– Я понимаю одно, – Волошин очень старался говорить спокойно, – не было у нас никакого шанса. Девчонка не хочет летать. Вот не хочет – и всё. И даже если бы мы нашли способ её переубедить, то не смогли бы поговорить с ней напрямую, без переводчика. А это значит, что японцы всё равно бы всё узнали. Так что уймись и просто прими ситуацию как есть – большая корпорация переиграла очередную пару неудачников. Бывает.
Иван смотрел в упор.
– И это всё, что вы можете предложить? Сидеть и спокойно смотреть, как уплывают из рук такие деньги?! Я полжизни работал даром и устал от этого так, как вам и не представить! Думал, получу статус, заживу наконец по-человечески. А вместо этого – долги, и проценты всё растут! Вам всегда платили за работу, разве вы можете понять?! Мне плевать, человек я для вас или нет, я не могу больше жить без денег!
Волошин наконец потерял самообладание.
– Ты серьёзно ждёшь, что я тебя пожалею? Не дождёшься! У тебя срок жизни в три раза больше, чем у меня, а когда он подойдёт к концу, ты уйдёшь таким, какой ты сейчас, – молодым! Никогда не узнаешь, что это такое – быть стариком, немощным, больным, бесполезным! Я последние два года только об этом и думаю – что в любой момент могут выкинуть на пенсию досрочно, заменить роботом или таким, как ты, неважно, кем ты там себя считаешь или как тебя называют! Человек ты или нет – меня это, честно тебе скажу, вообще не волнует! Так же, как никого не волнует, без чего ты или я не можем жить!
Иван неожиданно прервал капитана:
– Да тише вы! Санькин дружок явился…
Волошин обернулся. На верхней ступеньке трапа стоял Накамура.
– Ужин готов, – спокойно сообщил он.
* * *
На экранах медленно наливалось сумеречной синевой неизменно безоблачное небо. Хотя до заката было ещё далеко, по саванне уже поползли от кустов и деревьев длинные тени. Погрузка закончилась, отлёт назначили на послезавтра.
Иван последнее время ходил мрачный, насвистывал что-то заунывное, часто уходил бродить по плато. Вот и сейчас его не было в корабле. Кицунэ паковала и размещала в грузовых отсеках привезённый препарат, настраивала температуру и влажность, проверяла исправность ячеек. Пантеробот улетел на предписанную этикетом прощальную встречу с хозяйками планеты. Сан-Нокку, удобно устроившись на полу, увлечённо водила фломастером по бумаге. Затея Накамуры с рисованием неожиданно очень понравилась аборигенке. В кают-компании скопилась уже целая стопа листков с разноцветными пятнами и линиями, в которых всё чаще можно было разглядеть сходство со знакомыми предметами.
Волошин взглянул на монитор, увидел стоящего снаружи Ивана и медленно движущийся над озером широкий треугольник гравиплана.
Капитан встал, направился к выходу.
Сан-Нокку даже не подняла головы.
* * *
Астронавты молча следили за приближением Накамуры. Услышав за спиной лёгкое топотание, обернулись. Сан-Нокку, забавно переваливаясь с боку на бок, спускалась по трапу. Бесполезные крылья с жестяным шелестом волочились по ступенькам. Средними лапками аборигенка прижимала к туловищу охапку изрисованных листков.
– Вышла всё-таки, – хмыкнул капитан. – Интересно. Сама сообразила, что надо Мурку встречать, или Кицунэ подсказала?
Аборигенка склонила круглую голову, уставилась фасеточными гляделками на землян. Пошевелила задумчиво антеннами, перевела взгляд на подлетающий гравиплан, зашагала дальше.
Капитан и штурман увидели, как там, над озером, маленькая фигурка в подвесной люльке замахала лапами, посылая непонятные людям сигналы. Сан-Нокку неожиданно ускорила шаги, встопорщила крылья. Только сейчас Волошин заметил на её хитиновом туловище пояс с прицепленным антигравом.
– Эй, ты куда?! – Он бросился наперехват, но было поздно – "муравьишка" с разбегу спрыгнула с обрыва, обронив несколько рисунков. Крылья её вздыбились почти перпендикулярно к спине, и она развернула их в потоках воздуха и начала выгибать – то планируя, то ловя попутный ветер, подобно тому, как судно ловит его парусами.
Какое-то время казалось, что Сан-Нокку пытается вылавировать навстречу гравиплану, но вскоре её манёвры стали увереннее и направление полёта определилось – за озеро, вдаль, туда, где воткнулись в сизое небо острые верхушки антерритника.
Накамура, развернув свою машину, какое-то время летел неподалёку, подстраховывая и провожая. Потом завис высоко над озёрной гладью, покачал прощально крыльями и поплыл к кораблю.
Приземлившись, Мурка соскочил на землю. Он снова был чёрной пантерой, ловкой и гибкой, и скалил пасть в довольной улыбке.
– Что всё это значит? – сухо спросил Волошин. – Как она научилась летать? Куда отправилась? Когда вернётся?
– Технику полёта она придумала сама, обсуждала со мной. Отправилась домой. И вряд ли нам стоит ждать её возвращения.
Командир помолчал, обдумывая сказанное.
– Значит, ты, – медленно подытожил он, – знал, что она собирается удрать, и ничего не сделал для того, чтобы её остановить? Не предупредил нас, даже не посоветовался? Нарушил инструкции "Хирингу" привезти Саньку на Землю?
Робот важно склонил голову, соглашаясь с Волошиным:
– Именно так, командир-сан. Законы робототехники важнее корпоративных инструкций. Мы не имеем права выполнять распоряжения, которые подвергают опасности жизнь разумного существа. А фирма хотела заполучить Сан-Нокку, потому что Кицунэ подслушала и передала предложение Ивана-сан основать колонию антерритов на Земле.
– Я так и знал! – крикнул Иван.
– Да, – кивнул Накамура. – Вы придумали прекрасный план, но не учли одной важной детали. Сан-Нокку вовсе не безмозглая биологическая машина. Она – представитель сложной культуры с очень своеобразными этикой, моралью, традициями, кучей условностей и жёстко регламентированными правилами поведения. И очень суровыми наказаниями для нарушителей. Будущим основательницам новых родов ещё на личиночной стадии вбивают в голову основные законы и традиции – ведь мать должна быть примером для всей колонии. Сан-Нокку не смогла бы сделать то, чего ожидали от неё вы и "Хирингу". По законам чести, принятым среди антерритов, королева, виновная в инцесте, должна совершить ритуальное самоубийство.
– Что?! – Иван потрясённо оглянулся на Волошина. – Что за бред?
Тот пожал плечами:
– Почему же бред, Ваня. Всё очень даже логично. Наоборот, странно, что ни ты, ни я ни разу не подумали о том, что наш план предполагает кровосмешение и что Саньку это может возмутить.
– Она же была для вас муравьём, – ровно, без тени осуждения или ехидства заметил Накамура. – Насекомым. И потенциальным источником прибыли. Её чувства вас не интересовали. Впрочем, в человеческой культуре это табу во все времена соблюдалось не так строго, как у антерритов. Достаточно вспомнить дочерей Лота…
– Не надо, – устало попросил капитан. – Продолжай.
– Я объяснил Кицунэ, что на Земле Сан-Нокку ничего хорошего не ждёт. Мы стали искать способы убедить аборигенок взять её обратно. Случайно одна из них увидела в кабинке гравиплана мой портрет, подарок нашей гостьи, – очень смешной рисунок, кривобокий шестилап с приплюснутой башкой… Антерритки были в восторге. Представляете, у них совсем, совершенно, абсолютно неизвестно такое понятие, как изобразительное искусство! Ни картин, ни скульптур, ни орнаментов – ни-че-го! Их отношение к Сан-Нокку сразу изменилось. Сегодня, во время прощального визита, я окончательно договорился. Они приняли бы её, даже если бы с полётами ничего не вышло. Единственного в колонии художника прокормили бы и без детей. Но вы же сами видите – она всё-таки полетела, – скромно завершил Накамура и добавил, вытягивая из люльки здоровеннный, пухлый, полупрозрачный, туго набитый искристой красноватой массой пузырь:
– А это – в дар нашему экипажу. За то, что Саньку учили. Держи, Иван-сан!
Штурман поймал подарок, взглянул на просвет на его содержимое, спросил ошарашенно:
– Медолин?!
– Ага! – весело подтвердил Накамура. – Как я понял, не только Санька не может без него жить, правильно?
И он побрёл вдоль обрыва, подбирая рассыпанные бумажки.
Иван, крепко прижимая к груди сокровище, затопотал вверх по трапу. Волошин покачал головой, отвернулся к озеру.
Над дальним берегом медленно плыли в сторону антерритника раздутые ветром зеркальные полотнища.
– Красиво, – мурлыкнул за спиной подошедший Накамура.
– Красиво, – согласился капитан. – Может, скажешь всё-таки, как она додумалась до такой техники? Мне, как пилоту, интересно.
Мурка оскалил в улыбке хищную пасть, протянул один из поднятых с земли листков.
Волошин взглянул на рисунок.
Зелёные линии на белом фоне: вытянутый контур внизу, от него прямо вверх – три вертикальные черты, перечёркнутые выгнутыми полукружьями.
Изображение было по-детски корявым, но тем не менее легко узнаваемым.
Каравелла.