Галопом мы промчались несколько часов, пока кони не начали хрипеть. Тогда мы перешли на рысь, а вскоре и вовсе остановились. Лошади выдыхались, да и моё раненное плечо давало о себе знать "выстрелами" боли. Утро мы встретили в разваленном домике с соломенной крышей, через которую падал снег. Мне стало ужасно скверно, начался жар и лоб покрылся испариной, руки я больше не чувствовал, а на месте плеча образовался сплошной ком боли. Ахромеев укутал меня конскими попонами, чтобы хоть немного сберечь крохи тепла в моём теле, костёр разводить было никак нельзя. Серые навряд ли остались сидеть на постоялом дворе и теперь бродят по окрестностям.
- Послушай, поручик, - сказал мне Ахромеев, когда взошло солнце, - я ухожу. В деревню. Тут должна быть неподалёку. Там куплю еды, может, найду врача или знахарку. Постараюсь вернуться как можно скорей.
Я пребывал в болезненном полузабытьи и мало понимал, что он мне говорит. Хотел даже возмутиться его уходом, но для этого сил у меня просто не осталось. Сколько времени пролежал я так, скорчившись под пахнущими лошадьми попонами, не знаю. Кажется, солнце миновало зенит и скатилось за горизонт, стало темно - или у меня в глазах потемнело. А может, я их просто закрыл.
Меня мучили жуткие кошмары. Солдаты в сером пытали меня, медленно пилили руку деревянной пилой. Вгоняли в глаза тонкие гвоздики. Жгли пламенем. Варили в кипятке. А потом сквозь этот кошмар прорвался скрипучий старушечий голос.
- Антонова огня вроде нет, - произнёс он. - Значит, руку отнимать не надо. Бери этот бальзам. Разрежь ему руку и выдави гной. Весь. Затем промой и смажь бальзамом. Наутро рана снова загноится. Снова выдави, промой и смажь. И так до тех пор, покуда ему не полегчает. После отпаивай бренди с этим отваром. Если через неделю жар не спадёт и гной из руки течь будет, снова приходи ко мне. Будем отнимать руку.
- Спасибо, матушка, - ответил Ахромеев.
А потом началось лечение. И то, что творили со мной в сне-видении серые солдаты и фон Ляйхе, не шло ни в какое сравнение с реальными мучениями. Руку вечно жгло пламенем, а в горло то и дело заливали раскалённое золото, будто я был несчастным конкистадором, попавшим в плен к ацтекам или инкам.
И всё же, я вынырнул из этого кошмара. Сквозь дыры в потолке развалин я увидел солнце, и так легко стало на душе. Я прикрыл глаза и впервые заснул нормальным сном выздоравливающего человека.
Выздоравливал я долго и мучительно. Температура не спадала, меня лихорадило, в горле стоял тугой ком, мешавший нормально есть и говорить. Я провалялся в развалине несколько недель, мучимый раной и выздоровлением. И только в середине февраля я достаточно окреп, чтобы продолжить путь. И это было очень скверно, ведь мы с Ахромеевым всё это время были отрезаны от остального мира и совершенно не представляли, что твориться за пределами ближайшей округи. Крестьяне рассказывали Ахромееву, что видели солдат, проходивших по дороге мимо их деревни, вроде бы в синих мундирах, но были ли они французы или австрийцы или ещё кто, сказать пейзане не могли.
В общем, выдвигаясь снова в сторону Шербура, мы с Ахромеевым даже не знали - там ли ещё корпус генерал-майора Барклая де Толли?
(из воспоминаний графа Нессельроде)
В тот день Государь был необыкновенно мрачен. Конечно, было отчего, обстановка в Европе складывалась самым скверным образом. В самом скором времени должна была разразиться самая страшная из войн, какие знал мир. Быть может, Пунические или Ганнибаловы войны древности могли бы сравниться нею, однако они имели место в далёкой древности, последней же я стал свидетелем, хорошо, что не участником.
- Граф, - сказал мне Государь, - что вы думаете о сложившейся ситуации?
- Скверно, - честно ответил я. - С одной стороны мы, как участники Антибританской коалиции связаны союзническим договором с Францией и Пруссией, с другой же - Священная Римская империя наш давний друг и союзник. Сейчас они сражаются друг с другом и Вам, Государь, необходимо сделать выбор.
- Между Францией с Пруссией, - перебил меня Государь, - и Священной Римской империей, не так ли, граф?
- С вашего позволения, ваше величество, - заметил я, - но есть и третий путь.
- Какой же?
- Остаться в стороне, - ответил я. - Вывести корпус Барклая де Толли из Шербура и сосредоточиться на охране рубежей Империи. Ведь в столь смутное время могут оживиться наши былые враги. Оттоманская порта, Швеция, Варшавское княжество. Они могут вновь попытать счастья на наших границах, в надежде, пускай не откусить часть, но только пограбить.
- Войск у Империи ещё довольно, - отмахнулся Государь, - хватит для того, чтобы справиться и с Портой, и со Швецией, и с Варшавским княжеством. Однако мысль ты, граф, высказал верную. Подготовь рескрипт о передислокации дивизий изнутри России к границам. Однако, не это главное. Главное, на чью сторону встать. На нас смотрит вся Европа.
- Я прошу простить меня, ваше императорское величество, - осмелился я возразить Государю, - но для чего это нам? Войны в первую очередь ведутся из-за выгоды. Какова будет наша выгода в этой войне? Ведь она может перерасти в новую Тридцатилетнюю, если не Столетнюю войну, которая разорит уже не одну лишь Европу, но и Россию.
- Выгоды, граф, бывают и политические, - поучительно сказал мне Государь, будто я был малое дитя, - их-то я и преследую в первую очередь. Иных мне, как правителю Российской империи, не надо. Земли и богатств у нас вдоволь. Выходы к морям, трудами предка моего Петра Великого, есть. Значит, надобно зарабатывать политический вес. Я не желаю, чтобы Отчизну нашу почитали и далее варварской страной, которая сторонится Европы. Чем активней мы станем вмешиваться в политику Европы, там скорее мы сможем начать диктовать её. Я желаю, чтобы с нами считались, и наше слово было всегда решающим при решении вопросов. Первым шагом на этом пути будет наше участие в войне, которая изменит карту Европы.
- Я уже задавал вам этот вопрос, ваше величество, - напомнил я, - около полугода назад...
- Да-да, - отмахнулся Государь. - Я остаюсь верен соглашениям с Бонапартом. Священная Римская империя демонстрировала вероломство ранее, когда мы воевали с генералом Бонапартом в Италии и Швейцарии, показала она его и теперь, без объявления войны напав на Францию. Отсюда следует, что полагаться на неё нельзя. В то же время, Бонапарт зарекомендовал себя не только хорошим полководцем, но и верным своему слову правителем.
- Снова прошу простить, ваше императорское величество, - вздохнул я, - но война эта будет стоить России большой крови.
- А когда prestige государства, - ответил мне Государь, - стоил дёшево.
Дальнейший путь мы проделали довольно быстро. Мне было крайне неудобно перед Ахромеевым, с которым вёл себя очень грубо, а он не бросил меня и едва не месяц выхаживал меня. Можно сказать, с того свету вынул. Я уж молчу, что дрался с ним плечом к плечу. И это раскаяние отнюдь не способствовало нашему сближению. Скорее, наоборот. Так и продолжали мы дорогу, практически молча, обмениваясь лишь короткими репликами, относящимися непосредственно к делу.
Таким вот образом мы проделали путь до Шербура. В пяти милях от города нас встретил совместный патруль конных егерей Волынского уланского полка и 14-го французского конных егерей. Нас остановили и потребовали документы. Ахромеев выехал вперёд и протянул подорожные и бумаги, выписанные ему графом Черкасовым. Немолодой уже поручик наших егерей долго изучал их. Тем же занялся и лейтенант егерей французских. В конце концов, они решили проводить нас до ставки генерал-майора.
Тот принял нас, как обычно, холодно, задав несколько вопросов Ахромееву, зашедшему в его кабинет передо мной, а после вызвал к себе меня.
- Припоминаю вас, молодой человек, - сказал генерал-лейтенант. - Я награждал вас Георгием в Вильно. Вы очень интересный человек, поручик, уже сейчас о ваших aventure можно романы писать. - Он взял со стола и раскрыл кожаную папку. - Это в тайной канцелярии на тебя дело завели. Как и на всякого пропавшего без вести. Обычная практика. Вдруг под твоею личиной шпион явится. Тут приметы, рост примерный, телосложение, черты лица цвет волос... В общем, понятно. - Он отложил первый лист. - Далее, обстоятельства исчезновения. Неинтересно. - Второй лист последовал за первым. - Биография. Вот самое интересное. От роду двадцати трёх лет. Отец - коллежский асессор Суворов Василий Петрович. Мать - Суворова Мария Францевна. Мать скончалась, когда вам было пятнадцать лет. Отец застрелился после скандала с растратой, когда вам исполнилось семнадцать. После вы поступили в кадетский корпус по протекции генерал-майора Бухова, старинного знакомца вашего батюшки, попросившего за вас в посмертном письме. После корпуса поступаете в Полоцкий пехотный прапорщиком. После первого же боя - поручик, после второго - Георгий, а вот потом. - Барклай де Толли покачал головой и перевернул лист. - Пропадаете в битве при Трафальгаре. Ваша шлюпка разбивается, большая часть солдат и офицеров спасается, но вас после падения шлюпки никто не видит. Теперь уже всё, что известно с ваших слов. Вы попадаете в плен к мятежному генералу Кастаньосу, который не просто отправляет вас к коменданту Уэльвы, но и дарит отличную шпагу, стоимостью в несколько сотен рублей золотом. Позволите полюбопытствовать? - Он указал на шпагу, висящую у меня на боку.
Я вынул её вместе с ножнами из ременной петли и протянул генерал-лейтенанту. Он осмотрел её, особенное внимание уделив клейму, после вернул мне.