Отвернулись от меня сообщинники мои, и одиноким я стал среди них, но не дрогнула от этого одиночества вера моя, но укрепилась еще более… Одиночество - удел каждого под этими небесами, и каждый одинок в любой толпе, среди радости и среди печали… Одинокими мы приходим в этот мир и одинокими покидаем его, и тает пелена иллюзий, из которых соткана была наша жизнь… Я до самого дна познал эту тяжкую истину…
О Лучезарный, как все-таки ничтожен я, служитель твой! Не смог я сразу распознать, прочувствовать, осмыслить необычный дар твой, отгородивший меня незримой, но непреодолимой стеной от сообщинников моих. Глаза мои уже видели то, что скрыто от других до урочного часа, а жалкий разум мой еще не мог понять открывшееся глазам. Утром видел я Лото-Олу, окруженного бледным пламенем, и словно исходило пламя из головы его; и из рук и ног его, извиваясь, струились змеи огненные, подобные большим лепесткам коварного ночного чари. И стоял могучий Лото-Ола у жилища своего, крепкой рукой сжимая копье, и от губ его змеился бледный огонь, но никто не замечал этого огня, кроме меня, избранника твоего, о Лучезарный! И прислонилась к его плечу стройная Куму-Ру, и не чувствовала огня, и надела на шею ему ожерелье из желтых камней. И ушел Лото-Ола, и другие с ним, за добычей, ибо кончились с этим твоим восходом, о Лучезарный, священные праздники Кадам, и надлежало, согласно канону, поразить быстрого ургуна для жертвоприношения.
И видел я это, когда шел к Священному огню, - и задрожали ноги мои, и заполз ужас в душу мою, и гадал я, что значит это странное видение, явившееся мне. И вступил я в храм твой, о Лучезарный, и вознес молитвы тебе, чтобы направил ты разум мой на истинный путь и дал мне понять, что значит странное видение.
И не вернулся с добычей Лото-Ола, а принесли бездыханным тело его сильное, завернутое в листья папаринуса. Упорхнула душа его птицей зен в темные воды Мертвой реки, потому что смертелен был укус ползучей хинтаа, затаившейся на пути охотников.
Рыдала стройная Куму-Ру, рвала в отчаянии черные волосы свои, и рыдали подруги ее, над недвижным телом Лото-Олы склонившись. И рыдала юная Рее-Ену, и охватило ее пламя струящееся, пламя бледное, видимое только моим глазам… Трижды прятал ты свой лик, о Лучезарный, и трижды вновь освещал поднебесный мир - и не встала юная Рее-Ену с постели своей, не вышла из жилища своего. И больше не слышал никто веселого смеха ее. Вздулась шея ее нежная, посинела шея ее от смертельного яда страшного многоногого мохнатого хо - и пробудился наконец ото сна разум мой, о Лучезарный! Понял я, ничтожный, какой печальный дар послал ты мне, и смирился с судьбой своей, и принял участь свою, ибо невозможно и бессмысленно противиться выбору твоему, о Лучезарный…
И печальны и скорбны стали дни мои, ибо нет ничего горше, чем видеть то, что скрыто от других! Чередой тянулись дни и ночи, и облетала листва, и падал снег, и вновь разливались реки, подчиняясь переменам звездных узоров в небесах, - и неизбежно приходил день, когда видел я бледное пламя над кем-нибудь из сообщинников моих. По утрам говорил я об этом с порога храма твоего, о Лучезарный, и улетала вслед за тем еще одна душа птицей зен в темные воды Мертвой реки…
Бесконечно одиноким сделался я, о Лучезарный, среди сообщинников моих, и закрывали они лица свои и отворачивались, лишь завидев меня, и уходили поспешно, чтобы не слышать меня. И несли мне плоды, и мясо, и рыбу, и сок дерева банлу в храм твой, о Лучезарный, и умоляли меня не выходить больше из храма твоего и не печалить их мрачными предсказаниями, что обязательно сбываются в роковой час…
Уединился я в подземелье под жертвенной чашей, но не было мне покоя. Видел я во мраке образы сообщинников моих, проплывающие медленной чередой, и лилось бледное пламя от дряхлой Тава-Гаа, и узнавал я потом, выйдя на свет, что уже предано огню тело ее, и прах развеян над Полем ушедших. И лилось бледное пламя от Долу-Уна - и никто больше не видел знахаря, поутру отправившегося в заречную чащу за травами…
И молчал я, о Лучезарный, никому больше ничего не говорил я о скорбных видениях моих…
Но настал день, о Лучезарный, когда не смог я молчать и воззвал с порога храма твоего к сообщинникам моим, чтобы услышали они меня и покинули эти края, потому что задумал ты обрушить на мир гнев свой и наказать всех живущих за прегрешения прежних поколений, ибо давно уже сказано: "Отцы ели кислые плоды, а у детей оскомина: грехи отцов - на детях их".
Алекс Батлер сделал невольное движение, услышав эти слова, а Флоренс продолжала монотонным голосом, делая паузы после каждой фразы:
- Послал ты мне видение, о Лучезарный, и было ужасно это видение… Бушевали в небе яростные огни, огни гнева твоего, о Лучезарный, и огненные камни сыпались вниз, и горело все вокруг, и в пар превращались воды, и глубокие провалы возникали на месте лесов, и сотрясалась земля, и раздвигалась, и падали в бездну строения… Ярче лика твоего полыхали те безжалостные карающие огни, и умирало все живое в день, когда решил ты покарать нас, о Лучезарный, и великий твой гнев обращал весь мир в мертвый пепел…
И рыдал я, о Лучезарный, в подземелье храма твоего, и оплакивал близкую и неминуемую гибель мира, и оплакивал ныне живущих под небесами, принимающих кару твою за прегрешения отцов и всех тех, кто жил здесь когда-то - и сто, и тысячу, и десять тысяч циклов тому назад, всех - от начала времен… Копились, множились, нарастали грехи, и переполнили наконец чашу терпения твоего, о Лучезарный… "Всякому прощению есть предел", - как сказано в древние времена…
Но и в праведном гневе ты не утратил милосердия, о Лучезарный! Тяжкое бремя взвалил ты на плечи мои, - но и вознаградил меня, и дал возможность спастись и мне, и сообщинникам моим!
Вняли сообщинники мои страшному предсказанию моему, и было горе великое и отчаяние. А потом все мы, от мала до велика, принялись рубить деревья и вязать плоты, чтобы к закату уплыть по реке и добраться до города великих жрецов Гор-Пта, что стоит на зеленой равнине у моря. Там, в глубинах Древнего Лика, могли обрести мы спасение свое…
Вижу, знаю, о Лучезарный, что смерть соберет обильную жатву, небывалую жатву, и обратятся в прах леса и поля, и запустение будет царить в нашем мире… И придут другие из небесных высот, и будут забирать сокровища, и вторгаться в святыни…
Вот, вижу, чужие в глубине, и нет у них веры в тебя, о Лучезарный! И вижу, вижу - вновь возгорается бледное пламя…
Флоренс замолчала, вытерла вспотевший лоб и уронила руку - казалось, этот монолог отнял у нее все силы.
- Дьявол, неужели это про нас?… - растерянно сказал Свен Торнссон и ожесточенно запустил пальцы в свои светлые локоны. - Пророк какой-то марсианский…
- Было сказано: "чужие в глубине", - произнес Батлер, расстегивая комбинезон у горла, словно ему стало трудно дышать. - Мало ли здесь могло побывать чужих?
Пилот подался к нему, пистолетом выставил указательный палец:
- Придут другие с небес, заберут сокровища! С небес, Алекс! Разве это не про нас?
- Возможно, другие давным-давно уже пришли и забрали, - возразил ареолог. - Задолго до нас. Возможно, кто-то и поплатился. Марсиане, пережившие катастрофу внутри Сфинкса, или их потомки могли добраться до Земли. А потом наведаться на родину. До Земли они, несомненно, добрались - об этом не только плитки с сиррушем говорят. У местного Нострадамуса есть прямо-таки библейские высказывания. Уловил?
- Я не знаток Библии, - признался Торнссон.
Батлер озабоченно взглянул на Флоренс - она по-прежнему сидела, привалившись к стене, и глаза ее были закрыты.
- Фло, как ты себя чувствуешь?
- Нормально. - Нанотехнолог слабо повела рукой. - Как будто без лифта поднялась на тридцатый этаж. Сейчас отдышусь…
- И какие же это высказывания? - поинтересовался Торнссон.
Ареолог перевел взгляд на пилота.
- Про отцов, которые ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина. И насчет дня гнева…
- Не помню, чтобы Фло говорила про виноград.
- Она сказала: "плоды", а в Библии - "виноград". Суть не меняется. Они переселились на Землю, Свен, сомнений быть не может. Гор-Пта… Пта, так же как и Гор, - один из богов Древнего Египта. Бог-творец. Между прочим, единственный из египетских богов, кого изображали в виде мужчины в плотной облегающей одежде, с посохом в руке. Бог-путник, странник. Пришелец! В марсианском комбинезоне, с лазерным посохом… Город Гор-Пта… Гор - владыка небес, Пта - демиург, создатель. Да тут столько всяких параллелей и аналогий напрашивается! - Батлер возбужденно заерзал на полу. - Здесь был город Гора и Пта, это были их боги, боги марсиан. Именно марсианское потом стало древнеегипетским… Я не знаю, каким образом уцелела исповедь этого Нострадамуса и как оказалась в наших головах… Вообще, тут много чего неясно, но ясно одно: этот Лик - не просто мертвая маска, что-то здесь до сих пор функционирует. Никакой мистики - просто аппаратура, которая нам и не снилась. Супераппаратура! И она как-то на нас воздействует…
- Убираться нужно отсюда, - подал голос Торнссон. - А то превратимся в каких-нибудь зомби.
- Да уже превратились бы… - Батлер встал. - Ну, что, давайте искать выход, пока нас не сочли без вести пропавшими.
- Может, уже и сочли, - буркнул пилот и тоже поднялся на ноги.
- Господи, подскажи нам верный путь! - вырвалось у Флоренс.
Торнссон подал ей руку и повернулся к ареологу.
- Никакой мистики, говоришь? А как же этот служитель Лучезарного? Он же каким-то образом видел будущее - я не думаю, что он все это просто сочинил со скуки.