишком для него важному, чтобы помнить о каких-то привходящих моментах. Но по лицу хозяина квартиры он видел, что для него это не второстепенно.
- А какой был контекст? - спросил Павел, уже догадываясь, что имеет в виду Николай Николаевич, отец Галины Нестеровой, подруги Светланы Суховой.
- Вы упрекнули меня, что я не потребовал у вас документа.
- Это чисто нервное, Николай Николаевич. Я, когда шел к вам, очень волновался… Сомнения разные одолевали… Неуверенность… Ну, хотелось как-то самоутвердиться. А человек лучше всего самоутверждается как? Когда других уму-разуму учит. Правда?
Павел опять облек все в шутливую форму, однако Николай Николаевич и на этот раз ощутил скрытый укор себе. Он сказал:
- Я ценю ваш такт. Не хотите читать мне мораль в моем собственном доме. Но не притворяйтесь и не убеждайте, будто вы не считаете меня старой размазней. - Он замахал руками, видя, что Павел хочет что-то возразить. - Да-да, так оно и есть. Кормлю, одеваю, балую, а чем дышит родная дочь - не ведаю. И самое постыдное - ведать не хочу, потому что хлопотно. Мешает. Недосуг.
Этот взрыв самоуничижения не удивил Павла.
- Не расстраивайтесь, - сказал он. - Что случилось - случилось. Дочь ваша - человек неиспорченный. А уроки всем пригодятся. - И, искренне желая поправить Николаю Николаевичу настроение, весело сказал: - Ничего, жизнь идет! А я, честное слово, о беспечности просто так сказал, ни на что не намекая.
- Вы когда-нибудь расскажете мне всю правду? - серьезно спросил Николай Николаевич.
- Обязательно! Не думайте сейчас об этом. Вам работать надо.
- Работа, работа… Что работа?! Глупец я, как скажет моя жена…
На следующий день, в воскресенье, 4 июня, Павел приехал, как говорил, в три часа.
- А я, знаете, совсем не готов, - объявил Николай Николаевич, едва они поздоровались.
Павел испугался:
- Не написали?
- Я не про это. Надо же собраться.
- Ох, Николай Николаевич, хорошо, у меня сердце здоровое, а то ведь не ровен час… Где ваша тетрадка?
- Может, у вас уже и руки дрожат? - иронически осведомился Николай Николаевич. - Вы, молодой человек, теряете свое достоинство.
- Совершенно верно. Но исправлюсь. Разрешите посмотреть тетрадку.
Николай Николаевич повел его в кабинет. Ученическая тетрадь в серенькой обложке лежала на столе. Павел взял ее. Тетрадь была в линейку. Три первые страницы усеяны цифрами и математическими знаками. Кое-где строчки зачеркнуты и перечеркнуты. Есть даже две кляксы.
- Это получилось очень натурально, - сказал Павел, показав на кляксу.
Николай Николаевич поморщился.
- Вы меня переоцениваете. Это неумышленно, просто плохие чернила. Я ведь работаю по старинке, перышком.
На столе действительно стоял прибор с двумя мраморными чернильницами, и в них были налиты фиолетовые чернила. Прибор был весь в медно отсвечивавших засохших пятнах.
- Все равно хорошо, - сказал Павел. - Теперь сделаем так… Дайте ключ.
Николай Николаевич подал ему свои ключи на железном колечке. Ключ от несгораемого ящика выделялся в этой компании тем, что был латунный и фигуристый. Павел снял его с колечка и сказал:
- Вы ведь не хотите, чтобы сейф взломали?
- Ну какой же это сейф…
- Все-таки жалко. Значит, делаем так… - Павел открыл ящик. Там лежали отдельные листки, вырванные из тетради в линейку. Вчерашних тетрадей уже не было. Показав на листки, Павел спросил:
- А гарнир подходит к основному блюду?
- Вполне.
- И ничего ценного?
- Обыкновенные расчеты.
Павел положил тетрадку поверх листов, запер несгораемый ящик и поднял крышку секретера.
- А ключик спрячем сюда. - Он открыл средний ящик стола, в котором были старые блокноты, футляры от очков, карандаши, сломанные брелоки и прочая не подлежащая учету мелочь, и положил ключ в правый дальний угол. Потом задвинул ящик и сказал с сомнением.
- А если не найдет?
- По-моему, эту железную шкатулку в секретере можно открыть зубочисткой, - сказал Николай Николаевич. - Я бы только крышку у секретера все же не закрывал.
- Вы правы, - согласился Павел и открыл крышку. - Но будем надеяться, что ключик все-таки найдут. Стол не запирается?
- Как видите.
Покончив с этим делом, Павел помог Николаю Николаевичу собрать в чемодан все необходимое, и они спустились к ожидавшей их машине. Павел сказал, что менее чем через час они будут на месте.
В понедельник, 5 июня, Брокман приехал в город К.
Поезд прибыл без четверти девять. Проспав до восьми, Брокман все же успел и побриться, и выпить стакан предложенного проводницей чаю. Вагон он покинул последним.
На привокзальной площади он сел в троллейбус, шедший до центра, и через двадцать минут сошел на остановке, что напротив почтамта.
Потом постоял в очереди на такси. Взяв такси, попросил шофера ехать на вокзал, а с вокзала вернулся на троллейбусе в центр. Он проверял, нет ли за ним слежки, и ничего подозрительного не обнаружил.
У него был разработан подробный план, но сначала нужно было как следует поесть, а между тем кафе и рестораны, мимо которых он проходил, еще не открылись.
Тогда он решил заняться телефонной частью плана и отыскал на тихой улочке стоящую в тени старого отцветшего каштана будку автомата.
Линда Николаевна снабдила его горстью двухкопеечных монет, и когда автомат проглотил безвозмездно три монеты, на первой же цифре включив сигнал "занято", Брокман пошел дальше и нашел другую телефонную будку.
Сначала он набрал номер домашнего телефона Николая Николаевича. Никто не ответил. Он повторил звонок - с тем же результатом.
Следующим был институтский телефон Нестерова. Женский голос сказал:
- Алло, вас слушают.
- Пожалуйста, Николая Николаевича.
- Его нет, он в отпуске. Кто его спрашивает?
- Я по личному делу. Скажите, Николай Николаевич уехал? Или он в городе?
- Уехал.
- А семья?
- На такие вопросы не отвечаем. Извините.
План Брокмана предусматривал и это.
Оставив телефонную будку, он отправился в кафе, присмотренное раньше, - оно уже открылось. Брокман позавтракал плотно, с таким расчетом, чтобы до вечера не думать о еде. Правда, в портфеле у него был пакет с холодной курицей, бутербродами и свежими огурчиками, положенный Линдой Николаевной. Брокман всегда отводил пище одно из самых важных мест в своей рискованной жизни.
Теперь, хорошо поев, можно было приступить к делу.
Свернув с главной улицы, он пошел по переулку, потом свернул на улицу, ведущую к реке, и, отсчитав три перекрестка, на четвертом взял вправо, - он передвигался точно по чертежу, который выучил наизусть еще перед посадкой на лайнер "Олимпик", так же как и номер автомобиля, за баранку которого он собирался сесть.
Автомобиль "Жигули" с номером КИЖ 37–64 должен стоять на площадке перед зданием, в котором располагается трест "Оргтехстрой", а здание это находится в переулке, по которому шагал сейчас Брокман. Между прочим, запомнить название треста ему оказалось гораздо труднее, чем номер машины.
Переулок сделал крутой изгиб, и Брокман увидел слева за невысокой железной оградой с широким незакрывающимся проемом трехэтажное серое здание. Перед ним была прямоугольная асфальтированная площадка, а на ней - разноцветные автомобили. Брокман сосчитал - семь штук. Синие "Жигули" с номером 37–64 стояли в дальнем углу. И выезду других машин не мешали.
Брокман сначала вошел в дверь, по обеим сторонам которой массивные вывески извещали золотом по черному, что именно здесь располагается "Оргтехстрой". В вестибюле несколько человек стояли у открытого окна и курили, разговаривая вполголоса. Они не обратили на него внимания. Вдохнув кисловатый запах почтенного учреждения, Брокман тут же повернул обратно, подошел к автомобилю с готовым ключом в руке, открыл дверцу, положил портфель на заднее сиденье и сел за руль.
Пошарив пальцами позади себя в щели между спинкой и сиденьем, нашел ключ зажигания, завел мотор, посмотрел на приборную панель. Бензина полный бак.